Избранные произведения писателей Тропической Африки - Айи Арма

Он подтолкнул меня к двери. Я постучался. Тишина, потом раздался знакомый ворчливый голос.

— Это я, Тунди! — крикнул я.

— Откуда ты в такую пору? — спросил ворчливый голос, приближаясь к двери.

— С работы, — ответил я.

— Это от тебя такой яркий свет? Уж не положил ли ты ненароком солнце в карман?

Стукнула деревянная щеколда, и дверь отворилась. Ослепленный светом фар, мой зять невольно поднес руку к глазам и поправил набедренную повязку.

— Ты мог бы сказать, что приехал не один… Но… ты с белыми…

Он широко улыбнулся и поклонился Птичьей Глотке и любовнику Софи. Он повернулся ко мне и закрыл рот ладонью при виде пятен крови на моей фуфайке.

— Что случилось, что случилось, брат мой? — спросил он в ужасе.

— Ничего, не беспокойся… Вам следовало бы затушить головешки, хижина полна дыма…

— Это она?! — крикнул вдруг Птичья Глотка, хватая меня за плечи.

— Нет, моя сестра, — ответил я, громко расхохотавшись. — Всего только моя сестра…

— Пусть выйдет на свет! — раздраженно заорал Птичья Глотка.

— Иди, покажись, — сказал ей муж.

Сестра выступила из мрака, закутавшись в простыню сомнительной чистоты. Птичья Глотка вопросительно взглянул на инженера.

— Не та! — нетерпеливо ответил любовник Софи.

— Что ты сделал, Жозеф? — спросила сестра. — Почему белые приехали с тобой?

В ее голосе слышались слезы.

— Что ты сделал, боже мой? — настаивала она. — Что ты сделал?

— Ничего, — ответил я. — Ничего…

Она подошла ко мне, потрогала мою фуфайку. Испустила громкий вопль, нарушивший тишину ночи.

— Что случилось? Кто умер? — спросил чей-то голос.

— Белые приехали за Жозефом, — причитала сестра. — Они убьют его… Спина у него вся в крови…

Как ни странно, весь туземный квартал оказался на ногах. Чувствовалось, что никто не спит в хижинах. Люди окружили нас плотным кольцом. Завернувшись в одеяла или куски материи, мои соотечественники теснились вокруг. Особенно несносны были женщины. Они рвали на себе волосы, пронзительно крича, меж тем как сестра без устали вопила, что белые убьют ее брата, ее единственного на свете брата.

Мне было неловко. Этот обычай без нужды оплакивать родных и знакомых до крайности раздражал меня.

Птичья Глотка потребовал тишины. Он вошел в толпу, размахивая плетью. Люди расступились. Он сказал что-то на ухо любовнику Софи. Подозвал стражника, который схватил меня за плечо. Мне запретили идти в хижину вслед за белыми.

— Все оставайтесь на улице! — приказал Птичья Глотка. — Мы сделаем обыск…

— Опять они перебьют мои горшки, — жаловалась сестра, — бедные мои горшочки…

Она хотела последовать за белыми, но стражник оттолкнул ее.

— Не смейте есть мои бананы! — не унималась сестра. — Не хочу, чтобы Птичья Глотка ел мои бананы!

Смех прокатился по толпе. Стражник и тот приложил широкую ладонь ко рту, чтобы скрыть улыбку.

Белые неистовствовали в хижине. Ударами ног они выкидывали во двор все, что им попадалось. Шум стоял такой, что казалось, в хижине бушует гроза. Вытащили наружу тюфяк из сухих банановых листьев, зашитых в старую мешковину. Птичья Глотка вынул перочинный нож, разрезал тюфяк и стал тщательно рассматривать каждый сухой лист. Стражник и любовник Софи последовали его примеру. Но вскоре белые бросили это занятие. Любовник Софи первый встал на ноги и вытер пальцы носовым платком. Птичья Глотка подозвал моего зятя.

— Понимаешь по-французски? — спросил он.

Тот отрицательно покачал головой. Птичья Глотка повернулся к стражнику, который щелкнул каблуками и встал между белым и моим зятем.

— Спроси у него, знает ли он Софи, — приказал Птичья Глотка стражнику.

Стражник обратился к моему зятю.

— Белый спрашивает, известно ли тебе, что женщина, которую мы разыскиваем, любовница Тунди? — спросил он на нашем языке.

Зять тут же поднял правую руку. Два пальца — большой и указательный — были прижаты к ладони, три остальные гордо смотрели вверх. Это значило, что он клянется святой троицей говорить только правду. Он облизал губы и сказал хриплым басом, что между Софи и мной не было ровно ничего, «пусть бог разразит его на этом самом месте», если он лжет.

— Да убьет он меня! — крикнул он.

Стражник сказал белым, что мой зять добрый христианин. Те с удивлением взглянули на переводчика. Стражник не дал смутить себя и продолжал:

— Он добрый христианин и не станет клясться понапрасну. Если он клянется, значит, взаправду ничего не знает…

— А его жена? — спросил Птичья Глотка, показывая пальцем на сестру.

Она тоже подняла правую руку. Любовник Софи не дал ей раскрыть рта.

— Ладно, хватит! — заорал он. — Значит, никто не знает Софи, даже ты, а? — продолжал он, смотря на меня.

— Скажи им, тот, кто укажет, где прячется Софи, получит подарок, — приказал Птичья Глотка стражнику, когда мы вышли из хижины.

Стражник хлопнул в ладоши и обратился к уже изрядно поредевшей толпе.

— Если вы хотите получить много денег, — крикнул он, — выдайте Софи… Быть может, вас даже наградят медалью…

— За кого принимают нас эти необрезанные! — буркнул кто-то.

— Превосходно, — процедил Птичья Глотка, смотря на меня. — Знай же, пока идет следствие, тебя упрячут в надежное место. В машину!

Желая показать начальнику, что он хорошо выполняет свои обязанности, Мендим с силой толкнул меня к машине. Возмущенный ропот пробежал по толпе.

Птичья Глотка сел рядом с любовником Софи, который время от времени ударял кулаком по рулю, бормоча: «Вот оно что… вот оно что…» Он дал задний ход и резко рванул машину, вызвав панику среди жителей квартала.

— Дай ему двадцать пять ударов плетью, — приказал Птичья Глотка стражнику, когда мы вернулись на сторожевой пост.

Я лег ничком перед стражником. Птичья Глотка протянул ему плеть из кожи гиппопотама, с которой никогда не расстается. Стражник стал бить меня по спине. Вначале я не хотел кричать. Не надо было кричать. Я сжал челюсти, стараясь думать о другом. Передо мной возник образ Кализии. Ее сменил образ госпожи, затем отца… Все события этого дня промелькнули в моей голове…

Надо мной слышалось прерывистое дыхание Мендима.

— Кричи, кричи же, черт возьми! — орал он на нашем языке. — Они не остановят меня, пока ты не закричишь.

Стражник отсчитал двадцать пять ударов и повернулся к белым.

— Дай сюда плеть, — сказал Птичья Глотка.

Он с силой ударил стражника, который взревел от боли.

— Вот как надо бить! Начинай снова!

Мендим засучил рукава куртки, рот его был перекошен.

— Кричи, кричи же! — молил он, стегая меня. — Слышишь, или уши у тебя замазаны навозом?

— Заткнись! — крикнул ему любовник Софи, ударив меня ногой под подбородок. — Довольно! Довольно… Довольно же! — прибавил он.

Мендим остановился.

— Завтра никакой еды… понятно? — сказал Птичья Глотка, перевернув меня ногой. — Ты приведешь его ко мне в кабинет послезавтра. Бить будешь весь день… понятно?

— Да, начальник, — ответил Мендим.

Белые ушли.

Вот уж никогда не думал, что проведу ночь в хижине Мендима ме Тита. Он дремлет против меня с открытым ртом, похожий в глубине своего старого кресла на узел тряпья.

— Мне кажется, я сделал сегодня что-то такое, чего никогда не забуду, никогда не искуплю… — сказал он, когда мы остались одни.

Его огромные глаза подернулись слезами.

— Бедный Тунди! Бедные мы… — жаловался он.

Нас человек двадцать заключенных, «людей-в-чем-нибудь-замешанных», которые должны разносить воду данганским белым. Это так называемая водная повинность. Источник находится более чем в километре от европейского квартала, у подножия возвышенности, на которой тот расположен.

Бидон мой течет. Я кое-как замазал его глиной. Вода все же льет мне на плечи. Самое тяжелое — преодолеть подъем, неся бидон на голове, когда стражник идет за спиной и подгоняет тебя плетью. Мы бегом спускаемся к источнику, поднимаемся в гору, и затем все начинается сызнова… В полдень мне показалось, что голова моя пылает. К счастью, волосы у меня жесткие, курчавые, и бидон с водой стоит на них, как на подушке.

Мне было приятно думать, что ни комендант, ни г-н Моро, ни любовник Софи… ни один данганский белый не вынес бы этой повинности…

В полдень посещение Кализии.

Смех, слезы и опять смех. Подарок — пачка сигарет.

Новости из резиденции.

Обо мне больше не говорят. Комендант с женой воркуют или делают вид, что воркуют, как два голубка.

В час дня посещение Баклю.

Дрожащие губы. Немного денег. Новости из резиденции.

Обо мне совершенно забыли. Господа воркуют, как два голубка… но время от времени госпожа смотрит в окно на проезжающие машины. Хочется ли ей видеть, как возвратится в Данган г-н Моро? Ему волей-неволей придется проехать мимо резиденции. Нет другой дороги, которая бы вела к нему домой…