Истинный творец всего. Как человеческий мозг сформировал вселенную в том виде, в котором мы ее воспринимаем - Николелис Мигель

Но многие из британских солдат даже не успели почувствовать под ногами почву «ничьей земли». Им довелось испытать лишь горький смертельный вкус земли. Вопреки укрепившемуся как в рядах войск, так и среди командования союзников предположению, немцы стоически выдержали все бомбардировки, предшествовавшие этому судьбоносному выступлению пехоты, глубоко спрятавшись в своих укрепленных блиндажах на целых семь дней. Затем, заметив перестановку британской артиллерии утром 1 июля, они вылезли из блиндажей, заняли первую линию окопов и направили пулеметы на приближавшуюся британскую и французскую пехоту. К тому моменту, когда их мишени появились из-под земли, они вполне были готовы к встрече.

Первая волна британской пехоты на северном левом фланге и в центре была встречена плотной и непрерывной стеной пулеметного огня и артиллерийских снарядов, сразу дав союзникам понять, что атака будет стоить больших человеческих жертв. И вот, получив от судьбы ответ, которого они больше всего боялись, десятки людей начали падать оземь тяжело раненными или убитыми на пустошах «ничьей земли».

И на протяжении большей части того утра британская пехота, волна за волной, продолжала выливаться из окопов и нырять в ад, который, судя по всем рассказам, по виду и ощущению более всего напоминал определение верной смерти, каким мы его себе представляем.

Масштабы человеческой трагедии, разыгравшейся в тот день на берегах Соммы из-за жестокого решения высшего британского командования, продолжавшего посылать людей на жертвенный костер, остаются в британском сознании открытой раной, особенно после того, как стало известно, что этот трагический конец был вызван военной стратегией и тактикой, основанной на грубейших ошибках и иллюзиях. К концу первого дня этой битвы Первой мировой войны одни британские потери достигли невероятной цифры в 57 470 человек, 19 240 из которых погибли. Это означает, что из десяти человек, участвовавших в этой первой атаке, примерно шесть человек к концу дня оказались убиты или ранены.

Тупиковая окопная война привела к тому, что все формы вооружения стали приемлемыми, если они позволяли нанести поражение другой стороне, вне зависимости от того, насколько отвратительным было их действие. Такая философия ведения войны означала, что войска с обеих сторон уничтожались день ото дня, пока не оказывались окончательно разбиты или доведены до неузнаваемого состояния фрагментов человеческой плоти с помощью последних технологий массового убийства, имевшихся у обеих конфликтующих сторон. На самом деле синхронное появление множества новых технологий, реализованных британским и немецким военно-промышленным комплексом, привело не только к беспрецедентному количеству убитых и раненых, но и к исключительной тяжести ранений, полученных в боях на Сомме. Как отмечал Питер Харт в книге «Сомма», почти фетишистская вера в мощь технологий массового уничтожения основывалась на наличии у одной лишь британской стороны примерно 1537 современных артиллерийских орудий (отстоявших друг от друга примерно на 20 ярдов[32] на линии фронта протяженностью более чем в 25 тысяч ярдов), способных уничтожать (в случае 60-фунтовых пушек) мишени на расстоянии до 10 500 ярдов; пулеметов, способных сеять смерть со скоростью 500 выстрелов в минуту на расстоянии свыше 4500 ярдов; мощных ручных гранат, мин и многозарядных винтовок последнего поколения. Отравляющие газы в изобилии использовались для беспощадного поражения окопов с обеих сторон от «ничьей земли». На Сомме британская армия также впервые использовала на поле битвы танки, определив новый формат ведения боя, ставший нормой к моменту начала Второй мировой войны.

В своей книге «Эпоха крайностей» знаменитый британский историк Эрик Хобсбаум задается важнейшим вопросом, который до сих пор поражает всех, кто задумывается об уровне разрушений в Европе, вызванных решением главных держав в 1914 году помериться силами не дипломатическим путем, а в тотальной смертоносной войне. По мнению Хобсбаума, главный вопрос, который нужно задать, чтобы объяснить эту многостороннюю человеческую трагедию, заключается в следующем: «Почему же главные противоборствующие державы вели Первую мировую войну как игру навылет, которую можно было лишь полностью выиграть или полностью проиграть?»[33]

И дает на этот вопрос такой ответ: «Причина заключалась в том, что цели этой войны, в отличие от предыдущих, которые, как правило, преследовали узкие и вполне определенные задачи, были ничем не ограничены… То есть для двух главных противников, Германии и Великобритании, предела соперничеству не было: Германия стремилась занять то господствующее положение на суше и на море, которое занимала Великобритания, что автоматически перевело бы на вторые роли и без того слабевшую британскую державу. Вопрос стоял так: или – или».

В рамках моей мозгоцентрической концепции нации, империи и транснациональные корпорации, как и сложная математика, являются эмерджентными свойствами, возникающими на основании встроенных в наш мозг примитивных принципов. Тогда как высшая математика возникла на основных принципах логики, геометрии и арифметики, как мы обсуждали в главе 10, я считаю, что крупномасштабные политические и экономические сверхструктуры, как это ни удивительно звучит, берут свое начало в самых первых общественных отношениях, сформировавшихся в нашем скромном племенном прошлом сотни тысяч лет назад. Вообще говоря, такие политические или экономические сверхструктуры пытаются преодолеть тот факт, что для жизнеспособности человеческих сообществ с размером групп свыше 150 человек, как мы видели в главе 2, возникает острая необходимость в контролирующей структуре (такой как руководство в компании, конституция и законы в стране или правила и регуляции в экономике). И поэтому готовность большого числа людей умереть за такие символические ценности, как родина, политическая идеология или экономическая система, дополнительно иллюстрирует, насколько мощным (и губительным) фактором в поведении и судьбе групп людей могут быть ментальные абстракции и убеждения. Стоит лишь взглянуть на количество жертв трагедии, которой стала битва на Сомме. К концу боев, по данным на 18 ноября 1916 года, в военных действиях участвовало почти 3 миллиона солдат. Из них более миллиона (один из трех) покинули поле брани на носилках. Эти цифры становятся еще более жуткими, если осознать, что в обмен на 623 917 человеческих жертв силы союзников за все время баталии продвинулись вглубь контролируемой немцами территории всего на пять миль. После этой человеческой мясорубки, унесшей такое количество жизней, ни одна из сторон не могла говорить о победе. От битвы на Сомме, как и от многих других битв, не осталось ничего, кроме исторических записей, болезненных воспоминаний, медалей из дешевого металла, армии сирот и вдов и обширных кладбищ.

Я выбрал битву на Сомме для иллюстрации моей точки зрения не только из-за ее глубокого символического значения для демонстрации бесполезности и ужаса оружия, но также по той причине, что она очень мощным и трагическим образом показывает, как отдельные ментальные абстракции на протяжении истории человечества служили для подключения мозга сотен тысяч и даже миллионов людей к мозгосетям – так слитно, так синхронно, что вовлеченные в них люди (совершенно обычные, будучи взятыми по отдельности в своей обыденной жизни) готовы были рисковать всем, в том числе своей конечной жизнью, ради дела, которое в большинстве случаев они вряд ли могли назвать или полностью осознать. Никоим образом не умаляя невероятный героизм и смелость, проявленные всеми этими людьми, которые боролись и погибали по обеим сторонам кладбища, названного ими «ничьей землей», замечу, что битва на Сомме представляет собой прекрасный пример того, как большие группы людей могут быть доведены до пределов собственных физических и умственных возможностей, если для синхронизации их мозга в единую общую сущность использовать и развивать ментальные абстракции. Всего на миг поставьте себя на место восемнадцати- или девятнадцатилетнего пехотинца, скрючившегося в окопе, оглушенного бесконечными выстрелами и непрекращающимися стонами раненых, ставшего свидетелем бойни и видевшего своими глазами тысячи мертвых тел, разметанных по «ничьей земле», и подумайте, как бы вы отреагировали на судьбоносный свисток, зовущий в бой ваш расчет. Как думаете, каково это – взбираться по лестнице, которая уже увела стольких ваших товарищей под смертельный огненный дождь из пуль, и знать, что конец предрешен? Какая причина могла бы заставить вас подняться на последнюю ступеньку, если наверху вас не ждет ничего, кроме объятий смерти или в лучшем случае перспективы провести остаток жизни изуродованным и в мучениях? Я слышу, как вы отвечаете: смелость, патриотизм, отвага, моральный долг перед своей страной и семьей. Почти наверняка эти и другие высокие чувства и эмоции были бы частью движущей силы, заставляющей вас согласиться пойти на этот чудовищный риск и преодолеть страх и ужас, вместо того чтобы отказаться вылезать из окопа, как сделали тогда немногие, или броситься бежать из этого ада так быстро, как только можно. Но откуда брались эти чувства? И что позволяло им подавлять рационализм всех и каждого из этих солдат до такой степени, что они игнорировали любые логические доводы, которые должны были бы интуитивно подтолкнуть их к заботе о собственной сохранности и безопасности?