Красив и очень опасен - Энн Стюарт

– Можешь не торопиться, – сказал он. – Я приготовлю что-нибудь поесть.

Душ почти привел Кэссиди в чувство. Хотелось есть, и она направилась на кухню. Там никого не оказалось, но на столе стояли тарелка с дымящимся супом, охлажденная банка кока-колы без сахара и блюдце с аппетитными круассанами. Вид накрытого стола растрогал ее.

– Здравствуй, родная, – послышался голос Мабри.

Кэссиди поспешно вскочила и кинулась к ней.

– О Мабри! – только и выдавила она, всхлипнув.

– Не плачь, моя хорошая, – сказала Мабри, встряхивая белокурыми локонами. – Шон терпеть не мог женских слез. – Мачеха выглядела уставшей и постаревшей, но глаза были ясные и сухие. – На похоронах мы, конечно, поплачем, как подобает, но пока он предпочел бы, чтобы мы вели себя посдержаннее.

– Боюсь, мне уже никогда не удастся его порадовать, – вздохнула Кэссиди. – Я так и не смогла стать для него идеальной дочерью.

– Ты всегда была для него идеальной дочерью, – проговорила Мабри, встряхивая Кэссиди за плечи. – И он очень это ценил, хотя никогда и не признавался. – Она прошла к окну и, остановившись, облокотилась на подоконник.

– А с Франческой ты уже поговорила? – спросила Кэссиди. – Как она, бедняжка? И удалось ли кому-нибудь дозвониться до Колина?

– Где черти носят твоего непутевого братца, никому не известно, – ответила Мабри. – Я поручила это твоей мамочке, пусть расходует свою кипучую энергию на дело. – Она вздохнула и смахнула со лба прядь волос. – А Франческа все знает, но, похоже, участвовать в грустной церемонии не хочет. Эмберсон предложил увезти ее в Вермонт, в их загородный дом. Я не стала возражать.

И снова Кэссиди почувствовала беспокойство.

– Ты уверена, что это разумно? – спросила она, нахмурившись. – Может, в такой день всем нам лучше быть вместе?

– Я доверяю генералу. Одну дочь он вырастил, бедолага, а Франческа, по-моему, напоминает ему маленькую Диану. Он сумеет о ней позаботиться, а мы пока покончим со всеми печальными формальностями.

– Я бы хотела с ней поговорить.

– Господи, Кэсс, ну о чем ты волнуешься? Я, кстати, и телефона их не знаю, генерал мне, правда, сказал, но я так замоталась, что не успела записать номер. Подождем, пока он сам позвонит.

Кэссиди взяла булочку и откусила, пытаясь унять внезапно нахлынувший безотчетный страх.

– Ей всего тринадцать, Мабри. Она порой ведет себя как взрослая, но еще совсем ребенок.

– Вот и хорошо, что она побудет пока с генералом и его женой. Ни у меня, ни у тебя детей не было. Ты же не хочешь, чтобы она крутилась перед Ричардом?

Вопрос был задан в лоб, и Кэссиди ответила первое, что пришло ей в голову, неожиданное для самой себя:

– Ему я бы Франческу доверила.

Мабри криво улыбнулась.

– Любовь ослепила тебя, Кэсси. Вот уж никогда не подумала бы. Или в тебе говорит похоть?

– Мабри!

– Извини, – тут же смягчилась мачеха. – Я погорячилась. Просто Алиса была настолько любезна, что поведала мне, при каких обстоятельствах застала вас, когда вломилась сюда. Но мне не стоило на тебя накидываться. Ты, очевидно, решила, что Ричард никогда никого не убивал. Я очень рада.

– Я этого не говорила, – возразила Кэссиди. – Просто сердце подсказывает, что Ричард не обидит невинное дитя.

– И ты готова, положившись на свое чутье, доверить ему жизнь сестры?

– Ты же сама знаешь, от меня это не зависит, – пожала плечами Кэссиди.

– Тогда давай оставим эту тему, – заключила Мабри. – А Франческа пусть побудет у наших друзей.

– Кто побудет? – послышался голос Ричарда. Он возник в дверном проеме, высокий и могучий, заполнив его почти целиком, и тут же знакомое приятное тепло разлилось по всему телу Кэссиди.

– Сестра Кэсси, – небрежно ответила Мабри, устремляясь к двери. Поравнявшись с Ричардом, она приостановилась и смерила его взглядом. – А вы молодец, Ричард. Вам удалось добиться желаемого – она влюблена в вас по уши. Готова поверить любому вашему слову и по первому знаку прыгнуть в пропасть. Шон гордился бы вами.

– Что ты плетешь, Мабри? – срывающимся голосом спросила Кэссиди.

– О, я думала, что ты уже догадалась, – ответила Мабри. – Ты была для него жертвенным барашком. Точнее, невинной овечкой. Ричард увидел на столе Шона твою фотографию и тут же заявил, что ты – неотъемлемая часть их сделки. Он соглашался помочь Шону с книгой, но лишь при условии, что в обмен получит тебя.

– Не говори глупости! – резко заявила Кэссиди. – Шон бы никогда на это не пошел. Не говоря уж о том, что моего согласия никто не спрашивал.

– Вот именно, – вздохнула Мабри. – А ведь ты здесь, не правда ли? И побывала в постели Ричарда. Шон сказал, что берется вызвать тебя в Нью-Йорк, а остальное уже зависит от Ричарда. Да и не прикидывайся дурочкой, Кэсси, сама понимала, что дело тут нечисто.

Кэссиди онемела, что, возможно, было и к лучшему.

– Впрочем, теперь все кончено, – добавила Мабри. – Работа над рукописью завершена. Шону и вправду удалось создать настоящий шедевр. Шон мертв, и ты больше не обязана плясать под его дудку. – Уже из коридора она добавила: – Мне просто хотелось, Кэсси, чтобы ты знала правду.

И ушла, стуча каблуками.

Оставшись наедине с Ричардом, Кэссиди долго не могла прийти в себя. Суп остыл, кока-кола согрелась, а булочку она раскрошила.

– Правда, – тихо промолвила Кэссиди. – А что такое правда? – Она подняла голову и встретилась с внимательным взглядом Ричарда. – Что ты не убивал своих детей и Салли Нортон. Что ты убил свою жену. Соблазнил меня с одной-единственной целью – оставить мне своих детей. Ты сказал, что полюбил меня. Нет, ты заключил сделку с моим отцом. Странно еще, что вы не побились об заклад. Сколько тебе понадобится времени, чтобы забраться ко мне под юбку? Сколько…

– Кэсси. – Голос его звучал холодно и бесстрастно.

– Наверное, мне пора уже к этому привыкнуть, – продолжила Кэссиди. – И уж во всяком случае, перестать себя жалеть. Отца моего переделать было невозможно, да и ты никогда не пытался убедить меня в том, что ты херувим, которого несправедливо обвиняют в разных чудовищных злодеяниях. Напротив, ты убеждал с самого начала, какой ты мерзавец. Почему, Ричард? И почему даже не пытаешься оправдаться? Почему не скажешь мне, что я ошибаюсь, что я не просто нянька для твоих детей, а для тебя – не только доступная и безотказная любовница? Что мой отец вовсе не согласился обменять мое сердце, тело и даже мою жизнь на потеху собственному самолюбию?

– Что бы я тебе ни сказал, – промолвил Ричард, – это не имеет никакого значения. Ты должна сама решить, во что верить, а во что – нет.

– А что ты скажешь, если я решу, что ты просто жестокий и черствый негодяй?