Унесенные ветрами надежд - Елена Сантьяго

– Роберт, прекрати! – Элизабет попыталась оттолкнуть его, однако он был слишком силен, чтобы она могла противостоять ему.

– Лиззи, я тебя люблю! – воскликнул он и попытался стащить с нее ночную рубашку.

Она с ужасом заметила, что он плачет и в то же время не прекращает раздевать ее.

– Роберт, ради Бога, не делай этого! Ты разбудишь весь дом!

– Неужели ты не можешь хоть немного любить меня! Неужели я тебе так противен? Я ведь твой муж! – Его голос звучал прерывисто и как-то гнусаво, словно Роберт уже не мог владеть им.

– Роберт, давай поговорим об этом завтра!

– Лиззи, пусти меня… – Его рука проникла к ней между ног, и это вызвало у нее такую злобу, что она нашла в себе силы, чтобы резко оттолкнуть его.

– Я же сказала – завтра! А сейчас прекрати наконец, иначе ты разбудишь и свою мать тоже!

Его хватка ослабела, и ей удалось вырваться.

Где-то в коридоре открылась дверь, и, когда Роберт испуганно обернулся на звук, Элизабет использовала возможность и убежала в спальню к Анне. Она поспешно задвинула запор на двери. Из коридора послышались какие-то приглушенные голоса, которых она не могла разобрать. Глубоко вздохнув, она пошла назад к своей постели. Из темноты послышался шепот Анны:

– Это был твой муж?

– Да, – тихо ответила Элизабет.

– Я не знала, что все так плохо.

«Если бы ты знала, как это плохо», – подумала Элизабет.

Ее мысли перенеслись к Деирдре, которая, истекая кровью, стояла на коленях на полу. Она вспомнила о девочке, которая умерла, рожая ребенка от Роберта, а затем подумала о Дункане и о том, как она лежала в его объятиях и сгорала от его поцелуев, словно свеча на ветру. А потом она снова увидела перед собой плачущего Роберта, который униженно просил любви и которого она оттолкнула, потому что не могла выносить этого. В следующее мгновение Элизабет тоже расплакалась.

Да, существовало много видов вины. И все они были плохими.

26

Силия подготовила себе место для ночевки в одном из пустых бараков. Чернокожие рабы предпочитали спать в своих круглых хижинах из глины и тростника, чего Силия не понимала, но и не спрашивала об этом. Во многих вещах чернокожие оставались для нее загадкой, пусть даже она жила среди них, пока ей не исполнилось пять лет. Она спала вместе с ними на тростниковых циновках, пела их африканские песни и научилась их языку, однако уже в этом раннем детстве леди Гэрриет время от времени забирала ее в господский дом. Хозяйка была озабочена тем, чтобы на ее воспитании не сказались одни только языческие обычаи рабов, странные боги которых разговаривали с ними с того света, а иногда и вовсе вселялись в их тела.

Силия подумала о белой женщине, вспомнила их разговор прошлой ночью. Акин страшно разозлился и предпочел бы убить эту белую женщину, однако старый Абасс заявил, что по воле самого Огоуна она должна жить, ибо тоже является частью того, что скоро свершится. По предсказанию оракула этой ночью белый мужчина умрет, о чем возвестят барабаны. Силия лежала на циновке, но не спала. Она боялась того, что должно было свершиться. Когда дверь хижины открылась, она просто осталась лежать, потому что все было предначертано заранее.

Роберт Данмор, спотыкаясь, зашел в темное тесное помещение. Фонарь, который мужчина нес с собой, он скорее уронил на пол, чем поставил, и тот, чудом не разбившись, после короткого мигания стал гореть снова. Роберт опустился на колени рядом с циновкой Силии, и его отравленное спиртным дыхание ударило ей в нос, когда он склонился над ней.

– Лиззи, – пробормотал он заплетающимся языком. – Я тебя люблю. – Его руки гладили ее тело, стягивали с нее рубашку, без труда разрывая тонкое полотно, а его рот лихорадочно искал ее губы.

– Сэр, вам нельзя этого делать! – воскликнула девушка и оттолкнула его. – Вы знаете, что нас покарают смертью, если мы это сделаем!

– Ну, пусти же меня!

– Я – не Элизабет! – Она увернулась от его хватки. – Я – Силия! Вы слышите? Исчезайте побыстрее, пока вас никто не услышал.

– Ты – не черная, – пробормотал он. – Не черная!

– Нет, я не черная, но я и не белая! А теперь уходите.

– Я могу заплатить, – с трудом произнес он. – У меня тут есть кое-что для тебя. Подожди.

Он стал рыться по всем карманам, а потом ткнул ей что-то в руку.

– Вот видишь? Можешь оставить это себе. Это для тебя. А теперь я хочу… я хочу…

Широко разинув рот, он вдруг застонал и стал дрожать всем телом. Силия, глядя на трясущегося от возбуждения Роберта, поняла, что он уже не в состоянии управлять своими мыслями и чувствами. Он был одержим злыми духами, и никакие уговоры не могли удержать его от насилия над ней. У нее не было права кричать, потому что тогда она умрет. Он тоже не имел права взять ее, потому что и в этом случае она должна будет умереть.

Не помня себя от страха, Силия укусила его за плечо, однако это, казалось, только еще больше распалило Роберта. Отбиваясь, она укусила его еще раз и стала бить кулаками по плечам. И вдруг он затих. Девушка удивленно вздохнула, сначала легко и осторожно, потому что подумала, что он притворяется, чтобы она перестала сопротивляться и ему все же удалось овладеть ею. Однако затем она услышала его тихий храп. На самом деле он просто уснул.

27

Луна исчезла за горизонтом, и вскоре после этого забрезжил рассвет. Над полями сахарного тростника небо окрасилось в серый цвет, хотя на нем по-прежнему угадывались синеватые тени ночи. Внизу, на побережье, вышагивали цапли, а сухопутные крабы искали себе укрытие в густых зарослях, чтобы выспаться там днем. Закукарекали первые петухи, завели свой утренний концерт певчие птицы. Низко висевшие тучи, которые по большей части скопились над холмами в центре острова, пролились дождем. Однако и на побережье небо открыло свои шлюзы, поэтому все вокруг было насквозь мокрым. Огромные деревья в ближних джунглях замедляли падение дождевых капель, но все равно везде и отовсюду капало, накрывая землю влажной пеленой. Звери забрались в свои укрытия в густом кустарнике, птицы снова умолкли, спрятав голову под крылья. Однако стоило дождю прекратиться, как вода тут же исчезла, потому что земля и поля впитывали влагу подобно губке. Над островом поднялись густые облака тумана – это появившееся солнце своим теплом превратило влагу в пар.

Как всегда, надзирателя разбудила его чернокожая подруга: пора было сгонять рабов на плантацию. Работа здесь начиналась при восходе солнца, а заканчивалась на закате. Женщина подошла к очагу в углу деревянной хижины, бросила в котел крупу для овсяной каши. Она была толстой, как морж, но не только от хорошей еды, а и потому, что носила в себе ребенка – уже третьего, который был у нее от надзирателя. Он был приличным мужчиной, редко бил ее и детей, а остальных рабов наказывал только в том случае, если без этого нельзя было обойтись. Кроме того, он был веселым человеком. Не было такого дня, чтобы он не смеялся вместе с детьми или же не брал флейту, чтобы поиграть для них.