Лёд и Пламя - Джуд Деверо

— Подлец! — задохнулся Рейф. — Следующее, что мы узнали, было то, что Чарити и ее ребенок умерли, а ее отец от горя застрелился. Шервин и я были рады, что последние часы Чарити были счастливыми, и что отец принял ее обратно в дом. Многие годы никто из нас не знал о тебе или о том, что Чарити покончила с собой.

Кейн хотел спросить, почему Рейф ничего не сделал, когда они об этом узнали, но взял вместо этого кружку и сделал большой глоток. Он говорил Хьюстон, что деньги дают человеку власть. Что могли Таггерты сделать, когда они еле держались на плаву? И кроме того, он и сам не плохо устроился.

— Я тут думал, — сказал Кейн, глядя в кружку. — Мы с тобой поначалу не поладили, и подумал, чем бы я мог помочь…

Но уже говоря эти слова, он осознал, что ему не следовало их произносить. Хьюстон говорила, что он использует свои деньги, чтобы использовать людей. Он посмотрел на дядю и увидел, что тот выпрямился в ожидании, как Кейн закончит предложение.

— Яну очень нравится играть в бейсбол, да и Заку тоже, а теперь я не так уж часто их вижу. Поэтому-то я и подумал, что, может быть, я мог бы здесь организовать бейсбольную команду для ребят. Все необходимое я, естественно, куплю. Рейф расслабился.

— Детям бы понравилось. Может, ты смог бы прийти в воскресенье, когда они не в шахтах. Ты думаешь, Фентон согласится?

— Полагаю, что да, — сказал Кейн и допил виски. — Полагаю, я лучше пойду поищу жену. Судя по ее отношению ко мне в последнее время, она вполне могла меня здесь бросить.

Рейф встал:

— J — Лучше я пойду за ней. Думаю, тебе придется возвращаться домой под повозкой. Если охранники увидят, что ты уезжаешь, хотя и не приезжал, они станут боле подозрительными, и тогда другие дамы, которые приедут потом, могут попасть в беду.

Кейн кивнул. Ему не понравилась эта идея, но он знал, что так было нужно.

— Кейн, — сказал Рейф уже у двери, — если ты мне позволишь дать тебе один совет насчет Хьюстон, то будь просто с ней терпеливее. У женщин порой возникают идеи, которые мужчинам просто не дано понять. Попробуй ухаживать за ней. Ты же сделал что-то, что привлекло ее в первый раз, так, может, у тебя получится повторить все сначала.

— Она терпеть не может подарков, — проворчал Кейн.

— Может быть, ты даришь ей не то, что нужно. Когда-то одна девушка просто сходила по мне с ума, и все, что ее привлекло, был лишь маленький щенок, которого я ей подарил. Просто маленькая дворняга, но она его так полюбила. Она была мне действительно благодарна, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Улыбнувшись и подмигнув, Рейф вышел из хижины.

Всю дорогу до дома она ждала, когда же он проявит свои эмоции, но так ничего и не произошло. Он подсел к ней на козлы, как только охранники скрылись из виду, и, хотя Хьюстон не произнесла ни слова, он болтал то о пейзаже, то о своих делах. Несколько раз она порывалась ответить, но останавливала себя, вспоминая о своей к нему ненависти. Он скоро поймет, что она больше никогда его не полюбит, и отпустит ее из своей тюрьмы.

Дома он вежливо пожелал ей спокойной ночи и пошел в кабинет. На следующий день он вошел в ее гостиную во время обеда и не говоря ни слова взял ее под локоть. Они спустились вниз на кухню, где уже стояла приготовленная миссис Мерчисон корзина с провиантом для пикника. Не отпуская ее руку, он повел ее в самый конец сада, к статуе Дианы, где они однажды занимались любовью.

Хьюстон неподвижно стояла, пока он расстилал скатерть и выкладывал продукты, а затем ему пришлось буквально силой заставить ее сесть. Во время еды, к которой она едва притронулась, Кейн не закрывал рта. Он рассказал ей еще кое-что о своем бизнесе, упомянув, как тяжело ему сейчас приходится, когда с ним нет Эдена.

Хьюстон ни на что не отвечала, однако ее молчание, казалось, не смущало его.

После того как они покончили с едой, Кейн прилег, положив свою голову ей на колени, и продолжал рассказывать. Он передал ей разговор с Рейфом о своей матери. Он рассказал, каким жалким и грязным оказался дом Рейфа и что он даже ни в какое сравнение не шел с теми комнатами, в которых вырос сам Кейн.

— Как ты думаешь, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы вытащить оттуда дядю Рейфа? Он уже далеко не молод, и мне бы хотелось как-нибудь помочь ему.

Хьюстон на минуту задумалась. Она еще не слышала от Кейна таких вопросов.

— Ты не можешь предложить ему работу, так как он расценил бы это как милостыню, — сказала она.

— Так я и подумал. Я не знаю, что делать. Если у тебя появятся какие-нибудь идеи, скажешь мне, хорошо?

— Да, — неуверенно ответила она, и перед ее глазами возникла картина, как Рейф прогуливался с Памелой. Они были необычной парой.

— Мне нужно теперь идти работать, — сказал он и вдруг удивил ее неожиданным и жарким поцелуем. — Почему бы тебе пока не отдохнуть здесь в саду?

Он оставил ее одну, и Хьюстон, прогуливаясь по саду, рассматривала растения, в розарии она взяла у садовника садовые ножницы и срезала себе несколько цветов. В первый раз за свое пребывание пленницей в доме Кейна она сделала что-то, что не было продиктовано абсолютной необходимостью. «Если хозяин и плох, то это еще не повод, чтобы ненавидеть дом», — сказала она сама себе, оправдываясь за то, что украсила дом цветами.

Когда Кейн пришел на ужин, столовая благоухала ароматом свежесрезанных цветов, и он все время улыбался Хьюстон во весь рот.

На следующий день приехала на обед Блейр, чтобы рассказать о своем друге из Пенсильвании, докторе Луисе Бликере, помогавшем ей в больнице. Она спросила Хьюстон, в порядке ли она. По какой-то причине казалось, что Блейр больше не испытывала ненависти к Кейну.

— Все пока по-прежнему, — вздохнула Хьюстон. — А ты как?

Блейр заколебалась.

— Ли с этим смирится, я уверена.

— Смирится с чем?

— Он немножко сердится на меня сейчас. Я-а… прокатилась с ним, спрятавшись в коляске. Но давай лучше поговорим о тебе.

— Давай поговорим о журнале. У меня есть для тебя две новые статьи.

В воскресенье Кейн поднял Хьюстон с кровати, стараясь при этом держаться от нее как можно дальше. Он бросил на кровать темно-розовое платье, украшенное узкими лентами из черного вельвета.

— Надень это и приведи себя в порядок как можно быстрее, — приказал он перед тем, как выйти.

Через несколько минут он вернулся в плисовых брюках, светло-голубой фланелевой рубашке и матросских подтяжках. Он остановился на минуту, оглядывая Хьюстон, стоявшую перед ним в нижнем белье: узкий лиф приподнимал грудь над кружевами сорочки, икры были обтянуты черными шелковыми гольфами с вышитыми бабочками, на ногах — маленькие кожаные тапочки.