451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нравится нам это или нет, но мы завязли по уши. Все эти годы я не требовал от тебя многого, а сейчас прошу, даже умоляю. Мы должны с чего-то начать, мы должны разобраться, как мы оказались во всей этой каше – ты и твои ночи с лекарствами, машина, я со своей работой. Мы мчимся прямо к обрыву, Милли! Боже, но я не хочу срываться вниз! Нам будет нелегко. Непонятно, ради чего продолжать такую жизнь, но, может быть, нам удастся разложить все по кусочкам, подумать над каждым и помочь друг другу. Не могу даже выразить, как ты мне сейчас нужна! Если ты меня хоть сколько-нибудь любишь, то смирись с этим, потерпи немного, двадцать четыре или сорок восемь часов – вот то, о чем я тебя прошу, и после этого все кончится, обещаю. Клянусь! И если здесь есть хоть что-то, если в этой куче найдется хоть одна дельная крупица, мы, пожалуй, сможем передать ее кому-нибудь еще.
Милдред больше не сопротивлялась, и он отпустил ее. Она мешком отвалилась от мужа, съехала по стене и села на пол, не сводя глаз с книг. Ее ступня коснулась одной из них, она заметила это и тут же отдернула ногу.
– Та женщина, прошлой ночью, ты ведь не была там, Милли. Ты не видела ее лица. И Кларисса. Ты никогда не говорила с ней. А я говорил. Такие парни, как Битти, боятся ее. Я не могу этого понять. Почему они должны бояться людей, подобных Клариссе? Вчера вечером я все сравнивал ее с пожарными на станции и неожиданно понял, что они мне вовсе не нравятся, да и сам я себе больше не нравлюсь. И я подумал – может, было бы к лучшему, если бы сами пожарные сгорели в огне.
– Гай!
Парадная дверь тихо позвала:
«Госпожа Монтаг, госпожа Монтаг, кто-то пришел, кто-то пришел, госпожа Монтаг, госпожа Монтаг, кто-то пришел…»
Очень тихо позвала.
Они повернулись и уставились на дверь, на книги, валявшиеся на полу, на кучи книг повсюду.
– Битти! – сказала Милдред.
– Вряд ли это он.
– Он вернулся! – прошептала она.
Парадная дверь снова тихо сообщила: «… кто-то пришел».
– Мы не будем отвечать.
Монтаг прислонился к стене, потом медленно опустился на корточки и начал в замешательстве передвигать книги, подталкивая их то большим пальцем, то указательным. Он дрожал, больше всего ему хотелось снова засунуть книги в вентиляционную трубу, но он знал, что не в силах оказаться лицом к лицу с Битти еще раз. Он посидел на корточках, а затем опустился на пол, голос парадной двери опять зазвучал, на этот раз более настойчиво. Монтаг подобрал с пола маленький томик.
– С чего начнем? – Он раскрыл книгу на середине и впился взглядом в страницу. – Пожалуй, начнем сначала.
– Он войдет и сожжет нас вместе с этими книгами! – сказала Милдред.
Голос парадной двери наконец смолк. Наступила тишина. Монтаг ощущал чье-то присутствие за дверью, кто-то выжидал там, прислушиваясь. Затем послышались шаги – кто-то прошел, удаляясь, по дорожке и пересек газон.
– Давай посмотрим, что здесь написано, – сказал Монтаг.
Он выговорил эти слова с запинкой, испытывая страшное смущение. Прочитал с десяток страниц, открывая книгу в разных местах, и наконец добрался до следующего куска:
«Насчитывают до одиннадцати тысяч фанатиков, которые пошли на смертную казнь за отказ разбивать яйца с острого конца»[10].
Милдред сидела в прихожей напротив него.
– Что это значит? В этом вообще нет никакого смысла. Капитан был прав!
– Ну-ну, – сказал Монтаг. – Попробуем еще раз, начнем с самого начала.
Часть вторая. Сито и песок
Весь долгий день напролет они читали, а холодный ноябрьский дождь падал с неба на молчащий дом. Они сидели в прихожей, потому что гостиная была такой пустой, выглядела такой серой с выключенной стеной – не светились оранжевые и желтые конфетти, не взлетали ракеты, и не было женщин в платьях из золотой паутинки, и мужчины в черном бархате не извлекали стофунтовых кроликов из серебряных шляп. Гостиная была мертва, и Милдред, с ничего не выражающим лицом, все заглядывала и заглядывала туда, а Монтаг вскакивал, ходил взад-вперед по прихожей, возвращался, садился на корточки и снова читал какую-нибудь страницу, иногда десять раз подряд, обязательно вслух.
«Мы не можем сказать, в какой точно момент зарождается дружба. Когда капля за каплей наполняешь сосуд, в конце всегда бывает капля, от которой влага переливается через край; так и с вереницей одолжений – в конце концов делается такое, от которого переполняется сердце».
Монтаг сидел, прислушиваясь к дождю.
– Может, именно это и происходило с соседской девушкой? Я изо всех сил пытался разобраться в ней.
– Она мертва. Ради бога, давай поговорим о ком-нибудь живом.
Монтаг даже не повернулся к жене; весь трясясь, он прошел через прихожую на кухню и в ожидании, пока утихнет дрожь, долго стоял там, наблюдая, как дождь барабанит по окнам, затем в сером полусвете вернулся в прихожую.
Он открыл еще одну книгу.
– «Моя излюбленная тема – Я Сам»[11].
Монтаг прищурился, глядя на стену.
– «Моя излюбленная тема – Я Сам»[12].
– Вот это я понимаю, – сказала Милдред.
– Но для Клариссы излюбленной темой была вовсе не она сама, а все остальные люди, включая меня. За много-много лет она была первой, кто мне действительно понравился. Из всех, кого я помню, она единственная смотрела на меня, не отводя глаз, – так, словно я чего-нибудь стою. – Он подобрал с пола две книги. – Эти люди уже давно мертвы, но я знаю, что их слова так или иначе указывают на Клариссу.
Тихое царапанье под дождем за дверью.
Монтаг похолодел. Он увидел, как Милдред, ловя ртом воздух, вжимается в стену.
– Кто-то… дверь… почему дверной голос не говорит нам…
– Я его выключил.
Внизу, в щели под дверью, – мерное пытливое принюхивание, выдох электрического пара.
Милдред рассмеялась.
– Это всего-навсего собака, вот в чем дело! Хочешь, я ее прогоню?
