Черный отряд. Тени сгущаются - Глен Кук

— Они слишком заняты тем же, чем и мы сейчас.

Мы прошли в нескольких шагах от Душелова. Я приветственно поднял руку. После короткой паузы Взятый повторил мой жест. Мне показалось, что он почему-то испугался.

Мы спускались все ниже и ниже, пока не очутились на территории Зовущей.

Здесь был настоящий ад. После боя любое место сражения напоминает ад, но такого мне видеть не доводилось. Повсюду валялись тела — многие из них были мятежники, а у наших солдат не хватало сил их прикончить. Даже солдаты сверху лишь отпихивали их в сторону, собирая тела своих. Всего в сорока футах солдаты мятежников, на которых никто не обращал внимания, точно так же собирали своих и игнорировали наших.

— Помню, в Анналах было описано что-то похожее, — сказал я Одноглазому. — Кажется, про битву у Торна.

— Под Торном не было столько крови.

Я лишь буркнул в ответ. Одноглазый видел ту битву. Он в Отряде давным-давно.

Я отыскал офицера и спросил, где нам развернуть госпиталь. Тот ответил, что больше всего пользы мы принесем у Костоглода.

На пути к Костоглоду мы, чувствуя себя весьма неуютно, прошли рядом с Зовущей. Амулет Одноглазого обжег мне запястье.

— Твоя подружка? — ехидно поинтересовался Одноглазый.

— Что?

— Она на тебя так смотрела…

Я вздрогнул. Белые нити. Взятый на летающем ковре. Это могла быть и Зовущая.

Костоглод оказался настоящим великаном, переплюнув габаритами даже Меняющего, — восемь футов роста и шестьсот фунтов железных безжалостных мышц. Он был настолько силен, что выглядел гротескно. Его рот напоминал крокодилью пасть, и не исключено, что когда-то он пожирал своих врагов. В нескольких древних легендах его даже называли Костоломом из-за огромной силы.

Когда я разглядывал Взятого, подошел один из его лейтенантов и велел нам отправиться на правый фланг, где напряженность сражения была настолько небольшой, что туда еще не посылали медиков.

Мы отыскали командира батальона.

— Располагайтесь прямо здесь, — сказал он нам. — Раненых вам принесут.

Вид у командира был унылый. Кто-то из его солдат сказал:

— Утром он еще был командиром роты. Сегодня офицерам крепко досталось.

Когда погибает много офицеров, это означает лишь одно — они идут в атаку перед строем своих солдат, поддерживая их боевой дух.

Мы с Одноглазым начали зашивать раны.

— А я думал, у вас сегодня был легкий день, — сказал он солдату.

— Легкий — понятие относительное, — мрачно ответил тот и хмуро посмотрел на нас: мол, нашлись герои, весь день на пирамиде околачивались.

Зашивать раны при свете факелов — еще то удовольствие. На пару с Одноглазым мы обработали несколько сот раненых. Делая перерыв, чтобы прогнать боль из немеющих от усталости рук и плеч, я всякий раз с тревогой поглядывал на небо. Сегодня кто-нибудь из Взятых мог снова свихнуться.

К нам подошел Костоглод — обнаженный до пояса и без маски, похожий на борца-переростка. Он молча стоял, а мы пытались не обращать на него внимания. Взятый буравил нас взглядом поросячьих глазок.

Мы с Одноглазым работали с одним раненым, каждый со своей стороны. Внезапно Одноглазый замер и поднял голову, словно испуганная лошадь. Глаза у него широко раскрылись, он быстро посмотрел по сторонам.

— Что такое? — спросил я.

— Не знаю… Странно. Это пропало. На секунду мне… Так, ничего.

Работая, я поглядывал на него. Одноглазый испугался — причем гораздо сильнее, чем оправдывалось присутствием Взятого. Словно что-то угрожало лично ему. Я взглянул на Костоглода. Тот тоже наблюдал за Одноглазым.

Через некоторое время, когда каждый из нас работал со своим пациентом, Одноглазый вновь встрепенулся. Я поднял голову. За спиной Одноглазого примерно на уровне пояса стоящего человека светились чьи-то глаза. По моей спине пробежал холодок.

Все более нервничая. Одноглазый вглядывался в темноту. Закончив работу, он вытер руки и шагнул к Костоглоду.

Я услышал рев. В круг света возле меня метнулась черная тень.

— Форвалака! — успел ахнуть я, бросаясь навзничь. Зверь пронесся надо мной, разорвав когтем кожаную куртку.

Едва форвалака коснулась земли рядом со мной, ее стиснул Костоглод. Одноглазый напустил чары, ослепившие и меня, и форвалаку, и всех оказавшихся поблизости. Я слышал, как ревет зверь — теперь уже не от ярости, а от боли. Зрение вернулось. Костоглод сжимал форвалаку смертельной хваткой, правой рукой сдавливая ей горло, а левой с хрустом стискивая ребра. Зверь отчаянно рубил когтями воздух. Силы в нем хватило бы, пожалуй, на дюжину настоящих леопардов, но в руках Костоглода он оказался беспомощным. Взятый захохотал и откусил у него кусок левого плеча.

Одноглазый, пошатываясь, подошел ко мне.

— Жаль, что этого парня не было с нами в Берилле, — произнес я дрогнувшим голосом.

Одноглазый настолько испугался, что не мог перевести дух. Мою шутку он не оценил. Честно говоря, мне тоже было не до смеха, и мой сарказм оказался чистым рефлексом. Юмором висельника.

Ночь наполнилась воплями горнов. Солдаты побежали на свои места. Бряцанье оружия заглушило хрип задыхающейся форвалаки.

— Пора отсюда сматываться, — заявил Одноглазый, хватая меня за руку. — Пошли.

Я не мог сдвинуться с места — меня притягивало зрелище схватки. Леопард-оборотень пытался сменить облик и стал походить на женщину.

— Да пошли наконец! — Одноглазый смачно выругался. — Если ты еще не понял, то эту гадость послали прикончить именно тебя. Послали, понял? Так что пошли, пока она не вырвалась.

Несмотря на огромную силу и ярость Костоглода, зверь, казалось, не утратил своей энергии. Взятый разорвал зубами все его левое плечо.

Одноглазый был прав. Мятежники на противоположной стороне рва что-то затевали, в любой момент могла начаться драка. Вот и вторая причина смазать пятки. Я схватил свою сумку и рванул прочь.

Возвращаясь, мы прошли мимо Зовущей и Душелова. Поддавшись дурацкой браваде, я насмешливо отдал честь каждому из Взятых. Один из них, я уверен, и был инициатором нападения. Никто из них мне не ответил.

Реакция после пережитого обрушилась на меня лишь на вершине пирамиды, когда я оказался среди своих и смог представить, чем все могло закончиться. Тогда меня так затрясло, что Одноглазому пришлось напоить меня каким-то отварчиком. Я отключился.

Что-то навестило меня во сне. Теперь уже старый друг. Золотое сияние и прекрасное лицо. И вновь: «Моему верному не надо бояться».

Когда действие снотворного отвара выветрилось, на востоке уже забрезжил свет. Я проснулся уже не таким испуганным, но уверенность ко мне так и не вернулась. Меня трижды пытались убить. И тот, кто так настойчиво желает от меня избавиться, рано или поздно найдет способ это сделать. Что бы ни говорила Госпожа.