Русский святочный рассказ. Становление жанра - Елена Владимировна Душечкина

— Мой, — сказала, улыбаясь, девушка, принесшая петуха, забившегося под диван.

— Остерегайтесь. Ваш суженый будет большой руки забияка.

— Нет, он только будет нелюдим.

— О да, он будет крайне не общественный господин.

— Да, и к тому же дерзкий и невежда.

Петух без церемоний перелетел чрез наши головы.

— Не слушайте их, милая барышня — суженый ваш будет только нелюдим — а это не беда — мы его сделаем общественным господином, — проговорила Гавриловна, экономка в доме и распорядительница гаданьем.

Петухи осмотрелись, ободрились и начали похаживать в кругу, образуемом присутствующими при гаданьи.

— Это чей подошел к зеркалу и охорашивается? — сказала Гавриловна, указывая на петуха, подошедшего к зеркалу.

— Эго, Гавриловна, мой! — ответила одна.

— Поздравляю вас. Ваш суженый щеголь и большой франт.

— Ну, этого-то не будет. Я никогда не выйду за человека, занятого собой.

— И прекрасно сделаете. Мужчине, занимающемуся собой, некогда будет заняться женой, — заметил кто-то.

— Ой, ой, это же чей подошел к воде? — спросила Гавриловна, указывая на петуха, пившего воду.

— Это, Прасковья Гавриловна, мой, должно, мой суженый будет горький пьяница, — сказала, тяжело вздохнув, Ариша, горничная старшей дочери хозяйки.

— А ты, милая, поостерегись выходить за него!

— Эх, Прасковья Гавриловна! Да как его поостерегешься, коли уж судьба такая.

— Ну, барышни, чей это подошел прямо к корму? — спросила Гавриловна.

— Это, Гавриловна, мой, — сказала принесшая петуха, подошедшего к гречихе.

— Радуйтесь! Ваш суженый будет хлебосол и домовитый господин, — произнесла докторальным тоном Гавриловна.

— Он обжора и больше ничего, — проговорил кто-то, и в комнате опять раздался дружный хохот.

— Уж позвольте мне лучше вас знать, какой он будет, — сказала серьезным тоном Гавриловна, обратясь к сделавшему замечание насчет петуха, подошедшего к корму.

— А вы же, Варвара Андреевна, что петуха не принесли? — обратился молодой человек с вопросом к стройной красивой блондинке.

— К чему же мне приносить, когда я характер своего суженого знаю, — отвечала, улыбаясь, Варвара Андреевна.

— Но, может быть, он скрытен и выкажет вполне свой характер после свадьбы.

— О нет, он нисколько не скрытен. Да к тому же, от меня трудно укрыться — я проницательна. Скажите мне, поезд уже пришел?

— Да, ему время, по крайней мере, быть уже около часа на станции, — отвечал вопрошаемый, взглянув на часы.

— Ну, так он и сегодня не приедет, — проговорила как будто бы про себя Варвара Андреевна и грустно опустила голову.

— Однако довольно нам возиться с петухами, Ариша, Маша, забирайте петухов, — сказала Гавриловна, обращаясь к горничным, и потом, обратясь к барышням, прибавила: — Барышни, на что теперь будем гадать?

— На бумагу! На воск! Давайте золото хоронить. На хлеб. Пойдемте подслушивать, — раздались голоса девушек.

— Барышни, мы прежде погадаем на бумагу, — сказала Гавриловна.

Барышни согласились с ней, и вскоре в руках многих из них загорелась бумага. Гаданье на бумагу состояло в том, что гадающая сжигала бумагу и пепел, оставшийся после нее, подносила на ладони к стене и по тени, бросаемой им на стену, определяла будущее.

Гаданье на бумагу продолжалось недолго, потому что мужчины, да иногда и сами барышни сдували друг на друга пепел.

— Нет, барышни, благодаря кавалерам от гаданья на пепел толку не будет, давайте воск выливать, в этом деле господа кавалеры нам не помешают, — сказала Гавриловна.

— Прекрасно, прекрасно, давайте воск выливать, — послышались голоса.

— Кому выливать, — крикнула Гавриловна, растапливая в ложке над свечою воск.

— Мне, мне, мне, нет, прежде мне! — послышались голоса как девушек, так и мужчин.

— Нет, прежде я вылью нашей милой невесте Варваре Андреевне.

— Мне, Гавриловна, не трудитесь выливать, — отозвалась та, к которой относились слова Гавриловны.

— Нет, душечка барышня, позвольте на вас погадать.

— Ах, да зачем же, когда вы и я знаем, что мне выльется церковь и в ней двое стоящих под венцом, — пожалуй, еще при этом певчие, свечи и другие принадлежности венчанья, — сказала, улыбаясь, Варвара Андреевна.

— Но все ж-таки позвольте. Я на вас загадала, — проговорила Гавриловна, выливая растопленный воск в чашу с водою. Воск зашипел и стал остывать. Окружающие притаили дыхание и смотрели в чашу.

— Посмотрим-ка, что вышло, — сказала Гавриловна, вынимая застывший воск из воды и поднося его к стене так, что он бросил на нее тень, продолжала:

— Смотрите, вот двое стоят, а вот третий, точь-в-точь батюшка в ризе, а вот толпа людей стоит.

— Да, да, это верно — удивительно, как похоже на венчание, — послышались замечания между окружающими Гавриловну.

— Ну, вот видите, я заранее угадала, что мне выльется, — сказала Варвара Андреевна.

Вскоре гадание на воск сменилось гаданием на хлеб и т. д.

Наконец гаданье сменилось танцами и игрой в фанты. А когда и это начало прискучать, то кому-то из веселящейся молодежи пришла мысль маскироваться и ехать к общему знакомому, помещику, жившему в семи верстах. Мысль была высказана и принята, и затем веселая компания, за исключением Варвары Андреевны, отговорившейся от поездки головной болью, замаскировалась и уехала. Только что описанные мной сцены происходили вечером на святках в доме помещицы Гончаровой, находившемся в ее имении, в пяти верстах от железнодорожной станции. Варвара Андреевна была старшая дочь Гончаровой, помолвленная за поручика Николая Васильевича Володина еще до последней русско-турецкой войны. Варвара Андреевна любила своего жениха, и потому война ей принесла немало беспокойства и опасений.

Наконец война окончилась, окончилась и оккупация, полк Володина был на оккупации, и полки возвращались на прежние квартиры. Полк Володина должен был прийти в окрестности имения Гончаровых в феврале. Сам же Володин писал, что будет к Гончаровым за неделю до праздника Рождества Христова.

Но вот и праздник на проходе, а Володина — а также и письма от него — нет как нет, и Варвара Андреевна сильно беспокоилась и тосковала.

После того, как в доме Гончаровых по отъезде молодежи водворилась тишина, Варвара Андреевна вышла в свою комнату, подошла к письменному столу и, вперив взгляд в портрет Володина, стоявший на ее столе, предалась мечтам.

— Барышня, душечка, я что-то вам хочу сказать, — сказала Ариша, тихо войдя в комнату Варвары Андреевны.

— Что такое? — спросила Варвара Андреевна, не оглядываясь на Аришу.

— Барышня, голубушка, я знаю, вы стосковались по Николае Васильевиче.

— Так что же? — спросила Варвара Андреевна, недоумевая, к чему говорит Ариша.

— Барышня, милая, желаете вы его видеть?

— Он приехал! — почти вскричала Варвара Андреевна, поворачиваясь всем корпусом к Арише и делая шаг к двери.

— Нет! Нет и не думал, — поспешно сказала Ариша.

— Да так ли? — спросила Варвара Андреевна, остановившись на пороге.

— Провались я на этом самом месте, если лгу, — сказала Ариша и