Я дрался на штурмовике. Обе книги одним томом - Артем Драбкин

Я с ним совершил 57 боевых вылетов. И к этому времени на юге Карелии наши наземные войска вышли на границу с Финляндией и военные действия были приостановлены. Полк понес большие потери. Для следующей операции, для освобождения Советского Заполярья на аэродром Сапуха, на котором мы стояли последнее время, прибыли летчики из связной и из легкой авиации – У-2, Р-5. На аэродроме Сапуха были сформированы и пополнены летным составом эскадрильи. Прибыла еще группа воздушных стрелков, подготовленных на курсах дивизии, были укомплектованы экипажи. Мы перелетели на аэродром Африканда и там прошли подготовку в новом составе. К сожалению, пришел новый командир полка, и с этим командиром полка мой командир Парфенов не поладил и был переведен в 609-й штурмовой авиационный полк. Я просился у командира полка уйти вместе с ним, но из-за нехватки воздушных стрелков меня командир полка не отпустил. Я с сожалением, конечно, расстался со своим командиром. И всю жизнь я ему благодарен за то, как мы с ним хорошо дружили и любили друг друга! Дальше он воевал на Белорусском фронте. Остался жив.

Когда он ушел, меня включили в состав экипажа гвардии лейтенанта Веселкова. После подготовки в Африканде полк перелетел на аэродром Мурмаши, там мы прошли ознакомление с театром военных действий, совершили несколько учебных полетов к линии фронта: изучали место боевых действий. В конце сентября полк перелетел ближе к фронту на аэродром Урагуба. Это аэродром на побережье Губы Ура, на побережье Баренцева моря. Там скопилось несколько штурмовых полков, и жилья не хватало. Техсостав жил в палатках, а летный состав в землянках. Конец сентября и октябрь был холодным – пронизывающие ветры. Технари, конечно, мерзли в этих палатках. Но пришлось все это выдержать. 7 октября мы вылетели с Веселковым в составе шестерки (командир шестерки гвардии капитан Андреевский) на штурмовку опорных пунктов противника восточнее сопки Кариквайвиш. Там были опорные пункты фашистских егерей, они не давали возможности нашим наземным войскам подняться в атаку. Мы совершили два боевых вылета на штурмовку этих огневых позиций, они замолчали, и наши наземные войска пошли в атаку. Командующий 31-м стрелковым корпусом объявил нам благодарность.

– У каждого летчика есть своя манера пилотирования. Как вам был переход от летчика Парфенова к летчику Веселкову?

– Веселков был опытный летчик. Он совершил около 500 вылетов на У-2. У-2, конечно, пилотировать легче – но зато ночные условия. Там тоже свои сложности. Самолет Ил-2 более строгий, чем У-2. Откровенно говоря, Парфенова я, конечно, изучил очень хорошо. С Веселковым же я совершил только 4 боевых вылета, и пилотировал он нормально. Забегая вперед, скажу, что потом, когда нас подбили, он сумел выдержать курс полета, несмотря на то что наш самолет был подбит и руль направления был заклинен в правом положении. Он сумел выдержать курс и привести самолет на аэродром Мурмаши, то есть не на тот аэродром, на котором мы базировались. В Мурмашах был армейский госпиталь, а он знал о том, что я был ранен. Он был нормальный летчик!

9 октября опять же под командованием гвардии капитана Андреевского мы три раза вылетали на штурмовку опорного пункта фашистских егерей и пехоты, восточнее аэродрома Луастари. В это время наши наземные войска двигались в направлении на Луастари, и эти фашистские опорные пункты препятствовали продвижению наших наземных войск. Три раза мы вылетали в этот день, 9 октября, – три раза шестерки штурмовали опорные пункты, позиции фашистских егерей. Два вылета прошли нормально, а вот третий вылет мне запомнился на всю жизнь…

Мы вышли на цель на высоте примерно 800 метров, начали пикирование. Наша пара Веселков – Чудаков была второй парой, первой были Андреевский и его ведомый, а третьей парой – лейтенант Петров и его ведомый. Когда мы вошли в пикирование, оказалось, что третья пара (ведущий – лейтенант Петров) оказалась над нами. Мой Веселков, увлеченный атакой, бомбежкой и огнем из пушек и РС, этого не видел, – он же вперед смотрит. Петров не видит, потому что под ним фюзеляж своего самолета, он тоже видит только вперед. А я-то все вижу – над нами висит самолет Петрова, а у него РС 132-мм, такие чушки! Я кричу Веселкову: «Над нами Петров! Над нами Петров!» Веселков не слышит, он увлечен атакой, бомбежкой и стрельбой. И только тогда Петров выпустил свои 132-миллиметровые РС, которые пролетели над самой нашей головой… Даже сквозь шум мотора было слышно шипение, и только в этот момент мой Веселков бросил машину вправо – вниз. Вместе с нами наш ведомый Чудаков тоже пошел вправо-вниз. И в этот момент поступила команда Андреевского: «Разворот влево, домой». А впереди нас сопка. Разворачиваться влево мы не можем – мы не впишемся в этот разворот. Пришлось обходить сопку справа. Зенитки как взяли нас в клещи! Беспрерывные трассы летят в нашем направлении. У ведомого ранили воздушного стрелка, а мы обошлись без потерь. Летим по ущелью, и я вижу, как вверху слева от меня истребители 20-го гвардейского полка дерутся с фашистскими истребителями. И вот к ним на подмогу идут еще два «Фокке-Вульфа». Я прицелился и выпалил по этим двум «Фокке-Вульфам». Дистанция была большая: метров, наверное, 800. Конечно, мой огонь не причинил никакого вреда фашистам, но внимание их привлек. Один из них отвернул от этой группы и начал заход к нам в хвост. Я доложил командиру, командир начал маневр, начал работать рулем поворота. Я положил затыльник пулемета на плечо, стал прицеливаться: жду, когда подойдет ближе. Вот фашист открыл огонь. Я тоже открыл огонь, вижу вспышки на капоте – это следы моего попадания. «Фокке-Вульф», как известно, имеет бронированный лоб. У него мотор воздушного охлаждения имеет бронированные лопатки впереди мотора. Мои пули, видимо, отлетели и мотор не повредили. А вот он сумел всадить нам два снаряда. Взрыв… Мое сиденье бросает на пол, меня тоже на пол, «фонарь» весь слетает…

Лежа на спине, я открыл глаза и вижу – над нами желтые крылья и черные кресты. Это фашист выходит из атаки. Сейчас он мне уже не опасен, он над нами, а у него внизу нет никаких стрелковых установок. Но у меня по спине пробежали мурашки. Видимо, это было напряжение боя, потому что я удивительно спокойно в нем стрелял. Я лежу, и вот я начал подниматься, поднялся на колени. Вижу: фашист делает второй заход и опять к нам. Руль поворота у нас заклинен в правом положении, и мы летим с левым креном, чтобы выдержать курс. В это время фашист начинает второй заход. Я думаю: «Ну, теперь-то он нас добьет!» Кладу затыльник пулемета на плечо – и фашист это увидел. Он думал, что он меня убил, а увидел, что я еще живой, да еще прицеливаюсь. Он отворачивает от нас и заходит в хвост к нашему ведомому Чудакову. А там стрелок, как я говорил, был ранен еще над целью: его пулемет торчит кверху стволом. Вот теперь-то он мне подставил свой бок! Я открыл огонь и три длинные очереди влепил ему в бок! Бок у него более уязвимый: если лоб у него бронированный, то бок нет. Фашист бросает машину на левое крыло и уходит под нас, скрывается за сопкой…