Сказки и легенды - Влас Дорошевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Великий муфтий поклонился и сказал:
– Смерть!
– Верховный кади! Твой суд!
Верховный кади поклонился и сказал:
– Смерть!
– Смерть! – говорю и я. Ты преступила священную фетву и должна быть побита камнями тут же, на месте, не медля ни мгновения. Кто же первый бросит в тебя камень? Я, твой халиф!.. Я должен бросить в тебя первый попавшийся камень!
Гарун-аль-Рашид снял тюрбан, сорвал с него огромный бриллиант, славный «Великий Могол» [146], и бросил в Фатьму-ханум. Бриллиант упал у ее ног.
– Вторым будешь ты! – сказал халиф, обращаясь к великому муфтию. – Твой тюрбан украшает великолепный темно-зеленый изумруд, цвет пророка, да будет нам мир и благословение… Какое лучшее назначение для такого прекрасного камня, как не покарать порок?
Великий муфтий снял чалму, сорвал огромный изумруд и бросил.
– Очередь за тобой, верховный кади! Суров твой долг и кровью сверкает огромный рубин на твоем тюрбане. Исполни свой долг!
Кади снял чалму, оторвал рубин и бросил.
– Женщина! – сказал Гарун-аль-Рашид. – Возьми эти камни, заслуженные тобой, как наказание за преступление. И сохрани их, как воспоминание о милости твоего халифа, благочестии его великого муфтия и справедливости его верховного кади. Иди!
И с тех пор, говорят, повелся на свете обычай закидывать красивых женщин драгоценными камнями.
– Шейх Газиф, мой великий муфтий! – сказал халиф. – Надеюсь, что сегодня ты съешь плов в свое удовольствие. Я исполнил твою фетву!
– Да, но я ее отменяю. Она слишком сурова!
– Как? Ты говорил: закон, как собака. Чем злее, тем больше его боятся!
– Да, повелитель! Но собака должна кусать чужих. Если же она кусает хозяина, – собаку сажают на цепь!
Так судил мудрый халиф Гарун-аль-Рашид во славу аллаха единого и милосердного.
2х2 = 4 1/2
(Арабская сказка)[147]
У арабов, как ты знаешь, мой друг, и все бывает арабское. В арабской Государственной Думе, – она зовется у них Дум-Дум, – решили начать, наконец, издавать законы.
Вернувшись с мест, из своих становищ, избранные арабы поделились впечатлениями. Один араб сказал:
– Кажется, население нами не особенно довольно. Мне один на ото намекнул. Назвал нас лодырями.
Другие согласились.
– И мне приходилось слышать намеки. Нас зовут дармоедами.
– Меня назвали бездельником.
– А в меня запалили камнем.
И решили приняться за законы.
– Надо издать сразу такой закон, чтоб истина его бросалась всем в глаза.
– И чтоб он не возбуждал никаких споров.
– Чтоб все были с ним согласны.
– И чтоб никому он не приносил убытка.
– Он будет мудр и всем мил!
Избранные арабы подумали и придумали:
– Издадим закон, что дважды два четыре.
– Истина!
– И никому необидно.
Кто-то возразил:
– Но это и без того все знают.
Ему резонно ответили:
– Все знают, что красть нельзя. Однако в законе об этом говорится.
И арабские избранники, собравшись в торжественное собрание, постановили:
– Объявляется законом, незнанием которого никто отговариваться не может, что всегда и при всех обстоятельствах дважды два будет четыре.
Узнав об этом, визири, – так, мой друг, называют арабских министров, – очень обеспокоились. И пошли к великому визирю, который был так же мудр, как сед.
Поклонились и сказали:
– Слышал ли ты, что дети несчастия, избранные арабы, начали издавать законы?
Великий визирь погладил седенькую бородку и сказал:
– Я остаюсь.
– Что они издали уже закон: дважды два четыре?
Великий визирь ответил:
– Я остаюсь.
– Да, но они дойдут аллах знает до чего. Издадут закон, чтоб днем было светло, а ночью темно. Чтоб вода была мокрая, а песок сухой. И жители будут уверены, что днем светло не потому, что светит солнце, а потому, что так постановили дети несчастия, избранные арабы. И что вода мокрая, а песок сухой не потому, что так создал аллах, а потому, что так постановили они. Люди уверуют в мудрость и всемогущество избранных арабов. А они подумают о себе аллах знает что!
Великий визирь спокойно сказал:
– Я слышу все это и остаюсь.
И добавил:
– Будет ли Дум-Дум издавать законы или не будет, – я остаюсь. Будет она существовать, – я остаюсь, и не будет, – я тоже остаюсь. Будет дважды два четыре, или один, или сто, – я, все равно и что бы ни случилось, остаюсь, остаюсь и остаюсь, пока аллаху угодно, чтоб я оставался.
Так говорила его мудрость.
Мудрость одета в спокойствие, как мулла – в белую чалму. А взволнованные визири отправились в собрание шейхов… Это нечто вроде их Государственного Совета, мой друг. Отправились в собрание шейхов и сказали:
– Этого так оставить нельзя. Нельзя, чтоб избранные арабы забирали такую силу в стране. И вы должны принять меры.
И собралось великое совещание шейхов, с участием визирей. Первый среди шейхов, их председатель, встал, от важности никому не поклонился и сказал:
– Славные и мудрые шейхи. Дети несчастия, избранные арабы, поступили так, как самые искусные заговорщики, самые злостные возмутители, величайшие разбойники и гнуснейшие мошенники: объявили, что дважды два четыре. Так самое истину они заставили служить их гнусным целям. Их расчет понятен нашей мудрости. Они хотят приучить глупое население к мысли, что их устами говорит сама истина. И потом, какой бы закон они ни издали, глупое население будет все считать за истину: «ведь, это постановили избранные арабы, которые сказали, что дважды два четыре». Чтоб сокрушить этот злодейский замысел и отбить у них охоту законодательствовать, мы должны отменить их закон. Но как это сделать, когда дважды два, действительно, четыре?!
Шейхи молчали, уставив свои бороды, и, наконец, обратились к старому шейху, бывшему великому визирю, мудрецу, – и сказали:
– Ты – отец несчастия.
Так, мой друг, у арабов называется конституция.
– Врач, который сделал разрез, должен уметь его и излечить. Пусть же твоя мудрость разверзнет свои уста. Ты ведал казною, составлял росписи доходов и расходов, всю жизнь прожил среди цифр. Скажи нам, – нет ли какого-нибудь выхода из безвыходного положения. Действительно ли дважды два всегда бывает четыре?
Мудрец, бывший великий визирь, отец несчастия, встал, поклонился и сказал:
– Я знал, что вы меня спросите. Потому что, хотя и зовут меня отцом несчастия, при всей нелюбви ко мне, меня в трудные минуты всегда спрашивают. Так человек, который рвет зубы, никому не доставляет удовольствия. Но когда от зубной боли ничто не помогает, за ним посылают. По дороге с теплого берега, где я жил, созерцая, как солнце пурпурное погружается в море лазурное, полосами его золотя, я вспоминал все отчеты и росписи, которые я составлял, и нашел, что дважды два может быть все, что угодно. Глядя по надобности. И четыре, и больше, и меньше. Были отчеты и росписи, где дважды два бывало пятнадцать, но были, где дважды два было три. Глядя по тому, что нужно было доказать. Реже всего дважды два было четыре. Я, по крайней мере, такого случая у себя не припомню. Так говорит опыт жизни, отец мудрости.
Слушая его, визири пришли в восхищение, а шейхи в отчаяние и спросили:
– Да что же такое, наконец, арифметика? Наука или искусство?
Старый шейх, бывший великий визирь, отец несчастия, подумал, сконфузился и сказал:
– Искусство!
Тогда шейхи в отчаянии обратились к визирю, ведавшему ученостью в стране, и спросили:
– По своей должности ты непрерывно имеешь дело с учеными. Скажи нам, визирь, что говорят они?
Визирь встал, поклонился, улыбнулся и сказал:
– Они говорят: «Чего изволите». Зная, что меня не минует ваш вопрос, я обратился к тем ученым, которые у меня остались, и спросил их: «Сколько будет дважды два?» Они поклонились и ответили: «Сколько прикажете». Так, сколько я их ни спрашивал, я не мог добиться другого ответа, кроме: «как изволите» и «как прикажете». Арифметика в моих школах заменена послушанием, так же как и другие предметы. Шейхи впали в глубокое горе. И воскликнули:
– Это делает честь, о визирь, заведующий ученостью, и тем ученым, которые у тебя остались, и твоему уменью выбирать. Быть может, такие ученые и выведут юношество на должную дорогу, – но нас они не выводят из затруднения.
И шейхи обратились к шейх-уль-исламу.[148]
– По обязанностям своим ты все время имеешь дело с муллами и близок к божественным истинам. Скажи нам ты истину. Дважды два всегда четыре?
Шейх-уль-ислам встал, поклонился на все стороны и сказал:
– Почтенные, знатнейшие шейхи, у которых мудрость прикрыта сединами, как покойник серебряным покровом. Век живи – век учись. Жили в городе Багдаде два брата. Люди богобоязненные, но люди. И имели они по наложнице. В один и тот же день братья, во всем поступавшие согласно друг с другом, взяли себе наложниц, и в тот же день наложницы от них зачали. И когда приблизилось время родов, братья сказали себе: «Хотим мы, чтоб дети наши родились не от наложниц, а от законных наших жен». И позвали муллу, чтоб он благословил их два брака. Мулла возрадовался в сердце своем такому благочестивому решению братьев, благословил их и сказал: «Венчаю два ваших союза. Вот теперь будет одна семья из четырех человек». Но в ту минуту, как он это говорил, обе новобрачные разрешились от бремени. И дважды два стало шесть. Семья стала состоять из шести человек. Вот что случилось в городе Багдаде, и что знаю я. А аллах знает больше меня.
