Добудь Победу, солдат! - Сергей Абенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Забряцал ключ в замке и лязгнула дверь и, когда в камеру вошел Энгельс Джанабаев, Камал не удивился. Они смотрели друг на друга, и Камал видел напряжение во взгляде Джанабаева. Он протянул руку и сказал:
– Здравствуй, друг! – и видел, как при этих словах напряжение отпустило Энгельса. Они обнялись, и Арбенов пригласил его присесть на железную кровать без матраса.
– Рассказывай, – сказал Камал, – откуда ты здесь? Неужели по моему поводу?
– Да, Камал, все очень серьезно! Против тебя серьезные обвинения.
– Им не в чем меня обвинять. У них нет ни малейшего повода подозревать меня в трусости или измене. Но я понимаю, что что-то не так, иначе ты не пришел бы. Ты считал себя виноватым передо мной и не пришел бы. Не вини себя ни в чем, – сказал Камал, – то, что было, это мальчишество. Было и быльем поросло.
– Я видел ее, Ирму, – сказал Джанабаев. – Мне кажется, она все еще любит тебя. И ты не забыл ее.
– Конечно, не забыл, – ответил Арбенов, – это было детство и юность, и это навсегда останется с нами. Честно, была у меня обида, и на нее и на тебя, но сейчас все прошло. Все это теперь не имеет значения. Где ты ее видел?
– В Москве, месяца два назад. Она служит в нашем ведомстве в оперативном отделе. Вышла замуж за одного полковника и его перевели в Москву.
– Ну и слава богу! Я рад за нее, – сказал Камал. Он был искренен, и Энгельс окончательно уверился в друге.
– Но с тобой дело серьезное, – сказал капитан. – Эта девушка, Марита Кроитору, я не имею права этого говорить, но я скажу. Она работала на нас и работала у немцев по нашему заданию. Очень хорошо работала. Я потерял ее след в Риге, и как только получил сведения о том, что она в Бухаресте, сразу вылетел сюда. Что ты молчишь?
– Дальше, – сказал Арбенов.
– Они завербовали ее, шантажируя отцом. Его расстреляли.
– Она знает об этом?
– Да, теперь знает. Щетинин все оформил так, что ты вступил в связь с немецким агентом. Ведь никто не мог знать, кто она на самом деле. Это очень усложняет дело. Но я постараюсь тебе помочь. Пока не знаю как, но постараюсь!
– Ты не должен мне помогать, Энгельс! – старшина встал. – Я ни в чем не виноват и ты не имеешь права вмешиваться в это дело! Если известно, что Марита наш человек, то они разберутся.
– Пока будут разбираться, дело может плохо кончиться!
– Я тебя прошу, – сказал Камал жестко, – если ты действительно мне друг, то не лезь в это дело! Я не нуждаюсь ни в чьей помощи! Я честно воевал, и моя репутация сама меня защитит! Дай слово, что не будешь вмешиваться.
– Подожди, Камал, ты можешь сказать, что знал, что она работает на нас. Что она сама сказала тебе об этом. Я с ней поговорю, и она подтвердит это. Она тебя любит и подтвердит все, что угодно!
– Нет, – сказал старшина, – не вмешивай ее! Мы не имеем права лгать. Правое дело ложью не защитишь. Ты не будешь вмешивать ее, и не будешь вмешиваться сам! Дай слово!
Глава 18
Джанабаев дал слово. Джанабаев вышел, и дверь камеры захлопнулась с мягким лязгом. На улице он присел на скамейку, закурил и неожиданно для себя выругался:
– Циог маж до хью! 1
Откуда эти слова в моей голове? Выскакивают сами по себе, и что они означают? Ты знал этот язык тогда, когда вы встретились с Камалом в двадцатом году. Он учил тебя русскому языку, и ты забыл тот язык. Но ты не забудешь, как вы собирали в степи кости павших животных, и варили их всю ночь. Потом пили эту горячую жидкость, которую сложно назвать бульоном. Если удавалось разбить большую кость, то вы вытряхивали костный мозг в большую алюминиевую ложку. Двум пятилетним пацанам было нелегко разбить такую кость. Но иногда это удавалось. И тогда Камал делил добытое пополам, на две равные части. И ты знаешь, что твоя доля всегда была чуть-чуть больше. Потому что он был твой брат. Старший брат. Такие, как я, подумал Джанабаев, братьев не предают. И он взял с меня слово, потому что хочет еще раз уберечь меня. Еще раз, последний раз. Идет война, и по законам военного времени его могут расстрелять. Без суда и следствия. Он пытается уберечь меня, он пытается отстранить меня от участия в этом деле. Я дал слово тебе, брат. Но я имею право нарушить его, если речь идет о твоей жизни. Ты мой брат и я имею право.
Джанабаев встал и пошел через плац к штабу 47-й дивизии. Еще есть время и я должен успеть, думал капитан. В отделе разведки никого не было, и из-за двери смежной комнаты – кабинета Щетинина доносились голоса. Джанабаев сел за стол, положил перед собой лист бумаги и принялся писать рапорт. Длинновато, подумал он, когда закончил, но чем подробней, тем лучше. Они обязаны считаться с моим мнением, я это заслужил. У меня два ранения и четыре года закордонной работы, а это что-нибудь да значит. Он положил донесение в кожаный командирский планшет и вышел.
Глава 19
Майор Студеникин закрыл за собой дверь и прошел к своему столу. Он положил перед собой портфель. Тот портфель был хорош, подумал он. Тот портфель, в котором была бомба, был добротной кожи. Надо было оставить его себе. Бомбу, которая была в том солидном портфеле, обезвредил мой старшина. Со своей девчонкой. А все-таки она хорошо пела. Везет ему на женщин. А что ты хотел, какой солдат, такие и женщины. И теперь он хочет стереть в порошок моего старшину. Сука кабинетная. Кабинетная, тыловая сволочь. Где ты был в сорок первом? В сорок первом ты был сопливым капитанишкой, в сшитом на заказ полушерстяном кителе. Пил коньяк и хватал в Москве потаскушек за жирные ляжки. А мы оставили Брест, а потом Кобрин. Заняли оборону у станции Береза, у реки Ясельда.
