Нам нужно поговорить о Кевине - Лайонел Шрайвер

– Я хочу сказать, что Юуги…

– Ю-су-ги, – поправил Кевин.

– Ему явно было все равно, кто эти служащие…

– Парень был членом Гавайской Ассоциации по разведению карпов. Может, он считал, что поэтому должен жаловаться.

Кевин выпендривался; я подождала, пока он закончит свое маленькое выступление.

– Но ваше собрание в спортзале, – продолжила я, – было Только По Приглашениям.

– Все мои коллеги – это не кто попало. Взять Майкла Макдермотта. Прошлый декабрь, Уэйкфилд, штат Массачусетс, компания «Эджуотер Технолоджи» – автомат Калашникова, дробовик 12-го калибра. Специфические мишени. Бухгалтеры. Все, кто имел отношение к вычету 2000 баксов из его зарплаты…

– Я не хочу говорить о Майкле Макдермотте, Кевин…

– Он был жирный.

– Или об Эрике Харрисе и Дилане Клеболде…

– Кретины. Позорят массовых убийц.

Я ведь говорила тебе, Франклин, что он одержим этими парнями из Колумбайна, которые всего две недели спустя превзошли его на шесть смертей; конечно, я упомянула их, только чтобы его позлить.

– По крайней мере, Харрис и Клеболд проявили любезность и сэкономили налогоплательщикам расходы, быстро умерев, – спокойно заметила я.

– Эти профаны просто пытались увеличить число жертв.

– Почему же ты этого не сделал?

Казалось, он не обиделся.

– Зачем облегчать всем жизнь.

– Всем – это мне.

– И тебе тоже, – сказал он ровно. – Конечно.

– Но почему именно Дана Рокко, а не другой учитель, почему именно эти дети? Что делало их такими особенными?

– Ну так, – сказал Кевин. – Они мне не нравились.

– Тебе никто не нравится, – напомнила я. – Они что, обыгрывали тебя в кикбол? Или ты просто не любишь четверги?

В контексте новой специальности Кевина мое косвенное упоминание Бренды Спенсер можно было счесть классической аллюзией. Бренда убила двух взрослых и ранила девятерых учеников в своей старшей школе в Сан-Карлосе, Калифорния, только потому, что, как впоследствии заявили в своем хите Boomtown Rats[199], «Не любит понедельники»[200]. Тот факт, что этот зародыш массового злодеяния возник в 1979 году, выделяет эту шестнадцатилетнюю девочку как человека, родившегося раньше своего времени. Этот мой фигуральный кивок в сторону его юношеского пантеона заслужил то, что у других детей считалось бы улыбкой.

– Сложный, должно быть, был проект, – сказала я, – по составлению этого списка.

– Тяжеленный! – дружелюбно согласился он. – Начал с пятидесяти-шестидесяти серьезных кандидатов. Амбициозно, – тут он потряс головой, – но непрактично.

– Ладно, у нас есть еще сорок пять минут, – сказала я. – Почему Дэнни Корбитт?

– Актеришка! – сказал он, словно сверяясь со списком.

– Ты помнишь имя гавайского ремонтника ксероксов, но не особо уверен насчет имен людей, которых ты убил.

– Юсуги на самом деле что-то совершил. Корбитт, если я правильно помню, просто сидел у стены с вытаращенными глазами, как будто ждал, что его режиссер остановит действие.

– Я хочу сказать: ладно, Дэнни был плохой актер. И что с того?

– Ты видела, как этот придурок играл Стэнли в «Трамвае»[201]? Я мог бы лучше изобразить южный акцент, даже если бы был под водой.

– А какую роль играешь ты? Эта угрюмость, эта развязность. Откуда они? От Бреда Питта? Знаешь, ты сам уже говоришь немного с южным акцентом. И у тебя он тоже не очень-то хорош.

Среди обитателей его тюрьмы очень много темнокожих, так что его стиль речи стал искажаться в соответствии с окружением. Он всегда говорил до странности медленно, с усилием, словно ему приходилось поднимать слова лопатой и выталкивать их изо рта, так что эта манера городского гетто произносить слова экономно, расслабив челюсти и опуская согласные и глаголы, оказалась заразительной. И все-таки я была довольна собой: кажется, мне удалось вызвать в нем раздражение.

– Я не играю роль – я и есть роль, – с жаром сказал он. – Бреду Питту следовало бы сыграть меня.

(Значит, он уже прослышал: фильм был в стадии разработки на студии «Мирамакс».)

– Не говори ерунды, – сказала я. – Бреду Питту слишком много лет, чтобы играть какого-то салагу-старшеклассника. Даже если бы он был подходящего возраста, никакая публика не купилась бы на то, что парень, который выглядит так хорошо знающим уличную жизнь, сделал бы что-то настолько идиотское. Знаешь, я читала, что у них проблемы с поиском актера. Никто в Голливуде к твоей грязной маленькой роли на пушечный выстрел не подойдет.

– Ровно до тех пор, пока это будет не ДиКаприо, – проворчал Кевин. – Он придурок.

– Вернемся к делу. – Я откинулась на спинку стула. – Какая у тебя была проблема с Зигги Рэндольфом? Вряд ли ты мог бы обвинить его в том, что он, как Дэнни, не дотянул до твоих высоких артистических стандартов. Говорили, что у него было будущее в профессиональном балете.

– Профессиональное будущее было не у него, – ответил Кевин, – а у его задницы.

– Его великолепно приняли, когда на общем собрании он произнес ту речь, в которой объяснял, что он гей и гордится этим. Ты не мог этого вынести, правда? Когда все ученики твердили о том, какой он мужественный.

– Да, это надо же! – изумился Кевин. – Бурные аплодисменты за то, что его имели в жопу!

– Но я так и не смогла понять, почему Грир Уланова, – сказала я. – Кудрявая девочка, маленького роста, с выступающими зубами.

– С кривыми зубами, – поправил Кевин. – Как у лошади.

– Ты обычно имел зуб на красавиц.

– Все что угодно, лишь бы заставить ее заткнуться насчет этого «серьезного заговора в правом крыле».

– Ах, вот оно что, – догадалась я. – Это была та девочка… Петиция!

(Не знаю, помнишь ли ты, но после импичмента Клинтона по старшей школе Гладстона ходила негодующая петиция в адрес конгрессменов от Нью-Йорка.)

– Признай, мамси, страстное увлечение президентом – это полная дешевка.

– Мне кажется, – рискнула я, – что тебе не нравятся люди, у которых есть хоть какие-нибудь увлечения.

– Еще теории? Потому что мне кажется, – ответил он, – что тебе надо начать жить нормальной жизнью.

– У меня была жизнь. Ты ее забрал.

Мы вошли в лобовое столкновение.

– Теперь ты – моя жизнь, – добавила я. – Все, что от нее осталось.

– Это, – сказал он, – плачевно.

– Но разве не в том заключался план? Только ты и я, наконец узнающие друг друга получше.

– Еще одна теория! Ну разве я не обворожителен.

– Соуэто Вашингтон. – Список у меня был длинный, и мне нужно было придерживаться программы. – Я читала, что ходить он будет. Ты разочарован?

– Почему меня это должно волновать?

– А почему он вообще тебя волновал? В достаточной степени, чтобы попытаться его убить?

– Я не пытался его убить, – заявил Кевин решительно.

– А, понятно. Ты оставил его с дырками в обеих ногах, и сделал это намеренно. Боже упаси, чтобы Мистер Идеальный Психопат промахнулся.

Кевин поднял руки.

– Эй, эй! Я делал ошибки! Позволить этому киноботанику уйти невредимым было последним, что мне пришло бы в голову.

– Джошуа Лакронски, – вспомнила я, хотя мы уже забежали вперед. – Ты слышал, что твоего друга Джошуа «Мирамакс» привлек к участию в работе в качестве сценарного консультанта? Они хотят точно придерживаться событий. Для «киноботаника» это сбывшаяся мечта.

Кевин сощурил глаза. Ему не нравится, когда герои второго плана примазываются к его престижу. Точно так же он негодовал, когда Леонард Пью создал сайт KK’s_best_friend.com, который уже набрал тысячи просмотров и претендует на то, что раскроет самые мрачные тайны нашего сына по цене двойного клика. Лучший друг, хрен там! – прорычал Кевин, когда сайт пошел вверх. – Ленни был ближе к домашнему хомяку!

– Если тебе от этого станет лучше, – добавила я кисло, – то баскетбольная карьера Соуэто больше не считается чем-то безоговорочным.

– Ага, вообще-то от этого мне и в самом деле лучше. Последнее, что нужно миру – еще один темнокожий, который хочет играть в баскетбол в NBA. Это уже не ново.

– Это уже не ново?! А еще одно массовое убийство в школе?

Кевин чистил ногти.

– Я предпочитаю думать об этом как о традиции.

– СМИ посчитали, что ты выбрал Соуэто, потому что он черный.

– Разумно, – фыркнул Кевин. – В спортзале было закрыто девять подростков. Только один из них – убежденный черномазый, и бинго: