Свет маяка - Лев Толстой

Флотилия дошла до Ахтарской станицы, опять обстреляла ее и вернулась к норду.

Берег на обстрел не отвечал, аэропланы не вылетали, неприятельские суда не появлялись. Все было благополучно. На якорях на Камышеватском рейде легли спать.

Проснулся Васька внезапно. На груди его сидел и ругался грузный Сенник. Весь кубрик покосился, и висевшая на шнуре лампочка отошла на неправдоподобный угол. Моторы трясли на все свои четыреста пятьдесят сил.

— Что такое? — отбиваясь, вскрикнул Васька.

— Ничего такого, — ответил Сенник. — Положило на повороте. — И, шатаясь, встал. Кубрик постепенно выровнялся.

Васька сел, охватил колени. Так бросить могло только с хорошего хода.

— Куда гоним?

— Лучше скажи, где чайник? — Сенник наклонился и от нового поворота стал на четвереньки. — Собачье мясо! Управляться не могут и посуду на место не кладут!

Шли, очевидно, куда нужно. Полным ходом, затем что спешили. Особо важного ничего не происходило, иначе вызвали бы наверх. Васька лег и укрылся с головой. Во второй раз он проснулся уже утром. По наклону солнечного луча из иллюминатора понял, что было около семи, по мягкому дрожанию борта — что истребитель был на малом ходу.

«Смелый» и «Прочный» шли с транспортным отрядом. Они встретили его на рассвете у перебоины Долгой косы и теперь вели по назначению. Длинной, неровной колонной вытянулись колесные пароходы и баржи. Голова колонны была впереди истребителей, а хвост терялся в дыму.

Быстроходному судну нет ничего хуже похода в конвое. Подлаживайся под черепаший шаг своих транспортов, то и дело стопорь, чтобы не выскочить вперед, а потом мотайся полным ходом вдоль всего отряда, подгоняй отстающих и уговаривай прытких не налезать друг на друга. Настроение на «Смелом» было определенно мрачным.

— Бандуры иродовы, — недоброжелательно заметил Совчук. — Какую кадриль развели.

— Лихо управляются, — съязвил Савша.

— Без этого не бывает, — вздохнул Ситников.

Всякой неприятности, однако, когда-нибудь приходит конец. В данном случае он пришел низким берегом Камышеватого мыса. Начальник морской дивизии, длинный, с нависшими бровями, товарищ Веселый сам на «Смелом» обследовал местность, ничего подозрительного не обнаружил и приказал начать высадку.

Первая шлюпка отвалила от парохода «Аполлон». На ее носу, держа винтовки на изготовку, стояло несколько моряков, на корме громко и свирепо хрипел граммофон с большой серебряной трубой. За ней пошли другие, битком набитые разномастными людьми, сплошь ощетиненные винтовочными дулами и сидящие в воде почти до планшир. Люди из них выскакивали в воду, бежали к берегу и на песке рассыпались в цепь.

Начальник дивизии за все время, что был на «Смелом», сказал не больше трех-четырех фраз. Он молча осматривал в бинокль прибрежные кусты и так же молча показывал рукой, куда вести истребитель. Хмурил и без того нахмуренные брови и курил. Наконец бросил папиросу в море, предварительно на нее сплюнув, и повернулся к Безенцову:

— Подвези сколько можно. Мне тоже сигать пора.

Он спрыгнул с носа на шестифутовую глубину как был, во всем кожаном, и, высоко подняв над головой наган в кобуре, побрел к берегу.

— Серьезный мужчина, — сказал Безенцов.

— За что только такая фамилия ему дадена! — удивился Суслов.

— Для обмана, — решил Совчук.

Начальник дивизии был старым рабочим и старым коммунистом. Веселостью он действительно не отличался, зато качеств, необходимых для командования отчаянным предприятием, у него хватало.

Высадка продолжалась весь день. Шли шлюпки с бойцами и пулеметами, с ящиками патронов и пулеметных лент, потом с самоварами и вещевыми чемоданами, потом даже с женами и детьми, кое-каким скотом и курами. Дивизия высаживалась в полном своем составе, совсем своим имуществом.

— Так злее драться будут, — пояснил Совчук и не ошибся: дивизия дралась яростно.

Весь день разгружались транспорты. На связанных парами баркасах шли полевые трехдюймовки, зарядные ящики и походные кухни. Все новые и новые части выстраивались на берегу. Высадка могла закончиться не раньше глубокой ночи, а противник уже начал подавать признаки жизни: с правого фланга был редкий винтовочный огонь. Оставив «Прочного» для связи, Безенцов на «Смелом» ушел с докладом к командующему, к стоящей в отдалении флотилии. Полчаса спустя Ситников выключил моторы. Истребитель затрясся от холостого хода и, медленно переползая по длинной волне, подошел к борту «Буденного».

Командующий пил чай на крыле мостика. Комиссар флотилии расхаживал взад и вперед, заложив руки за спину. Весь день по радио переговаривались чужие голоса. Белые ходили где-то рядом, и на флагманском корабле красных было неспокойно.

— Так, — сказал командующий, выслушав Безенцова, — так, — и поставил свою кружку на ящик для карт.

Задержка высадки могла стать гибелью, но рассуждать об этом не стоило. Рассуждения не помогают.

Комиссар резко остановился:

— Чего вола крутить? Вели бы баржи прямо к берегу.

— Все равно, — покачал головой командующий. — Слишком глубоко сидят… Кстати, баржи тоже следует беречь.

С этим спорить не приходилось. Транспортный отряд был собран из последних плавучих средств красного Азовского моря. Их, конечно, следовало беречь. Комиссар повернулся и зашагал дальше.

— Свету осталось часа на два, — негромко сказал Ситников, и командующий с мостика кивнул ему головой. Только два часа были опасными. Ночью белые могли ходить сколько им нравилось. Ночью все равно много не высмотришь.

— Два часа, — повторил командующий. Ему хотелось думать, что неприятель опоздает и высадка успеет закончиться, но в голову лезли мысли самого неладного свойства. Белые не могли не знать о положении красных и должны были прийти. Флотилия была не готова к серьезному бою.

С рулевой рубки по трапу сбежал красный флаг-секретарь.

— Сигнал на «Знамени»! — и бросился к сигнальной книге, но сигнальщик наверху увидел то же, что чуть раньше увидели со «Знамени социализма».

— Дым на норд-весте.

— Так, — заметил командующий и запил свое замечание остывшим чаем.

Дым становился все чернее и выше. Потом за дымом встала тонкая мачта, а за мачтой постепенно поднялся весь корабль — высокий, с длинной трубой, — определенно канлодка. Командующий сидел неподвижно, не выпуская кружки из рук. Над ним стоял такой же неподвижный комиссар.

— Прохлаждается комфлот, — прошептал Суслов, но стоявший рядом с ним Ситников не обернулся. Он не отрываясь смотрел на появившиеся за кормой неприятельской канлодки новые дымы. Их было пять штук.