Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III - Кондратий Биркин

Роковой выстрел грянул; и Паппенгейм, ударив на город со стороны Нейштадта, без труда овладел валом. Фалькенберг, заслышав перестрелку, поспешил из ратуши и прибыл на место битвы в ту самую минуту, когда ворота были сломаны и неприятель уже врывался в город. Рев набатных колоколов, пальба, стук оружия, вопли умирающих — все сливалось в страшную надгробную песнь, возглашавшую Магдебургу — еще живому, вечную память: и доныне сохраняется она, и еще долго сохранится в позднейшем потомстве! Комендант пал; за ним последовал единственный по нем защитник города — капитан Шмидт… Еще трое ворот рухнули под ударами осаждающих; Магдебург был взят — и кровавыми буквами занесла история это имя на свои скрижали.

«Началось позорище, для описания которого у историка недостанет слов, а у поэта — выражений и красок. Ни невинные младенцы, ни беззащитные старцы, ни юность, ни пол, ни звание, ни красота не могли обезоружить победителей. Жен насиловали в объятиях их мужей; дочерей у ног их отцов, и слабый пол имел над мужским то преимущество, что служил жертвою двоякого мщения, т. е. насилия и смерти… Для яростного насилия не было (и нет) ничего святого, ничего заветного. В одной церкви нашли 53 женских обезглавленных трупа. Кроаты забавлялись, бросая детей в огонь; валлонцы Паппенгейма прокалывали пиками грудных младенцев в объятиях их матерей. Некоторые из офицеров напомнили графу Тилли, что эту резню следовало бы прекратить.

— Придите через час, — отвечал он, — и я посмотрю, что надобно делать. Надобно же солдату, за труды и опасности, чем-нибудь и поживиться!

И время проходило в разбое, грабеже и насилии, покуда пожар не положил им предела. Магдебург подожгли с нескольких концов; поднявшийся вихрь распространил пламень по всему городу… Воздух рдел, пропитанный огнем, и злодеи вынуждены были бежать из города в лагерь. В течение двенадцати часов многолюдный, большой Магдебург, один из прекраснейших городов в Германии, был превращен в пепел, за исключением двух церквей и нескольких хижин. Градоправитель Христиан Вильгельм и с ним три бургомистра были взяты в плен; некоторые именитые граждане откупились от смерти деньгами; четы многие были спасены офицерами…

Едва затих пожар, как имперские полчища возвратились на развалины с новою алчностью откапывать из-под золы свою добычу. Некоторые задохлись в дыму, но многие поживились, отыскав сокровища горожан в погребах. 13 мая Тилли вступил в город по очищении главных улиц от трупов. Эта сцена была возмутительна, гнусна, недостойна человечества. Из-под трупов выползали живые; дети с воплями отыскивали убитых родителей; грудные младенцы не покидали охладелых персей их матерей! Более шести тысяч трупов были брошены в Эльбу; огромное число живых и мертвых было пожрано огнем. Общее число убитых простиралось до 30 000».[52]

Это не сказка — быль; это происходило в Германии в 1631 году по Р. X. Впрочем, год тут решительно ни при чем! В семилетнюю войну (1756–1762) бывали сцены ничем не лучше; в семидесятых годах XVIII столетия точно так же отличались гайдамаки в Польше, Пугачев — в Юго-Восточной России. Французская революция в пять лет (1790–1795) поглотила 918 613 человек; войны Наполеона I вчетверо более и Наполеона III — не менее. Не ручаемся за будущее, и от участи Магдебурга не застрахован ни один город в Европе, не только XIX, но даже и XXV столетия. Бесспорно, что сообразно прогрессу и цивилизации совершенствуются и человекоистребительные снаряды: войска Тилли не были вооружены ни игольчатыми ружьями, ни револьверами, ни картечницами… На свете все совершенствуется! Так, во время революции французской головы рубили уже не топором, а машинкою, изобретенною доктором Гильотеном, утверждавшим, что он выдумал ее из любви к человечеству… И в наше время, пожалуй, то же могут сказать иные изобретатели. Благодарим за подобное человеколюбие! Ведь и Тилли был зверек до известной степени. В день своего триумфального въезда в Магдебург (14 мая) он пощадил 1000 человек граждан, спасшихся в соборной церкви, и велел их накормить: Шиллер говорит, что разорения, подобного разорению Магдебурга, не было со времен Трои и Иерусалима… Он позабыл Аквилею, разрушенную Атиллою — гениальным кровопийцею, имя которого почти однозвучно с именем Тилли.

Католический мир и его достойный представитель император австрийский, разумеется, рукоплескали этому аутодафе Магдебурга; это зрелище было в их вкусе. На Густава Адольфа отовсюду посыпались укор и жалобы за его мешкотность; но герой Швеции к оправданию своему представил весьма уважительные причины.

16 апреля он овладел Ландсбергом. Под его стенами он получил весть об осаде Магдебурга и немедленно двинулся на помощь к этому несчастному городу. Желая обеспечить себе тыл, он был вынужден занять Кюстрин и Шпандау и потому просил курфюрста Георга Вильгельма сдать ему эти крепости. Курфюрст, нимало не заботясь об участи Магдебурга, медлил решительным ответом, побуждаемый к тому своим министром Шварценбергом, получавшим за это взятки от императора. Густав Адольф принудил, однако же, курфюрста согласиться на его требование, но на переговоры было потрачено немало времени. К Магдебургу вели две дороги: одна с запада, сквозь ряды неприятеля; другая с юга, чрез Дессау или Виттенберг — совершенно безопасная, но пройти по которой было невозможно без согласия курфюрста Саксонского. Последний почему-то заупрямился, и покуда шли переговоры — Магдебург пал!

Тилли был прав, сравнивая себя и Густава Адольфа с игроками в карты. Падение Магдебурга, на первый случай, был важный выигрыш для Австрии, и победитель не замедлил воспользоваться им для усмирения некоторых партнеров кровавой игры. Член лейпцигского союза епископ бременский, запуганный графом Тилли, отрекся от союза. К тому же принудил и герцога Виртембергского возвратившийся со своими полками из итальянского похода австрийский генерал граф Фюрстенберг. Герцог обязался уплачивать императору ежемесячно на содержание армии тысячу талеров; таковой же штраф был наложен на город Ульм и Нюрнберг. От Магдебурга Тилли двинулся в Тюринген; выжег дотла и разграбил Франкенгаузен; той же участью угрожал и Эрфурту, избавившемуся от гибели доставкою имперцам провианта и уплатою большой контрибуции. Из Эрфурта Тилли отправил послов к ландграфу Гессен-Кассельскому, требуя от него, во-первых, чтобы он отступился от лейпцигского союза; во-вторых, принял на постой в свои города и крепости имперские войска; в-третьих, заплатил огромную контрибуцию; в-четвертых, чтобы он высказался: друг он или недруг императору? На эти предложения мужественный ландграф точно так же категорически отвечал: 1) что он не намерен содержать чужих солдат на своем иждивении, имея своих собственных на всякий случай; 2) что если граф Тилли нуждается в деньгах и в провианте, то не угодно ли ему обратиться за тем и за другим в Мюнхен. Фельдмаршал, взбешенный отказом, послал против ландграфа два полка, которые были прогнаны. Желая наказать эту дерзость, несоразмерную с силами ландграфа, Тилли решился разорить его владения, но принужден был отказаться от этого злодейского умысла, получив известие о движении шведов к берегам Эльбы. Они расположились укрепленным лагерем у Вербена; Тилли занял позиции по сю сторону реки, у Вольмиргаста. Он не решался напасть на Густава Адольфа, и король, со своей стороны, уклонялся от битвы. Незначительные стычки на форпостах оканчивались постоянно несчастливо для имперцев. Армия короля шведского, сравнительно с армиею Тилли, была малочисленнее, но в отношении нравственном была несравненно выше. При совершенном отсутствии субординации трусливые в честном бою, храбрые только при грабежах и насилии солдаты графа Тилли толпами дезертировали из-под его знамен, предпочитая разбойничью свободу дисциплинарной зависимости. Не то было у шведов, теснившихся одной дружной семьей вокруг обожаемого короля, будто пчелы вокруг их матки. В лагере при Вербене король был обрадован вестию о покорении всей Мекленбургии его генералами Тоттом и герцогом Адольфом Фридериком. Взятие Гюстрова произошло на его глазах. После того король заключил дружественный союз с ландграфом Вильгельмом Гессен-Кассельским. Связанные честным словом, оба союзника свято и нерушимо соблюдали его — король до могилы, ландграф до Вестфальского мира (1648). Тилли, сведав об этом союзе, пытался возмутить против ландграфа его подданных посредством подметных писем и послал против него сильный отряд под начальством графа Фуггера… И хитрость, и сила не повели ни к чему. Нимало не унывая, Тилли вступил в переговоры с курфюрстом Саксонским, требуя от него, чтобы он присоединил свои войска к имперским и отступился от союза с Густавом Адольфом, но и курфюрст Иоанн Георг не обратил на угрозы фельдмаршала ни малейшего внимания, в чем не замедлил раскаяться, ибо армия Тилли бурным потоком вторглась в Саксонию. В отчаянии курфюрст чрез своего посла Арнгейма обратился к Густаву Адольфу с мольбою о помощи. Напомнив посланному о недобросовестных поступках курфюрста во время осады Магдебурга, король согласился его выручить с условием сдачи ему, королю, крепости Виттенберга, присылки к нему старшего сына как заложника, уплаты шведским войскам жалованья за три месяца и выдачи головою изменников министров, имеющих тайные сношения с венским кабинетом. Вместо одного Виттенберга курфюрст предложил королю всю Саксонию, а в заложники, вместе со старшим сыном, самого себя и все свое семейство.