Волк среди волков - Ханс Фаллада

- Значит, не это, - решил Штудман. - Ну что есть еще?

- Да мало ли что! Например, есть эконом, он выдает корма, наблюдает за кормежкой, дойкой и чисткой, ведет счетные книги, отвечает за молотилку. Затем есть управляющий, он работает в поле, распоряжается пахотой, унавоживанием, жатвой - словом, всеми полевыми работами, всюду должен присутствовать...

- Верховая лошадь? - спросил Штудман.

- Велосипед, - ответил фон Праквиц. - По крайней мере у меня.

- У тебя, значит, есть управляющий?

- Завтра я его выгоняю, - лодырь, спился окончательно.

- Только не из-за меня, Праквиц! Я же не могу сразу стать управляющим! Ты скажешь: "Штудман, надо унавозить овес". Но мне же, черт побери, трудно будет, я же ни о чем понятия не имею... кроме естественного унавоживания, которого, боюсь, будет недостаточно.

Оба весело рассмеялись. Они встали со скамейки, головная боль у Штудмана прошла, а Праквиц был уверен, что друг поедет к нему. На ходу они продолжали обсуждать этот проект уже во всех подробностях. Сговорились на том, что фон Штудман отправится в Нейлоэ в качестве чего-то среднего между учеником, доверенным лицом и надзирающим за имением.

- Отправишься завтра утром прямо со мной, Штудман. Вещи свои ты в полчаса соберешь, насколько я тебя знаю. Мне бы еще раздобыть толкового парня, присматривать за рабочими, которых я сегодня нанял, и немножко подтягивать их. Тогда уборка будет первый сорт! Ах, Штудман! Как я рад! Первая радость, я не знаю с каких пор! Слушай-ка, сейчас мы где-нибудь вкусно пообедаем, тебе полезно будет после этой несчастной попойки. Что ты скажешь насчет Люттера и Вегнера? Отлично! Теперь бы только еще одного человека раздобыть, лучше тоже из военных, бывшего фельдфебеля или в этом роде, умеющего обходиться с людьми...

Они пошли в погребок Люттера и Вегнера. А нужный человек из бывших военных, которого так искал ротмистр, сидел за угловым столиком. Когда-то он был, правда, не фельдфебелем, а портупей-юнкером. Сейчас он уже был порядочно пьян.

10. ОБА ДРУГА ВСТРЕЧАЮТ ПАГЕЛЯ

- Да ведь это же портупей-юнкер Пагель! Вон сидит Пагель с гранатой! так восклицали фон Штудман и фон Праквиц.

И в тот же миг, с почти сверхъестественной ясностью перед глазами обоих возникла сцена, благодаря которой среди многих фигур времен мировой войны именно этот Пагель произвел на них неизгладимое впечатление. То есть уже не мировой войны, а последних отчаянных попыток германских войск отстоять Прибалтику от натиска красных. Это было весной 1919 года, когда состоялось то яростное наступление немцев, в результате которого, при поддержке местного населения, наконец, была взята Рига.

В пестром, случайно подобранном дивизионе ротмистра фон Праквица находился в то время и Пагель, казавшийся не старше школьника последних классов. Предназначенный к военной карьере семнадцати-, а вернее шестнадцатилетний юнец, выбывший из расформированного гросслихтерфельдского корпуса, вдруг очутился в бушующем извоевавшемся мире, который знать ничего не желал ни о каких офицерах. Само собой так вышло, что оторванный от родной почвы, растерявшийся юноша, блуждая, уходил все дальше на восток, пока не набрел на мужчин, которых он мог называть друзьями, а не обязательно "товарищами".

Трогательна и смешна была радость этого молокососа, еще не нюхавшего пороха, когда он очутился среди зрелых людей: они были испытаны в боях, говорили на его языке, носили мундир, отдавали и получали приказания и действительно их выполняли. Ничто не могло истощить его рвения, его жажды в кратчайший срок со всем ознакомиться: с пулеметом, минометом и единственным их бронепоездом.

А потом началась и атака. К голосу своих пулеметов присоединилась трескотня чужих; первые снаряды, ревя, пронеслись над ним и взорвались где-то позади. Это была уже не детская игра школьника, дело пошло всерьез. Праквиц и Штудман видели, как Пагель побледнел и вдруг примолк. При каждом, с воем проносящемся над ним снаряде он втягивал голову в плечи и низко кланялся.

Оба офицера поняли друг друга с одного взгляда, без слов. Они и Пагелю ничего не сказали. От этого позеленевшего юноши с мокрым лбом и влажными руками, который силился побороть в себе страх, память перенесла их к тем полузабытым далеким дням в августе четырнадцатого года, когда они сами впервые услышали этот вой и втягивали голову в плечи. Каждый прошел через это, каждому приходилось бороться со страхом смерти. Многие так до конца с ним и не справились. Но большинству все же удалось закалить свои нервы.

Победит ли Пагель - было сомнительно. Заговорить, заорать на него в такую минуту было бы ни к чему, он ничего бы не услышал. Он слышал только вой, его взгляд блуждал, словно у человека, которого душит кошмар; когда пошли вперед, видно было, что он колеблется. Но вот он оглянулся.

- Ну да, Пагель, сомнений нет. Это окаянные красные. Они пристреливаются, попадания все ближе. Юнкер Пагель, сейчас нам всыпят!

И вот она уже попала в ряды, эта первая граната. Автоматически Штудман и Праквиц бросаются на землю, но что это с Пагелем? Юноша Пагель стоит, уставившись на воронку. Он шевелит губами, словно шепча заклинания...

- Ложись, Пагель! - кричит фон Праквиц. И вот взлетает земляной вихрь, пыль, огонь, чад - взрыв раскалывает воздух.

"Дуралей", - думает фон Праквиц.

"Жаль!" - думает фон Штудман.

Но просто не верится - вон, словно тень, в тумане и мгле, все еще стоит фигура, она неподвижна. Туман светлеет, фигура делает прыжок, подымает что-то с земли, кричит в бешенстве: "Ах, дьявол!..", роняет, схватывает шапкой, подбегает к Праквицу, щелкает каблуками:

- Разрешите доложить, господин ротмистр, граната! - Потом уже совсем не по-военному: - Жжется, подлая!

Он раз и навсегда победил в себе страх смерти, этот Пагель.

Навсегда ли?

Эта сцена, этот бессмысленный и все же геройский поступок человека столь юного отчетливо стоял у обоих перед глазами, когда они увидели слегка выпившего Пагеля за угольным столиком у Люттера и Вегнера, когда воскликнули:

- Это же Пагель с гранатой!

Пагель поднял голову. Прежде чем встать, он осторожным движением опьяневшего человека отодвинул от себя бутылку и стакан и сказал без всякого удивления:

- Господа офицеры!

- Вольно, Пагель! - ответил ротмистр, улыбаясь. - Какие теперь офицеры! Вы единственный, кто еще в форме.

- Слушаюсь, господин ротмистр, - отозвался Пагель упрямо. - Но я уже не служу.

Оба друга переглянулись.

- Вы разрешите нам подсесть к вашему столику, Пагель? - приветливо спросил фон Штудман. - Здесь полно, а нам хотелось бы перекусить.

- Пожалуйста! Пожалуйста! - ответил Пагель и быстро сел, словно ему уже давно было трудно стоять. Сели и оба друга. Некоторое время они были заняты выбором и заказом вин и кушаний.

Затем ротмистр поднял свой стакан.

- Ну, за ваше здоровье, Пагель! За старые времена!

- Покорнейше благодарю, господин ротмистр, господин обер-лейтенант! За старые времена, конечно!

- А что вы теперь делаете?

- Теперь? - Пагель медленно переводил глаза с одного на другого, словно хотел сначала продумать свой ответ. - Да я сам хорошенько не знаю... Так, что придется... - Последовал неопределенный жест.

- Но должны же вы были что-то делать эти четыре года! - ласково продолжал фон Штудман. - Что-нибудь вы предпринимали, чем-то были заняты, чего-то добились, не правда ли?

- Конечно, конечно! - вежливо согласился Пагель и спросил с проницательной дерзостью пьяных: - Осмелюсь задать вопрос, господин обер-лейтенант, а вы, вы многого добились за эти четыре года?

Фон Штудман смутился, он готов был рассердиться, потом рассмеялся.

- Вы правы, Пагель! Ничего я не достиг! Честно говоря, не далее как шесть часов назад я опять потерпел полное крушение. И я бы не знал, что с собой делать, если бы ротмистр не решил увезти меня к себе в имение вроде как учеником. У Праквица большое поместье в Неймарке.

- Шесть часов назад... потерпели кораблекрушение, - повторил Пагель, словно он и не слышал про поместье. - Чудно...

- Почему чудно, Пагель?

- Да не знаю... может, потому, что вы сейчас утку с капустой едите может, поэтому мне кажется чудным.

- Что касается утки, - огрызнулся Штудман, - то ведь и вы сидите здесь и пьете штейнвейн. Впрочем, вино в таких количествах плохо действует, утка была бы и вам полезнее.

- Конечно, - с готовностью согласился Пагель. - Я уже об этом думал. Только есть ужасно скучно, пить куда легче. Кроме того, у меня один план...

- Какой бы у вас план ни был, Пагель, - бросил будто мимоходом Штудман, - еда будет для вашего плана нужнее, чем питье.

- Ну вряд ли, вряд ли, - возразил Пагель. И словно в подтверждение своих слов допил стакан. Однако это доказательство не подействовало на двух друзей, выражение их лиц оставалось скептическим, и поэтому он добавил: - Мне предстоит истратить еще много денег.

- Ну, истратить много денег на вино вам уже не удастся, Пагель! вмешался фон Праквиц. Снисходительность Штудмана, как будто поощрявшего этого фатишку, начала раздражать его. - Разве вы не понимаете, что совсем пьяны?