Ватерлиния - Александр Громов

Но ведь я же живой, подумал он растерянно. Я дышу! А чем?

Он прищелкнул пальцами и услышал щелчок. Затем достал пистолет. Магазин на тридцать гранато-пуль направленно-осколочного действия еще не опустел, но Шабан не решился выстрелить ни вверх, ни вниз: почему-то стрелять здесь, наедине со звездами показалось кощунственным. Размахнувшись, он швырнул пистолет прямо перед собой и вздрогнул, услышав металлический стук падения. Твердая пустота под ногами не проводит звука – значит, все-таки воздух?

Невидимый, неощущаемый… Но позволяющий дышать и жить.

Какие же силы нужны, чтобы сделать ЭТО?

Одна звезда над головой светила ярче других, не давая тени. Вдалеке вытянутым пятном разливалось слабое сияние, похожее на свет погруженного в туманность звездного скопления.

Шабан пошел туда и скоро вышел в сад, нисколько не удивившись этому. Скорее он удивился бы своему безразличию, если бы уже не устал удивляться.

Тени здесь были – слабые тени листьев на ветвях и ветвей на ковре опавших листьев. Шевельнув ногой сухую листву, Шабан увидел корни деревьев, растущие к звездам под ногами.

Это что же – райский сад?.. Уже?

Немного кружилась голова. Он не стал больше смотреть вниз, в звездную бездну, а осторожно, словно боясь обжечься, прикоснулся к стволу ближайшей яблони. Ствол оказался обыкновенным, шершавым на ощупь, с потрескавшейся корой. Самый заурядный ствол и даже, кажется, немного пыльный, как бывает, когда долго нет дождя. Обыкновенные, выгнутые под нелогичными углами ветви яблони, обыкновенная путаница мелких веточек в кроне, обыкновенные листья.

Шабан сорвал яблоко, рискнул надкусить. Яблоко как яблоко, тяжелое и сочное, ранний сладкий сорт. И не червивое…

А в следующий момент он увидел человека.

Человек возник ниоткуда, только что это место у дерева было пусто – и вот он стоит под раскидистой кроной, небрежно отводя от лица мешающую ветку. Самый обыкновенный с виду человек, только одежда на нем странноватая – напылена она, что ли?

– Я куратор, – сказал человек раньше, чем Шабан успел открыть рот. Интонация у него была тоже обыкновенная, таким голосом отвечают на вопрос, который час. Похоже, здесь обходились без излишних церемоний. – Поздравляю тебя с возвращением в Ореол, бывший человек.

Это прозвучало немного обидно, но Шабан решил не обижаться. Значит, удалось уйти, подумал он, чувствуя в душе странное равнодушие. Значит, вот эта твердая пустота под ногами, эти застрявшие в ней деревья – мой дом? Мой настоящий дом? Или пересадочная станция?

– Сколько времени я был без сознания? – спросил он, боясь услышать худшее. Голос прозвучал хрипло, и Шабан прочистил горло, но не решился сплюнуть на твердое ничто.

– Время не имеет значения.

Даже так?..

Головокружение не проходило. Ничего, разберемся… Винсент объяснит.

– Ты можешь задавать вопросы, – сказал куратор. – Обеспечивая твое возвращение, погиб мусорщик, а замены пока нет. Отвечу я.

– Винсент… – Шабан сглотнул комок. – Он…

– Да. Бессмертие лишает жизнь цели. Мы не бессмертны.

Полыхнуло. Ударило в темя.

– Провалитесь вы с вашей целью! – закричал Шабан. – И вы, и ваш Ореол!

Он стиснул руками пылающий череп, вспомнив, как грозился Менигону: «Лизу я тебе не прощу…» Да! Да, сказал он себе. Не простил и не прощу, но это же совсем другое, не из того ряда… Не простил бы никогда, но все равно, ненавидя, любил бы этого желтоглазого хищника, мудрого циника, презирающего людей, уставшего жить среди них, но отдавшего жизнь, чтобы спасти друга, – только ли потому, что друг вроде бы и не совсем человек?

А друг спасал только себя…

Удастся ли когда-нибудь простить себе то, что за возвращение выкидыша в лоно Ореола было заплачено такой ценой?

Куратор имел скучный вид.

– Он не был хорошим мусорщиком. И его ресурс был на исходе.

«Каждая деталь имеет свою наработку на отказ…» – сказал однажды Менигон.

Как понятно и просто. Может быть, он уже тогда относил эти слова и к себе?

Если Ореол единый организм, то мусорщики в нем – всего лишь часть системы выделения. Вроде канальцев потовых желез. Они всегда на периферии, им совершенно нечего делать глубоко внутри организма. Кожа остается кожей, хотя иногда частички эпителия отмирают, отслаиваясь чешуйками. И на их место немедленно встают другие…

А сердце, печень, мозг, наконец?

Так ли уж важно знать, где они. Достаточно того, что они существуют.

– Он был хорошим человеком! – сквозь зубы выцедил Шабан. – Лучшим из всех, кого я знал. Человеком, а не мусорщиком! Эх, вы…

Он пнул ногой ни в чем не повинную яблоню – упало, прошуршав палой листвой, несколько яблок. Хотелось, как они, закатиться в листву и зарыдать.

– Твоя оценочная матрица всегда была на пороге отсева, – проинформировал куратор. – Я не мусорщик, не специалист по общению с людьми и человеческим эмоциям. Сделай на это скидку, прошу тебя.

Он говорил как будто на чужом языке, тщательно подбирая слова, и его голос по-прежнему был ровен – словно работала программа-переводчик или передавалось скучное, мало кого касаемое сообщение по корабельной трансляции.

Вдруг захотелось его ударить. Даже избить. Но какой смысл бить громкоговоритель?

Вдох – выдох. Шабан потер виски. Спокойно…

– Могу я осмотреть Ореол? – осведомился он.

– Ты в нем находишься. Это первый, внешний уровень, созданный искусственно примерно восемьдесят земных лет назад. Тогда же нами была создана эта Вселенная, а планета, давшая начало Ореолу, развернута в плоскость, которую ты видишь. Может быть, и не самый удобный вариант, но… – не договорив фразы, куратор сделал неопределенный жест. – В остальном эта Вселенная является точной копией реальности – с тем отличием, что людей здесь нет. На внешнем уровне почти никто из нас не живет, разве что мусорщики. Иногда приходят дети – погасить или зажечь десяток звезд.

– Зачем? – тупо спросил Шабан.

– На Земле это назвали бы лабораторными работами.

Почему-то не возникло благоговейного страха, и на один миг Шабан поразился своему равнодушию. Лишь пустота в душе. Огромная, бесконечная…

– Вы настолько могущественны?

– Единственный способ родиться – оборвать пуповину, – изрек куратор. – Земля была и нашей колыбелью, но нельзя же вечно бренчать погремушками. Внутри человечества с его детскими играми мы были обречены на те же игры. Основатели Ореола покинули Землю. Их потомки окружили свою планету защитным барьером – отсюда и возникло название. Потомки этих потомков сделали Ореол таким, каков он сейчас.

– И какова же конечная цель?

– Какова конечная цель существования человека? А инфузории? Можно считать целью непрерывное развитие в поисках ответа на вопрос, существует ли естественный предел для разума, – хотя такое определение предельно упрощено и неполно. Но мы развиваемся, стараясь никому не мешать.