Слезы пустыни - Халима Башир

Я кивнула и слабо, со слезами улыбнулась; при этом по моему лицу словно прошла трещина. Это была моя первая улыбка с тех пор, как те надругались надо мной. Наконец-то отец вызвал у меня улыбку. Я так нежно любила его. Однако имеется небольшое затруднение, продолжил отец. Шарифа сейчас нет в Судане. Он бежал в надежное место, в Англию: службы безопасности следили и за ним. Он и я — мы оба были выжившими, выжившими в безумии и бедствиях, сжигавших нашу страну.

— Ты и сама бунтарка, Ратиби, — сказал отец. — Хочешь не хочешь, а это у тебя в крови. Шариф точно такой же. Вы оба прирожденные бунтари.

Я снова улыбнулась. Опять это имя — Ратиби. Как давно я не слыхала его! Отец угадал, дав мне это прозвище, — оно было воплощением личности, которой я стала. И как же он угадал, когда нарек меня Халимой в честь деревенской знахарки! Оба имени характеризовали меня теперешнюю: врача из племени загава, доктора-бунтарку.

Отец ушел, чтобы сообщить добрую весть родителям Шарифа. Я попыталась представить себе, какой он сейчас. Я помнила его тринадцатилетним деревенским мальчишкой, что когда-то отвез нас домой на старой ослиной повозке. В мыслях у меня был образ человека, за которого я всегда хотела выйти замуж. Но право выбрать мужчину моей мечты у меня отняли насилием, и теперь мне предстояло взять в мужья почти незнакомого человека. Тем не менее новость, преподнесенная отцом, ознаменовала мое перерождение. Я, будто феникс, восставала из пепла разбитых мечтаний.

На следующее утро пришли с визитом мои дядюшки и тетушки — договариваться с отцом о дате специальных чтений из Священного Корана, после чего нас с Шарифом нарекут мужем и женой. Затем состоится скромное торжество — конечно, в отсутствие жениха, но как только он сможет вернуться в Судан, для нас устроят подобающую свадьбу в традициях загава.

День моего бракосочетания прошел без лишнего шума. Я сидела рядом с родными Шарифа, принимая поздравления. Они сказали, что им очень лестна женитьба сына на враче. Такая честь для их семьи! Мать Шарифа подарила мне корову, чтобы я пила молоко и набиралась сил в ожидании его возвращения. Все это разительно отличалось от моей детской мечты о свадьбе. Но мне было все равно; я просто надеялась, что брак с далеким Шарифом сможет внушить мне желание жить дальше.

Я решила положить конец своему затворничеству и вновь заняться делом. В нашей деревне открылся медпункт. Благотворительная организация, которой руководили какие-то хаваджат, устроила в нашей деревне проверку на наличие медицинского оборудования. Все знахарки за несколько дней прошли медицинскую подготовку и получили запас базовых лекарств. Каждый день одна из них должна была работать в медпункте. Платили им из общественного фонда, который учредили деревенские старейшины. Я пошла туда и предложила свои услуги.

Медпункт состоял из соломенного навеса на деревянных подпорках и пары столов. Сооружение примитивное, но цели своей служило хорошо. Знахарки были моими односельчанками, подругами подруг, и за работой я весело болтала и смеялась вместе с ними. Они были рады, что рядом доктор, взявший на себя часть их нагрузки.

Пришла старуха с жалобами на головные боли и слабость. Я проверила ее: опухшие руки и ноги, высокое давление — тревожный признак. В медпункте мы для нее ничего сделать не можем, сказала я. Она должна ехать в больницу, где ей дадут таблетки, чтобы держать давление под контролем.

Старуха уставилась на меня:

— Вот ты и дай мне таблетку, чтобы давление лучше стало! Я видела, как ты дала одну нашему соседу, — а я как же?

— Тебе нужны другие таблетки, — объяснила я. — Таких у нас здесь нет. И анализы надо кое-какие сделать.

Она с отвращением покачала головой:

— Ох уж эта докторша! На что ей ни пожалуйся, хоть на головную боль, она тебе — «в больницу» да «в больницу»…

К нам приходило много беременных, хотевших знать, когда им рожать. Тут я помочь могла. Я ощупывала им живот, прослушивала стетоскопом и высказывала свои соображения. Я любила эту часть работы. Постепенно я все больше успокаивалась. Я помогала своим, я могла смеяться с ними и чувствовать, что я дома. Здесь я была счастлива, мне казалось, что ничто не может навредить мне.

Конечно, в подсознании у меня еще коренились страхи. Я бежала из Маджхабада и, по сути, исчезла. Но узнать, где я скрываюсь, несложно — краткий просмотр больничных записей показал бы, где находится моя деревня. Но я не особенно задумывалась над этим. Я отчаянно пыталась оставить беды и ужасы позади. И именно брак стал для меня залогом прекращения моей добровольной изоляции.

Теперь я знаю, что замужество — это не конец, это просто начало чего-то другого. Но на том этапе моей жизни я ощущала неразрывную связь с нашими традициями, и мне казалось, что ничего не может быть важнее брака. После ужаса и чувства вины за совершенное надо мной надругательство замужество было для меня возрождением к новой жизни. Но в то же время мне казалось, что надо мной висит смертный приговор. Я не знала, известна ли Шарифу вся правда, и боялась, что и эту новую жизнь у меня отнимут.

Некоторое время я колебалась, стоит ли открывать ему мою тайну, понимая, впрочем, что такое скрыть не удастся. В глубине души я знала, что должна рассказать Шарифу обо всем. Я бы дождалась его возвращения в Судан и попросила принять меня такой, какая я есть, — жертва изнасилования, опозоренная женщина, но все равно женщина.

А пока я буду надеяться и молиться о начале совместной жизни здесь, в нашей стране. Я мечтала о семье, о детях, о той самой жизни, которая казалась мне потерянной после случившегося кошмара. Я мечтала о счастье, о любви мужа и детей. Я мечтала о том, как мои родители станут бабушкой и дедушкой, о том, какая это будет радость. Я грезила мечтой, которой помог исполниться мой любящий отец.

Но, увы, вскоре от моей мечты не осталось даже осколков.

22

Дьявольские всадники

Они напали на нашу деревню через пять месяцев после моего возвращения из Маджхабада. Это случилось утром 23 декабря, всего за два дня до праздника, который я теперь знаю и отмечаю, — до Рождества. Я помогала маме готовить асиду. Отец, братья и сестренка сидели рядом, ожидая завтрака, прежде чем отправиться в поля или в школу.

Всматриваясь в