Прекрасная Габриэль - Огюст Маке

Эсперанс приблизился к ней, заговорил растроганным голосом, полным отчаяния.

— Я угадываю, — сказал он.

— О нет! Вы не можете угадать. Боже мой! Кто это идет? Не отец ли мой?

— Нет, никого. Не бойтесь ничего, ваши сторожа стерегут.

— Отец мой оставил меня только на несколько минут. Он пошел посмотреть на дорогу, все ли еще занимают окрестности эти отряды гугенотов, и может воротиться вдруг. Мне надо собраться с мыслями.

Габриэль закрыла лицо руками. Эсперанс отдал бы многое, чтобы увидать, так ли нежны черты, как голос.

— Я хотел вас предупредить, — сказал он, — о шпионстве, которое один человек употребляет за вами.

Он в нескольких словах рассказал Габриэль все, что знал, перечислил опасности, которые усматривал. Она перебила его.

— Да, — сказала она поспешно, — да, это опасности, но я подвергаюсь еще другим и гораздо более ужасным. Это замужество, которым угрожал мне мой отец, уже предписывает мне он не через две недели, даже не через неделю, а сейчас!

С Габриэль, когда она произнесла эти слова, сделалась нервная дрожь, она задыхалась от слез.

— Не теряйте мужества! — вскричал Эсперанс. — Не плачьте, вы раздираете мне сердце. Вы говорили сейчас, что моя помощь может вас спасти. Каким образом? Когда? Какая помощь? Говорите, не плачьте.

Молодая девушка, успокоившись в свою очередь, приблизилась к подоконнику и сложила руки.

— Обещайте мне выслушать меня благоприятно, — сказала она с пылкостью, — а то я погибну, потому что все меня оставляют и все мне изменяют.

— О, от всей моей души! Но кто же изменяет вам?

— Судите сами. Отец мой объявил мне сегодня, что он все приготовил к моему браку. Вне себя, я побежала посоветоваться с моим старым другом дом Модестом, приором, которому помогает превосходный брат Робер. Я объяснила им мое печальное положение. Я надеялась на них, они имеют столько влияния на моего отца.

— Ну, что же?

— Они меня бросили! Они объявили мне, что они никогда не пойдут против воли отца. Напрасно я просила, умоляла, они остались неумолимы. Тогда отчаяние внушило мне обратиться к вам, неизвестному покровителю, который сегодня утром предуведомил меня через Грациенну. Я узнала, что вы дворянин и гвардеец.

— Не я, а мой друг, — перебил Эсперанс.

— Это все равно; я узнала, что вы друг де Крильона, самого благородного и великодушного человека на свете. Друг Крильона, сказала я себе, никогда не оставит бедную женщину в горести, в затруднении, и, вместо того чтоб послать к вам Грациенну, я пришла откровенно просить вас об услуге, которая одна может меня спасти. Обещайте мне согласиться.

— Если то, что вы желаете, возможно.

— Это легко. Но потребуется сохранить тайну и спешить. У меня есть только один друг, и друг могущественный. Он в отсутствии и не знает, до какой крайности я доведена. Если бы он знал, он поспешил бы приехать сам или прислал меня освободить. Он все может сделать!..

— А!.. Король? — сказал Эсперанс с легким оттенком холодности, которая не укрылась от Габриэль.

— Да, король, — отвечала она, потупив голову.

— Я думал, что вчера месье де ла Варенн был в монастыре. Не привез ли он известия от его величества?

— Вчера, — пролепетала Габриэль, — еще не было и речи о том, чтобы так ускорить этот брак. И притом, месье де ла Варенн уже не воротится сюда прежде, чем король воротится сам. Когда это будет? Король занят своими приготовлениями к отречению. Если меня обвенчают во время его отсутствия! Бедный король!

Эсперанс подавил вздох.

— Отчего вы не сопротивляетесь? — спросил он.

— Я пробовала, но борьба разбила меня. У меня нет больше сил. Нельзя сопротивляться отцу, когда его зовут графом д’Эстре. А если король не поспешит ко мне на помощь, я погибла.

— Что же надо сделать? — спросил Эсперанс.

— Я наскоро написала несколько строк, которые надо доставить его величеству сейчас. Ах, какая это будет услуга и как я буду вас благословлять всю жизнь!

— Может быть, это будет очень дурная услуга, — прошептал Эсперанс. — Но я не имею права сообщать вам мои замечания. Вы любите короля?

— Это такой великий государь, герой!

— Я понимаю ваш энтузиазм, вашу любовь…

— Мой восторг к его величеству.

— Вам ни к чему оправдываться. Я сейчас поехал бы сам отвезти королю вашу записку, но я ранен, я болен. Я не могу держаться на ногах, а тем более ехать верхом; но мой друг свободен и может проскакать сто лье, если вы поверите ему записку. Я отвечаю за его скромность, за его быстроту.

— О, как я смогу отплатить вам за такую доброту? Вот записка. Желаю вам здоровья, месье.

— Желаю вам счастья, мадемуазель.

Около нового здания послышался лай собак; оба караульщика поспешно вернулись. Дрожащие руки Габриэль сунули письмо в руку Эсперанса.

Уже обе молодые девушки улетели, как ласточки, а теплое пожатие руки, вместо того чтоб изгладиться, перешло в пылающий жар, который переходил от руки к сердцу Эсперанса.

— Разве в этой записке огонь? — прошептал удивленный Эсперанс.

Он вспомнил, что эта записка, прежде чем перешла в его руки, согрелась на груди Габриэль.

На другое утро Эсперанс грустно одевался, перебирая в голове тысячу смутных мыслей, которые казались ему еще больнее его тела, вдруг отворилась дверь, и явился капюшон. Только один капюшон на свете имел этот педантический вид и эти величественные колебания. Эсперанс узнал брата Робера, который принес, по обыкновению, крепительное вино. Женевьевец обвел глазами комнату, как бы ища кого-то.

— Я не вижу, — сказал он, — вашего товарища, любезный брат?

— Понти вышел, любезный брат, — отвечал Эсперанс.

— А! Вышел… Жаль! Здесь есть слуги для выполнения поручений наших гостей.

Эсперанс промолчал; он не умел лгать.

— Тем более, — продолжал брат Робер, — что месье де Понти, верно, поехал верхом, потому что, осматривая конюшни, я не видел его лошади в стойлах.

Брат Робер, говоря таким образом, устремил проницательный взгляд на Эсперанса, который продолжал молчать.

— Должно быть, он отправился далеко, — сказал женевьевец.

— Довольно далеко, любезный брат.

Женевьевец сел на окно на том самом месте, где накануне Габриэль пожимала руку Эсперансу.

— Кавалер де Крильон, — прибавил брат Робер, — приказал ему не оставлять вас. Не виноват ли он, что ослушался приказаний кавалера де Крильона?

Эсперанс покраснел.

— Часто, — продолжал женевьевец, — молодые люди делают проступки или от недостатка ума, или от излишней нежности сердца. Идет прямо только тот, кто идет просто.