Каролин и Каро - Мэри Шелдон

На следующее утро Карелии, навестив Зоэ, застала ее в кровати просматривающей свежий номер еженедельника “Театральные новости”.

В один абзац Зоэ ткнула длинным алым наманикюренным ногтем.

— Видела это?

Каролин даже засмеялась.

— Неужели ты думаешь, что я буду тратиться на подписку?

— Все равно тебе надо быть в курсе. Кто-то затевает постановку “Загнанных лошадей пристреливают” в маленьком театре на Вудланд-Хиллз. Там может найтись роль для тебя.

— Мама, я никакая не актриса, — решительно заявила Каролин.

— Возражения не принимаются. Я хочу, чтобы ты попробовалась на роль.

— Но какой в этом смысл? Во-первых, я никогда не получу роль. Во-вторых, у меня сын, о котором надо заботиться. В-третьих, у меня уже есть работа. И, в-четвертых, мне хочется хоть какое-то время уделять тебе.

Зоэ вздохнула.

— Во-первых, ты городишь вздор. Как можно быть уверенной, что тебе не дадут роль, если не сунуть в театр носа. Во-вторых, Флавия может забирать Александра из садика. В-третьих, ты занята на работе только три дня в неделю. В-четвертых, тебе придется проводить со мной уйму времени, когда я буду гонять тебя по тексту.

Каролин все-таки получила роль, но, вопреки надеждам Зоэ, не главную. Ей предложили сыграть Алису, безработную актрису, которая после нервного припадка сломалась и выбыла из танцевального марафона.

Зоэ, однако, загорелась и немедленно включилась в работу. Каждый вечер, пока Александр развлекался с конструктором, она репетировала с дочерью.

Измучившись над одним из эпизодов, она тяжко вздохнула.

— Не верится, что хороший драматург способен на такую халтуру. Твой диалог с матерью — сплошное перемывание одного и того же. Действие стоит на месте, зритель от такой жвачки заскучает, а значит, тебя ждет неминуемый провал. Моя бы дочь не вела себя столь пассивно в такой ситуации. А раз ты моя дочь, — тут Зоэ озорно подмигнула, — то хотя бы вдохни в эти реплики свою энергию. Спаси от позора себя, а заодно и автора, хотя он и знаменитость и напыщенный павлин.

— Энергию я черпаю от тебя, мама, — вполне серьезно сказала Каролин.

Зоэ снова, в который раз, вздохнула.

— Если б я тогда, давным-давно, не выпустила тебя из рук, то дала бы тебе хороший пинок на старте, и ты бы сейчас была звездой. Я очень жалею, что не получилось.

— А я ни о чем не жалею, — сказала Каролин.

— Ты милая девочка, добрая, хорошая дочь. Но прожила ты всего четверть жизни. Есть ли у тебя планы на оставшееся время? Нарисуй их мне хотя бы в общих чертах.

Каролин растерялась. Слишком уж о сложных материях зашла речь.

— Иногда мне мечтается, что я могу стать архитектором, как отец, проектировать большие здания, как он. Но во сне я строю только кукольные домики. Возможно, мне бы хотелось организовать музей кукольных домиков — с самых старых времен и до современных.

— Музей кукольных антикварных домиков, — повторила Зоэ, отделяя паузой каждое слово, будто пробуя его, как оно звучит. — Милое занятие. Но ты, Каролин, глуха или притворяешься такой и не слышишь, что я тебе твержу постоянно. Ты талантлива. У тебя все получается. Ты можешь стать актрисой.

— Ну, тогда, — миролюбиво согласилась Каролин, — отложим разговор о великих планах. Считай, что у меня их нет.

— В этом и заключается твоя проблема, — кивнула Зоэ. — А теперь еще раз прогоним сцену с матерью.

За рулем, возвращаясь домой, Каролин неоднократно прокручивала в памяти диалог с матерью, но не из пьесы, а реальный — с Зоэ.

Она представляла, как бы сложилась ее жизнь в ином варианте, если б ее растила и воспитывала мать, а не Бартон. Возможно, она уже была бы знаменитой актрисой. Могла бы выступать на Бродвее. Или блистала бы на экранах. Но ведь и вся цепочка событий нарушалась. И Адам бы не погиб по ее вине. И его мать не сошла бы с ума. И не было бы свадьбы с Грэмом. И Майка. И не родился бы Александр. И не было бы Трины в “Тесном мирке”. И еще многого не случилось бы.

Премьера “Загнанных лошадей пристреливают” была назначена на середину ноября, а театральный зал снят на шесть уикендов. Сложно было предугадать, продержится ли столько времени этот спектакль. Зоэ твердила, что она явится на премьеру, но в последний момент не смогла подняться с постели, наложить макияж и одеться. Эти проблемы она скрыла от дочери, выставив разумный предлог:

— Мое присутствие будет оказывать на тебя давление. Я посмотрю спектакль позже, когда у вас все утрясется, и у тебя не будут дрожать поджилки. А самое лучшее — явлюсь на заключительное представление. Люблю смотреть на артистов, когда им уже плевать на все, когда они раскованны и только мечтают напиться вдрызг на банкете. Нет-нет, — поправила она себя. — В данном случае я посмотрю на тебя где-то в середине — между шестым и восьмым показом. И ты не будешь знать, что я в зале.

Но в “середине” Зоэ не появилась.

Перед заключительным спектаклем Каролин заехала за матерью. Зоэ оставалась в постели. Она спала.

Каролин пришлось будить ее.

Проснувшись и хватая цепкими пальцами руку дочери, Зоэ начала твердить что-то о звездном будущем, ожидающем дочь.

— Боюсь, я так и не смогу увидеть тебя на сцене, детка. Но я знаю, что ты хороша в этой роли. Мне совсем не надо присутствовать там. Я чувствую это сердцем.

Каролин наклонилась, поцеловала материну побелевшую руку.

К февралю дела Зоэ стали совсем плохи. В любой свой визит Каролин заставала ее в постели спящей.

Она не будила Зоэ, но та ощущала присутствие Каролин, мгновенно сама выходила из забытья и начинала строить планы на будущее. Ей только не хватало времени, чтобы их осуществить, но этого она не хотела признавать.

— Как только мне станет получше, я подцеплю парочку клиентов — отберу лучших из лучших ребятишек. И заработаю для них и для нас с тобой кучу денег. И тогда на лето я арендую яхту — не роскошную, но Александру понравится. Я давно об этом подумываю. И мы вместе отправимся в плавание вдоль побережья, до Мексики. Солнце и теплый океан — тебе ведь этого так не хватало в Нью-Йорке.

Расставшись однажды с Зоэ поздно ночью, выйдя на стоянку у дома и сев за руль, Каролин вдруг почувствовала, как дрожит ее тело. Она не может тронуться с места. Она может только сидеть в этой машине, обеими руками вцепившись в руль, и выть, громко и протяжно, словно собака.

Вернувшись домой, она написала:

“Я люблю тебя, Зоэ. Я так сильно люблю тебя! Я не могу смотреть, как ты умираешь. Меня убивает то, что ты никогда не хочешь говорить об этом”.

Этих писем Каролин не отправляла. В общем-то, их можно было только писать.