Заупокойная месса - Станислав Пшибышевский

Казимир Потому что Ева и есть та самая тоска. Он не по ней тоскует, он может по целым дням не видеть ее, ничего не знать о ней, но, видишь ли, она точно живет в нем, точно захватила его, точно гонит его Бог весть куда.

Бронка За кем же, за чем, — скажи!..

Казимир Этого никто не знает, никто не знал, не понимал и не поймет.

Бронка Что же мне делать, несчастной? О, я тоскую, и я тоскую — по его душе. Боже, Боже, как я была слепа, как ослепла моя душа в этом безумии! Только теперь я поняла, что он никогда не был совсем моим.

Казимир грустно Слушай, Бронка, я не хотел совершать эту операцию на глазах твоей души. Я ясно понимал, что он никогда не был твоим, — потому-то мне и было так грустно. И я скрывал свою глубокую печаль под маскою скуки, апатии. Это не всегда мне, впрочем, удавалось, но я думал, что тучи разойдутся…

Бронка Почему ты не сказал мне этого?.. Почему ты сразу не сказал? У меня было бы время освоиться с этим, а теперь это обрушилось на меня сразу, как гром… Душа моя, точно разбитая молнией верба, вокруг корней которой выглядывает уже из земли куча щепок… Почему же ты не сказал мне?.. Почему не открыл мне глаза?..

Казимир Выслушай меня, Бронка, спокойно и ты сразу поймешь, почему…

Бронка Какой ты вдруг стал странный, Казя! Что с тобой?

Казимир Что со мной? Так ты только теперь заметила то, что должна бы была заметить уже неделю назад?

Казимир Не бойся, Бронка, нет ничего страшного… Я скажу тебе все просто, искренно… Понемногу, в течение многих недель, я полюбил тебя, полюбил первою любовью, потому что до сих пор, Бронка, я никогда и никого не любил. И душа моя была холодная, белая, чистая, как снег в поле. Почему я полюбил тебя, почему с каждым часом любовь моя становилась все глубже, все сильнее и сильнее разрасталась во мне, это ты, может быть, поняла из всего того, что я говорил о себе, а впрочем, все равно… (Смотрит на нее с тихой улыбкой.) Только не удивляйся так… Ты могла бы отступить с изумлением и даже убежать из комнаты, если бы я рассчитывал на твою взаимность, — но я не рассчитываю на нее, я ее не хочу. Если бы я знал о твоей взаимности, то, ни минуты не колеблясь, отвернулся бы от тебя с отвращением. Не потому, что ты жена брата, а потому, что твоя душа уже принадлежала другой, может быть, более сильной, чем моя.

Бронка Постой, Казя, я не понимаю тебя.

Казимир устало Но это не мешает мне день и ночь думать о тебе, любить тебя и ласкать… Я умею думать о том, что ты — жена моего брата и не осквернять хотя бы самой мимолетной мыслью в тебе хозяйку дома моих предков и жену моего брата, которого и я люблю так же, как ты.

Бронка подходит к нему и тихо гладит его волосы Не говори об этом, не говори.

Казимир Конечно, больше я не буду говорить о моей любви. Но понимаешь ли ты тоску человека, который почти всегда жил в грязи, в мутных водах жизни, в том болоте, которое зовут светом, жизнью? Я хотел уловить тот блуждающий огонек, что носится над трясинами жизни, я хотел почувствовать ту радость, которую чувствуешь, когда произносишь слово «любовь». (Пауза. Держит ее за руки и усаживает около себя. Немного спустя.) Я счастлив, что подвел такой прекрасный итог всей своей жизни… Одно лишь мучит меня, одно заставляет страдать: как ты это перенесешь?

Бронка удивленная Что перенесу? Что?

Казимир Слушай, Бронка, с радостью видел я, как с каждым днем в тебе рос человек, рос и креп, — как ты боролась с собой, с каким страшным усилием старалась ты понять все то, что дремало на дне твоей души. Я радовался, не как человек, который любит, а как артист, когда ты создавала новые выражения для всего того, что рождала душа твоя в этих испытаниях… О, Бронка, будь сильна и прекрасна, схвати и отстрани от себя тот молот, что готов упасть на твою голову и разбить тебя.

Бронка раздраженно Кто может меня разбить?

Казимир твердо Тадеуш не был твоим и не будет! Душа его ушла… Что ж, если хочешь, сохрани себе труп…

Бронка Ты лжешь!

Казимир грустно Если бы я добивался от тебя взаимности, может быть, я и унизился бы до таких жалких средств… Если бы я не любил тебя, если бы во мне текла иная кровь, то тогда, может быть, то, что я ранил тебя, могло бы доставить мне наслаждение. Никогда еще не говорил я тебе всего этого, хотя знал все, но теперь, когда уже ничего нельзя изменить, я хотел бы закалить твою душу…

Бронка смотрит, почти теряя сознание, на Казимира Хорошо. Я буду теперь сильной, я буду прекрасной! А ты, ты поможешь мне?..

Казимир Я — нет.

Бронка презрительно смеется И ты, ты говоришь, что любишь меня? По твоим словам я думала, что ты все можешь для меня сделать, что для меня ты готов принести всякую жертву, — а теперь ты отказываешься?

Казимир Нет, я вовсе не отказываюсь, я только не понимаю, зачем мне участвовать в таком бессмысленном и бесцельном преступлении, которое может подсказать разве безумие самки, но не истинная сила и красота женщины?

Бронка все сильнее Что ты говоришь? Разве нет у тебя крови, сердца? Скажи мне, как же ты любишь, как же любишь? Твоя любовь — она только ласкает тебя звуками красивых слов, она только убаюкивает тебя сонными грезами и мечтами…

Казимир смотрит на нее пристально В тебе говорит боль, которая довела тебя до сумасшествия… А впрочем, ты права — я не способен к вашей кровожадной любви, а может быть — слишком силен для нее, для ее кровожадных добродетелей и ее кровожадных преступлений.

Бронка Не уходи, не уходи, родной мой, брат мой! Видишь, я уже пришла в себя. Ты, ты, один только ты заговорил с моей душой. Да, ведь и у меня тоже есть душа, Казя, разбитая душа, но все-таки она настолько сильна, чтобы понять всю красоту и доброту твоих слов, чтобы принять в себя хотя частичку твоей печали и твоей тоски… Потому что, сознайся, Казя — ты ведь тоже несчастен?

Казимир Теперь нет, теперь нет. Благодаря тебе исчезла моя тоска.

Бронка повторяя бессмысленно Благодаря мне, благодаря мне… Благодаря мне… (Вдруг весело.) Казя, скажи, ты в самом деле, говорил мне, что любишь меня?