Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова - Альберт Иванов

В Бермудском треугольнике наблюдается много странных, казалось бы, ненаучных явлений. Пилоты утверждают, что стрелка компаса вдруг начинает бешено вращаться вокруг оси, искажаются радиосигналы, показания гироскопов, на приборной доске возникает свечение. Иные серьезные ученые говорят, что в Бермудском треугольнике случается искривление пространства, и пропавшие корабли попадают в четвертое измерение. Один из них даже предсказал, что когда-нибудь они выберутся из него и вернутся со своими погибшими экипажами. Другие же верят, что все члены этих экипажей живы, а возраст их не изменится и за сотни лет. Много гипотез!

Короче, наш «Богатырь» однажды направили в Атлантику, в тот самый район — между Азорскими островами, Бермудами и Восточным побережьем США. Именно здесь при таинственных обстоятельствах в разное время пропало много судов и самолетов. Этот Бермудский треугольник окрестили также Адовым кругом, Морем грез и Колдовским морем. Ну, буржуазная наука каких только теорий не выдвигала: тут и пришельцы, и нечистая сила, и даже террористы. Наша наука ничего путного пока не выдвинула. Удивляясь нашим ученым, я и пытаюсь заполнить этот пробел.

На главный вопрос я уже ответил выше, так сказать, теоретически обосновав все безобразия, творившиеся в Бермудском треугольнике. Но ведь и личные, человеческие истории представляют несомненный интерес для тех, кому хоть что-то любопытно. Это я о том, что лес рубят — щепки летят. Одной такой щепкой и задело нашего боцмана Нестерчука.

Дело в том, что у его жены, Настасьи Филипповны, два года назад вдруг оказалась родственница в США. Она-то и пригласила Настасью Филипповну погостить у нее, а заодно и приодеться, не без этого. Та и вылетела к ней, не раздумывая и не слушая уговоров боцмана. Он боялся, что она там вдруг останется, позарившись на местное изобилие, несмотря на солидный партийный стаж. Ее еле выпустили, потому что она работала паспортисткой в РЭУ и знала много секретов. Но она убедила всех и его, что непременно вернется, как только успешно потратит полагающиеся 200 долларов. Не исключено, что прямо в день прилета рванет назад прямо из тамошнего аэропорта, если там есть приличный магазин. Смотреть ей, мол, там, в США, нечего. Как говорил поэт: «У советских собственная гордость». Купит что-нибудь, чтобы дорогу оправдать, и сразу назад.

Однако ее патриотические планы потерпели провал. Родственница встретила ее в аэропорту и уговорила остаться еще на денек-другой и увезла в свой коттедж, который находился как раз на восточном побережье страны. А там она сдуру согласилась покататься на личном катере той родни. И, будьте любезны, так они и сгинули в том Бермудском треугольнике, вместе с теми 200 долларами, за которые боцман отвалил 2000 рублей, сняв их с семейной сберкнижки, где бы они и по сей день благополучно лежали. Так ко многим загадкам Колдовского моря добавилась еще одна. Катер исчез бесследно.

Не знаю, лелеял ли какие-то мечты наш боцман узнать хоть что-то о пропавшей супруге, когда «Богатырь» направился в Бермудский треугольник. Наверное, да. Он целыми днями торчал на палубе, обозревая окрестности в мощный бинокль. Его понять можно. Мало ли что мы невольно делаем!..

Да и, вероятно, хоть слабая надежда на какую-нибудь весточку не покидала его. Правда, два года прошло, но все же… Может, носит тот полузатопленный штормами катер по морю до сих пор — кто знает.

Бороздили мы тот «Треугольник» в хорошую, как по заказу, погоду. Однако на душе неспокойно было от дурной славы здешних мест.

Даже я чувствовал себя не в своей тарелке. Бывает, и у кота на сердце кошки скребут.

— Переживаешь? — понимающе сказал я Нестерчуку.

— А то! — Боцман опустил бинокль.

— Не переживай, на молодой женишься, — приободрил я его.

— Не разрешат, — вздохнул он, — она считается как бы пропавшей без вести.

И вдруг вскинулся:

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?!

— Трудно догадаться!

— Глуп ты, Ураганов, как пробка от шампанского. — Это он мне-то. — От «Вдовы Клико»! — Поднабрался культуры за границей.

— Между прочим, пробки — плавают. Конечно, если твоя женушка умна, то нечего ее и высматривать, — не остался я в долгу.

— Вообще-то, — замялся он, — не очень. Не очень умна, — пояснил он. Не хотелось ему терять надежду.

— Даже если она глупее меня, — добил я его, — и то не сможет два года плавать.

В таких жизненных вопросах надо быть жестким, а то ведь вконец изведет себя человек.

— Да, может, она не вплавь плавает, а ее на катере носит, — не сдавался он.

— Два года? — повторил я. — А кушать, извиняюсь, что?

— А энзэ? На морских катерах энзэ положен!

— Кем положен?

— Американцами! — взорвался он. — Ихний энзэ, думаю, поболе нашего! Хотя… не на два же года, — пробормотал он. — Ты не знаешь, на сколько он у них?

— Ну, слишком большим он быть не может, — осторожно заметил я. — Америке приходится много продовольствия нам поставлять и в Африку.

Это его озадачило.

— А аппетит у нее хороший? — спросил я. Он мрачно кивнул.

— Вот видишь.

— Они могли морской рыбой питаться…

— Чтобы рыбой питаться, надо ее поймать. Снасти-то на катере были?

— Не знаю. Она и без всяких снастей что хочешь поймает, — несколько оживился он. — Раз у нее море под боком, а в нем что-то имеется, она непременно достанет! Ты ее не знаешь.

— Как это не знаю! — оскорбился я. — Разве я у вас на днях рождения не бывал!

— Ты ее не знаешь так, как я, — выкрутился он.

— А где им воду пресную брать? — насел я на него. — «Пепси-кола» у них давно кончилась.

— Чепуха, — отмахнулся он. — Ты про дожди забыл. Разложи одежонку, а потом в любые емкости выжимай.

— Ну, хорошо. А чего ж их со спутников не нашли?

— А ты на небо глянь. Здесь все время тучи, — на все у него был ответ. — Академик Сикоморский говорит, что они почти никогда не расходятся.

И все-таки проблема питания «пропавших без вести» по-прежнему тревожила его.

— Жаль, медуз есть нельзя, — пробормотал он, глядя за борт.

— Слушай, — обрадовался я. — Ты о потерпевших кораблекрушение что-нибудь читал? Так они выбирали самого толстого и… Соображаешь? Кто толще, Настасья Филипповна или ее американская родственница? — впрямую спросил я.

— Настасья Филипповна, — ошеломленно вымолвил он. Такое ему и в голову не приходило.

— Все ясно, — успокоил его я. — Съела ее американская родственница. У них там человек человеку — волк. Волчара, — уточнил я. — Ты им можешь теперь иск предъявить.

— Какой иск? — вскричал он.

— За съеденную жену. И не забудь обязательно прибавить те 200 долларов по обмену.

— Да ты в своем уме!!

Гляжу, ожил человек. Румянец на щеки вернулся, глаза горят, волосы дыбом. А раньше был весь какой-то потухший. Что и требовалось доказать. Расшевелил-таки я его. А то ведь он мог от своих мрачных дум за борт броситься. Здесь любые средства хороши, лишь бы человека из обреченного состояния вывести. Вот есть у меня дружок Коля, он санитаром в «скорой» работает. Когда к запойному вдруг вызывают, Коля сразу знает, что делать. Тут же отстраняет врача и бьет алкашу в челюсть. Тот, когда очнется, сразу боговать: за что? Не имеешь права! Да так оживет, любо-дорого посмотреть. А ведь перед этим на них, как мешок муки, прямо с того света глядел. Клин выбивают клином.

Наш боцман не только ожил, но и побежал к замполиту на меня жаловаться.

Ну, вызвали меня. И давай песочить!

— Что же вы над своим товарищем издеваетесь? Утверждаете, что его жену родственница съела?!

— Смотря какая родственница, — обиделся я. — Американская!

А было это, подчеркну, еще до войны с Хусейном. Мы тогда с Америкой не дружили.

— От них, кроме хлеба за наши же денежки, ничего хорошего ждать не приходится, — говорю. — Да и зачем, спрашивается, она на приглашение из США клюнула? Сама виновата! — разошелся я. — Не поехала бы, не съели бы. Кто ж виноват, что она толще?! Вот я — живой и невредимый, я ж в Америку не езжу!

Еле он меня успокоил. А затем одобрил мое поведение и сказал:

— Хоть вы и правы в принципе, все же выражайте впредь свои правильные воззрения в более мягкой форме.

Интересно, как это в мягкой форме можно выразить тот возможный факт, что чью-то жену американцы съели!

— Ладно, — буркнул я. — Скажу, что утонула. Замполит поморщился.

— Безболезненно утонула, — подчеркнул я.

— Другое дело, — обрадовался он и, встав на цыпочки, по-отечески похлопал меня по плечу.

На этом история, конечно, не закончилась. Две недели мы плавали в этом треклятом «Треугольнике». И если кто-нибудь ожидает от меня описания каких-то чудовищных катаклизмов, то напрасно. Ни тебе ураганов, ни циклонов, смерчей, ни воронок с провалом морского дна. Пришельцев тоже не было. А была спокойная, тихая погода с мелкой волной, так сказать, под ногами и обложными тучами над головой. Иногда шел мелкий ровный дождь от горизонта до горизонта, вдали он казался темнее, вблизи — серее, как в нашей степи под моим Курском.