Трольхеттен - Сергей Болотников

С клыка его сорвалась кровавая капля и шмякнулась об асфальт. Лицо гуляки горестно сморщилось, искривилось, словно у собирающегося заплакать младенца. Но он не заплакал - завопил, перекрыв на миг даже визг покойного Медведя. -ВОЛК!!! - орал этот тип - ОЙМАМАВОЛК!!! АЙВОЛК!!! ВОЛК!!! Из темноты к нему уже бежали не на шутку обеспокоенные друзья. Мартиков напоследок улыбнулся вопящему и канул во тьму. А позади ночной гуляка все заходился переливистым криком, и жизнь его проходила у него перед глазами, и вопли он так, пока начисто не сорвал голос, так что последующие две недели мог говорить только шепотом. И много после он все еще рассказывал, как повстречался в ночи с ужасным исполинским зверем, что жрал окровавленное тело (со временем как-то незаметно труп мертвого пса вдруг стал человеческим телом), а потом отступил под требовательными криками случайного свидетеля. О фрайнчазинге и иже с ним, герой умолчал, страшась испытать на себе чудеса местной психиатрии. Боялся он впрочем зря - хотя почти никто этого не знал, городская психбольница была переполнена так, что несчастные пациенты сидели друг на друге а медперсонал сбивался с ног стремясь успеть усмотреть за всеми. Большая часть новоиспеченных пациентов была абсолютно нормальна, и страдала лишь одним недугом - твердолобостью и тяжелой стадии скептичности, что не давало им поверить в творящиеся под носом чудеса. А сам Павел Константинович еще с полчаса после боя носился по ночному городу в том сладостном упоении, что бывает только у животных да еще у очень маленьких детей. Луна освещала его шерсть повисшую кровавыми сосульками, да отсвечивала красным в широко раскрытых навстречу тьме глазах. И только когда луна зашла, а малиновый рассвет дал дорогу новому дню, Мартиков успокоился и задремал в густых ореховых зарослях на берегу Мелочевки, испытывая успокоение и вялое блаженство. От которого не осталось ни следа на следующее утро, когда он проснулся снова почти человеком. И ладно бы он не помнил, предыдущей ночи, так нет, все с кристальной ясностью отпечаталось в памяти. Глядя на неторопливо текущую мимо реку, Мартиков подумал, что возможно это последнее просветление. Последний день в образе человека, а потом... потом только дни и ночи вечном беге сквозь лесные заросли, азарт охоты и кровь маленьких пушистых зверков.

-"Шанс", - сказал его светлая личность, которая впрочем теперь почти отчаялась - "Твой последний шанс, не упусти его!" Мартиков знал куда идти. Невидимый компас странных инстинктов у него в голове безошибочно вел своего хозяина к цели. Было очень тяжело, но Мартиков старался двигаться на задних лапах, кутаясь в изодранную одежду. В одном из мусорных баков он нашел еще более менее целое пальто и поспешно закутался в него, подняв воротник, чтобы не видно было густую шерсть. На другой выудил облысевший треух и напялили на голову. Теперь он выглядел ненормально, но это уже была почти человеческая ненормальность - его могли принять за старого бомжа, страдающего артритом и, может быть, синдромом Дауна. Люди оборачивались, когда он бежал по улице, некоторые кричали вслед чтото оскорбительное, но все без исключения испытывали при виде его редкостный по силе прилив отвращения. Еще бы, ведь перед ним катилась невидимая, но оттого ничуть не менее сильная волна, несущая с собой омерзительный тяжелый запах, запах зверя, запах хищника. Собаки лаяли на него из подворотни, птицы взмывали в небо стоило ему подойти ближе чем на три метра. Стоптанные, некогда дорогие ботинки Мартикова уродливо распирали изменившиеся ноги. Острый загнутый коготь на мизинце прорвал хорошо выделанный коготь и теперь торчал наружу. Чуть не подвело. "Сааб" нашелся неподалеку от центра, стоял себе, припарковавшись в обширной тени от кинотеатра "Призма" - единственного в городе официального кинотеатра. Было еще два, появившиеся во времена бума на видеосалоны, и после него завершения, выжившие, потому что крутили за низкие цены всякую непотребщину. Действительно затейливой призмаподобной формы здание ныне прибывало в запустении, и как магнитом в него тянуло всяких маргинальных личностей. Показывают ли сейчас там кино, Мартиков не знал. Уже который год, городские власти грозились провести в кинозале реконструкцию, и сделать из "Призмы" элитный кинотеатр на манер Московских с ценами рассчитанными не на бомжей со Степиной набережной, да так ничего и не сделали. С одной стороны кинотеатр подпирали многоэтажные леса, закрытые модной зеленоватой сеткой. Работ за ней никаких не велось. Автомобиль стоял с заглушенным двигателем, а в салоне мигала красная лампочка. Еще в прошлый раз Мартиков обратил на нее внимание, подумав, что это может быть сигнализация. Но нет, наверное все-таки что-то другое. Стекло со все той же пассажиркой стороны опущено на ладонь. На негнущихся ногах Павел Константинович подошел к окну. Его не поприветствовали, но чувствовалось, что таинственные собеседники (или собеседник, сколько их там в машине?) ждут. -Я... - выговорил Мартиков и на мгновение с ужасом подумал. Что забыл человеческую речь. Но потом нужные слова все же пришли и он добавил - не могу так... -Айяйяй Мартиков, - укоризненно молвили из машины, - во что ты превратился! Полная утрата человечности. Мы думали ты все же придешь раньше. -Не... хочу больше, - речь Павла Константиновича звучала так невнятно, словно он одновременно был обладателем заячьей губы, треснутого неба, и пустоты на месте передних зубов. -Ты готов сделать то, что мы просили? Мартиков истово закивал. Мохнатая его шерсть развивалась вокруг него, ее трепало ветром. -Я... готов. Я... любого... только не надо зверя... -Ну хорошо, - сказали ему - давно бы так. Иди и выполняй. -Но! - возмутился Мартиков - А меня... обратно... человека! Из "сааба" донесся тяжелый вздох, потом стекло с мягким гудением опустилось еще чуть-чуть, и на свет показалась бледная узкая рука, впрочем вполне человеческая. Она хватанула воздух перед оторопевшим полуволком и потащила захваченное на себя. Выглядела пантонима глуповато, а самое главное он не чувствовал совершенно никаких изменений. Мысли позли по-прежнему вяло. Словно чудом сорвавшиеся с булавки жертвы усердного энтомолога. -Но я не... чувствую! -Дождись ночи, - произнес голос и рука убралась. Сразу после этого стекло приподнялось, - это не сразу происходит. И вот еще что, после этого к тебе вернется возможность думать по человечески, и ты сможешь выполнить задание. Но если вдруг тебе захочется избежать этого. Слышишь! Если ты сбежишь - голос вдруг обрел металлические злобные интонации - все вернется, и тогда даже мы уже не сможем тебя спасти. Ты понял? Мартиков кивнул. Особых эмоций он пока не испытывал - волчья его натура была простовата и черствовата. Он просто повернулся и ушел, а машина вырулила из тени кинотеатра и понеслась по улице, включив фары и нещадно надрывая гудок. Потрепанного вида мужичонка поле Мартикова сплюнул и нелестно откоментировал ездока. Тому, впрочем было наплевать, он уже скрылся за углом, только шины взвизгнули. А Павел Константинович поплелся в очередное свое убежище - по странному совпадению, это была бывшая лежка Василия Мельникова. Там, бывший экономист зарылся в пахучее тряпье и неожиданно быстро отрубился, словно и не царило вокруг празднично веселое утро. Проснулся он лишь спустя почти двенадцать часов с тяжелой головой и тяжелым же желудком, словно накануне он съел что-то нехорошее. Он бы и удивился, если бы точно не знал, что теперь может есть все что угодно, и последствий быть не должно, как нет их у диких зверей, которые не прочь подкрепиться и мертвечинкой. Лишь бы ржавые железяки не глотали, а остальное все переварится. И все-таки ощущение было. Минуту Мартиков лениво созерцал одинокую, но зато очень яркую звезду, что проглядывала в проломе контейнера, а потом резво вскочил, тут же согнувшись пополам от режущей внутренности боли. Мир перед глазами подернулся серым, поплыл, острый доселе нюх приказал долго жить. Чтобы не упасть, Мартикову пришлось прислониться к стенке контейнера, опереться рукой. Наклонившись он давился и содрогался, стремясь выбросить из себя ощетинившуюся стальными иглами боль. И он ее выбросил, изогнувшись в едином усилии. Только не из искаженного рта, а как бы из всего тела, выбросил серую колючую хмарь, что давно уже поселилась внутри. И как только она покинула напряженное тело и мятущийся мозг, на Павла Константиновича снизошло отдохновение и мягкая благодать. Ноги его больше не держали, и он сполз по стенке контейнера, опустившись на прохладную землю. Он ощутил себя чистым, а секунду спустя ощутил себя чуть ли не гением, а потом понял, что просто вернулся на старый уровень своего мышления. Мозг его казался теперь машиной, блестящим двигателем в котором сменили масло, воздушный фильтр, тосол в радиаторе, а потом поверх еще совершили тотальный капремонт с полной заменой трущихся частей. Зверь покинул тело Мартикова - тупая, но очень конкретная бестия, и было это настолько физически ощутимо, что возродившийся старший экономист невольно поднял голову, стремясь усмотреть оставившею его тварь. И он увидел ее - серое полупрозрачное создание, массивный корпус и шерсть, ореолом, вокруг. Зверь, волк, скорее всего сущность всех на свете волков, мчалась прочь легкими невесомыми прыжками, беззаботная и лучащаяся жестоким весельем. Дух или демон, но это была она - злобный сгусток поселившийся у Мартикова в мозгу, а теперь он бежал в ночь, предвкушая свою очередную охоту. Осознав, окончательно, от чего он избавился, Мартиков совсем ослабел и закрыл лицо руками.