Шрам - Чайна Мьевиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они вот-вот должны были достичь чего-то необыкновенного. От близости свершения кружилась голова.
Беллис не сдружилась с армадцами, но ей каждый день приходилось общаться с ними. «Вот, возьмите. Поешьте», — говорил кто-нибудь, давая ей тарелку с жесткой тушенкой, и отказать доброхоту в словах благодарности было бы просто немыслимой грубостью.
Время от времени по вечерам, когда армадцы садились играть в кости или петь песни, погружавшие в транс безголосых анофелесов, она ловила себя на том, что ей хочется поговорить с кем-нибудь.
Единственный, кого она знала по имени, был Флорин Сак. Тот факт, что на «Терпсихории» она была наверху, а он — внизу, она была свободной, а он — узником, исключал, как считала Беллис, всякую надежду на доверие между ними, хотя ей и казалось, что он — человек открытый. Он был одним из тех, кто предпринимал слабые попытки включить в общий разговор и ее. Беллис никогда не была так близка к армадскому обществу, как теперь. Ей было позволено слушать истории.
Большинство из них касались секретов. Беллис услышала о цепях, болтавшихся под Армадой, древних цепях, укрытых на многие десятилетия, потребовавших долгих лет работы и столько металла, что хватило бы не на один корабль. «Задолго до того, как Любовники решили, что делать с этими цепями, — сообщил один из рассказчиков, — такие попытки уже были».
Добычей рассказчиков стал и Утер Доул.
«Он происходит из земли мертвецов, — заговорщицким тоном сказал однажды кто-то из них. — Старина Доул родился больше трех тысяч лет назад. Это он стоял у истоков Волхвосстания. Он родился рабом в империи Призрачников, но ему удалось похитить этот меч — Всемогущий, освободиться и разрушить империю. Он умер. Но он — великий воин, лучший боец, которого знал мир. И он стал единственным, кто смог пробиться назад из мира теней, вернуться в мир живых».
Слушатели добродушно посмеивались. Они, конечно же, не верили, но, с другой стороны, не знали, во что верить, когда речь заходит об Утере Доуле.
Сам Доул проводил свои дни незаметно для всех. Если он и искал чьей-то компании, если он и мог кого-то назвать своим другом, то разве что Хедригалла. Аэронавт-какт и воин из числа людей нередко тихо разговаривали в углу комнаты. Они переговаривались короткими фразами, вполголоса, словно стыдясь своей дружбы.
Был еще только один человек, с кем Утер Доул был готов проводить свое время, с кем он разговаривал, — Беллис.
Она довольно быстро поняла, что, казалось бы, непреднамеренные встречи, любезности не были случайными. Доул нерешительно, обходными путями пытался завязать с нею дружбу.
Беллис не могла его понять и не пыталась предвосхитить его поступки. Она доверяла себе, полагая, что сладит с ним. И хотя чувство опасности оставалось всегда, какая-то ее часть радовалась этим встречам — официальной атмосфере и ощущению легкого флирта. Это даже и на кокетство не было похоже. Она не желала жертвовать своим достоинством в угоду жеманной двусмысленности. Но ее тянуло к нему, и она корила себя за это.
Беллис вспоминала Сайласа. Не с чувством вины или свершенного предательства — от одной только мысли об этом она презрительно поджимала губы. Но она помнила, как Сайлас привел ее в цирк гладиаторов — посмотреть на Утера Доула. «Вот это-то и встанет на нашем пути к бегству», — сказал он ей тогда, и она не могла позволить себе забыть эти слова. «Ну почему, — спрашивала она себя, — ты идешь на риск и проводишь время с Доулом?»
В глубине сумочки она ощущала вес коробки, которую вручил ей Сайлас. Она остро осознавала, что у нее еще есть дело на этом острове (дело, которое ей скоро придется осуществить). И это сталкивало ее лицом к лицу с Доулом.
Беллис понимала, почему она не пресекает этих разговоров. Редко она оказывалась в обществе человека, который умел бы держать под контролем свою реакцию на окружающий мир и ответную реакцию мира так же прочно, как она. Одним из таких людей был Утер Доул. Поэтому-то они и уважали друг друга. Просто и неулыбчиво говорить с кем-то, кто обращается с тобой так же, как ты с ним; большинство людей, столкнувшись с таким ее отношением, тут же стушевались бы, но только не он. То же самое было действительно и для другой стороны — редкий случай, доставляющий удовольствие.
Беллис хотелось бы посмотреть вместе с ним на город ночью. Постоять с ним на балконе. Пройтись по улочкам, засунув руки в карманы.
Но вместо этого они торчали в маленькой комнатке, примыкавшей к центральному залу. Они стояли у одного из узких окон, и Беллис болезненно кривилась от расцветок горной породы. Она жадно взирала на маленький клочок черного неба.
— И вы все это понимаете? — спросила Беллис.
Доул двусмысленно качнул головой.
— Достаточно, чтобы знать: они уже близки к решению, — неторопливо сказал он. — У меня совсем другая специализация. После них свои исследования начну я. Ваша работа скоро переменится. Вас попросят обучать Аума соли.
Беллис моргнула, а Доул кивнул, подтверждая свои слова.
— В самхерийском и кохнидском законодательстве есть дыра. Мы не несем никаких новых знаний на остров, но мы забираем с собой Аума.
«Конечно же», — подумала Беллис.
— Итак… — продолжал Доул, — мы возвращаемся. — Его замечательный голос звучал в нижнем регистре. — С нашей добычей. Мы собираемся осуществить неслыханный проект. После нашего отлета Армада остановилась над залежами нефти и горного молока. Они пробурили скважину и сделали запасы, достаточные для вызова аванка. Мы направимся к воронке. А потом мы используем наше топливо, нашу наживку, упряжь, которую мы соорудим, и все такое, и мы… зацепимся за аванка.
Это прозвучало до смешного нелепо. Последовала долгая пауза.
— И тогда, — очень тихо добавил Доул, — начнется наша работа.
Беллис молчала.
«Я знала, что ты играешь со мной, — холодно подумала она. — Какая еще работа?»
Ее это не удивило. Ее нисколько не ошеломило известие о том, что аванк — это только начало проекта Любовников, что за ним последует еще что-то, что за всем этим стоит еще более грандиозный план, предприятие, участвовать в котором не будет никто, и уж конечно не она.
Вот только теперь предполагалось, что как-то она все же будет участвовать.
Беллис не поняла, почему Доул сообщает ей об этом. Его мотивы были для нее тайной. Ей было известно лишь то, что ее используют. Это даже не вызвало у нее негодования: она вдруг осознала, что иного и не ожидала.
На следующее утро солнечный луч коснулся трупа одного из механиков. Его скелет был обтянут сморщенной кожей, руки обхватывали грудь, пальцы превратились в когти, спина сгорбилась, словно от старости.
В пустоте под ребрами кожа слиплась с затвердевшими, обескровленными внутренностями. Глаза сморщились, как сушеные фрукты, завялившиеся на солнце. Десны, торчащие из открытого рта, были белее зубов.
Хедригалл, окруженный лепечущими мужчинами-комарами, перевернул мертвеца (тело закачалось на искривленной спине, как деревянная лошадка) и обнаружил плоскую дыру между его ребрами, пробитую хоботком самки-анофелеса.
Армадцы совсем было расслабились. Эта смерть потрясла их.
— Вот ведь дурак глупый, — услышала Беллис причитания Флорина Сака. — Что же он там, мудила, делал? — Она видела, как Флорин отвернулся от окна. Тот не хотел видеть, как Хедригалл нагибается и с грубоватой нежностью поднимает жалкие останки, берет высушенную оболочку, как ребенка, и идет прочь из поселка, чтобы похоронить мертвеца.
Но даже это несчастье не смогло ослабить воодушевленние армадцев. Даже среди потрясения и скорби Беллис чувствовала, что среди ученых царит возбужденное ожидание. Даже те, кто был знаком с погибшим механиком, искренне печалился, наряду с этим чувством испытывали и нечто совершенно другое.
— Посмотрите-ка на это! — прошипел Теобал, пират и теоретик-океанолог. Он потряс многостраничным документом — сшитой с одной стороны пачкой бумаг. — У нас есть все, что нам надо! Все расчеты по математике, магии и биологии.
Беллис посмотрела на бумаги со смутным удивлением. «И все это прошло через меня», — подумала она.
Когда появился Аум, Беллис перевела их слова: «Нам необходима ваша помощь. Хотите покинуть этот остров, выучить наш язык и помочь нам вызвать аванка? Хотите уехать отсюда с нами?»
И хотя понять выражение лица-сфинктера было невозможно, Беллис не сомневалась: в глазах Аума читались страх и радость.
Он, конечно же, согласился.
Эта новость быстро разошлась по поселку, и множество анофелесов-мужчин собралось полопотать с Аумом, пошипеть ему о своих чувствах. Что они испытывают? — спрашивала себя Беллис. Радость? Зависть? Скорбь?