Вдова - Наталья Парыгина

Дарья шла по крайней улице поселка, слева виднелись дома и огороды, а справа просторно раскинулось поле, и на склоне невысокого холма в притуманенном утреннем свете проступали кресты и памятники кладбища.

Вдоль поселка тянулась припорошенная снегом дорога, но у последнего дома она оборвалась. На кладбище дороги не было. Или была, но сейчас, после снегопада, не знала Дарья, где ее искать. Дарья шагнула прямо в снег.

Снег был слежавшийся, плотный, и валенки утопали в нем не больше, чем до половины. Дарья брела, тяжело одолевая каждый шаг, ощущая под сердцем знакомые, робкие, и словно бы протестующие толчки. По краю неба широко расплескалось полымя утренней зари, и макушка солнца уже показалась над белым полем.

Стоя среди крестов и оградок над занесенными снегом могилами, Дарья одну за другой перебирала взглядом розовые от утреннего света березы, отыскивая ту, с изогнутым стволом. И не могла найти Варину березу. У одной увидала похожий излом и пригляделась внимательнее. Излом шел у самой земли, а у той приходился почти на метр выше. Да и сама березка показалась Дарье чересчур крепкой и высокой, а тогда ствол можно было обхватить пальцами. По месту выходило — вроде та самая, почти на вершине бугра. «Да ведь снег! — подумала Дарья. — Снегу навалило почти до самого изгиба. А ствол высок и крепок оттого, что выросла береза. Та самая! Варина...»

До Вариной березы оставалось метров десять, и Дарья заспешила, оставляя позади себя лохматую борозду. И вдруг споткнулась обо что-то, наверное, о могильный бугор либо о скрытый под снегом памятник, и со всего маху тяжело рухнула в сугроб.

Она не почувствовала боли, только внизу живота падение отдалось резким ударом. Неуклюже и осторожно Дарья поднялась и пошла дальше, теперь уже медленнее, с опаской нащупывая ногами дорогу и забыв стряхнуть с пальто снег. Она благополучно добралась до березы, скинула варежки, ухватилась голыми руками за холодный ствол.

— Варенька... Деточка моя...

Глухая тишина стояла вокруг, холодной белизной сияли снега на кладбище и за кладбищем в полях, а в поселке над крышами домов серыми кольчатыми столбами поднимался дым. Дарья посмотрела себе под ноги, туда, где под снегом пряталась Варина могилка. Даже маленьким бугорком не выступала она, все было ровно и бело. Только береза с искривленным стволом связывала Дарью с ее мертвой девочкой, и Дарья все держалась за ствол, прижавшись к нему щекой.

Она уже начала дрогнуть, и голые руки покраснели от холода. Пора было уходить. Дарья опустилась на колени чтобы поклониться покойнице, и вдруг острая, нестерпимая боль резанула ее по животу, словно неведомый хищник впился в него когтями. Но острее боли пронизал страх. «Господи, на снегу рожу, сгублю дите...»

Дарья замерла, боясь шевельнуться, боясь глубоко вздохнуть, чтобы не вспугнуть дикого зверя, когтями рванувшего ее живот. Зверь затаился. Выждав некоторое время, Дарья так медленно, как только могла, попыталась подняться. Боль возобновилась, но не такая сильная, можно было терпеть. Ухватившись за березу, Дарья разогнулась.

«Зря с поезда сошла, — пронеслось в голове. — Да ведь в поезде бы началось — того хуже. Нет, не хуже... Там люди, помогли бы... Да и успела бы я. Это оттого, что упала...»

Мысли эти пронеслись и сгинули, будто ветер умчал их, осталась одна: как бы скорей до больницы. И скорей надо и шага резкого сделать нельзя. Одно ясно: ждать некогда. Надо идти.

Дарья двинулась в обратный путь, стараясь тверже ставить ноги в снег, чтобы не поскользнуться, и придерживая голыми руками живот. Она забыла надеть варежки, они торчали из кармана, а потом, когда руки совсем закоченели, и Дарья вспомнила о варежках, их уже не было — потеряла где-то в пути. «Что ж я такая невезучая», — с тоской и обидой подумала она. Ей захотелось плакать, но не позволила себе. Опять возобновилась утихшая было резь, больно тянуло в животе и отдавало в поясницу.

Остановившись, чтобы переждать схватки, Дарья оглянулась. Она прошла почти половину пути. Солнце сияло уже в полную силу, и заиндевевшие ветви Вариной березы сверкали яркими блестками. «Неужто Варе одной лежать наскучило, требует себе нерожденного моего младенца? — суеверно подумала Дарья. — Не надо мне было выходить на этой станции, ради мертвой живым рисковать».

Каждый раз, когда поднималась в животе боль, Дарья замирала от страха, что вплотную начинаются роды. Упадет на снег и родит ребеночка, и ни одной живой души нету, чтоб спасти его от мороза. Но еще выходила отсрочка, и Дарья снова шла, ослабевшая и упрямая, вся охваченная одним желанием, вся подчиненная одной цели — добраться до поселка, хоть до крайнего дома. Только бы до крайнего дома. Только бы до людей...

Ближний к кладбищу деревянный домик был невелик, двумя небольшими окошками глядел в улицу, отворенная калитка, пьяно скособочившись, висела на одной петле. Эта калитка влекла Дарью к себе с такой притягательной силой, словно, войдя в нее, Дарья оставит позади все беды и тревоги. И она шла и шла, и путь, оттого, что шла медленно, казался ей намного длиннее, чем был.

Оставалось уже совсем немного, Дарья благополучно спустилась с пригорка, теперь по ровному пути метров триста, и начнется улица. Двое ребятишек с салазками вышли на улицу, и она совсем ободрилась — хоть маленькие, да живые люди. Но тут ее вдруг скрутила такая страшная боль, какой, кажется, никогда не знавала в жизни. Дарья вскрикнула и, почти теряя сознание, упала в снег. Она успела заметить, что ребятишки испуганно метнулись во двор, и закричала еще отчаяннее, с пронзительными звериными взвизгами. И, только увидев, как из того двора, в котором скрылись ребятишки, выбежала женщина в расстегнутом полушубке и без платка, Дарья умолкла. Не в силах подняться, она на четвереньках поползла по снегу навстречу женщине. Навстречу своему спасению.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ДЕТИ 

1

Снег валил, не переставая, второй день. Стояла оттепель, и белые хлопья бесчисленными мотыльками кружились в воздухе, садились на платки и шапки, на плечи, на рукава, пуховыми накидками устилали крыши и, словно поддразнивая недовольных дворников, мигом покрывали свежим слоем разметенные дворы и улицы. Слегка вьюжило. Снежинки вились вокруг Дарьи в фантастической пляске, невесомые и чистые, и дома смутно виднелись сквозь белую пелену.

Промелькнула в памяти давняя метельная ночь, когда в первый раз приехал в Серебровск Василий. Поспорила с ним Дарья в избушке Ксении, а потом не спала, слушала в тревоге, как воет в трубе ветер, как стучат в стекла снежинки, и вдруг вскочила и помчалась, наспех одевшись, с голыми коленками, через ночь и вьюгу искать его.

Те снежинки, что кружились над Серебровском тогда, двадцать лет назад, давно растаяли, утекли в грязных ручьях, с глиной смешались в непролазных лужах. А после, пригревшись под солнцем, легким паром поднялись в воздух, стали белыми облаками и снова пали на землю живительными дождевыми каплями и чистыми снежинками. Смертью кончается жизнь, и из смерти рождается бессмертие. Великая мудрость царит в природе, и не в том ли смысл человеческой жизни, чтобы понять эту мудрость, уберечь и повторить?

В светлом настроении поднималась Дарья по лестнице. То ли от снегу, от воспоминаний о Василии сделалось ясно на сердце, то ли от малой житейской удачи: два часа простояв в очереди, купила Дарья детский шерстяной костюмчик. Впрочем, в последние годы, после рождения Гали, спокойнее и мягче стала Дарья, и хорошее настроение было у нее не в редкость. Особенно радовалась она, когда удавалось что-то приятное сделать для детей.

Постучав в дверь, Дарья тотчас услышала быстрый топот детских ножонок и живо представила там, за дверью свою малышку, неуклюжую, чуть-чуть кривоногую, с льняными вьющимися волосиками до плеч и круглыми черными глазенками. Потом застучали Анютины каблучки — Анюта уже носила туфли на высоких каблуках, — звякнул ключ, и дверь отворилась!

— Мама плисла! Мама плисла! — заверещала Галя.

— А чего я купила моей маленькой, — нараспев проговорила Дарья, — а чего я купила моей хорошенькой! — Она поспешно сбросила пальто и платок, взяла Галю за руку. — Идем-ка примерим.

Анюта хмуро следила за тем, как мать натягивает на Галю шерстяные рейтузы и свитерок. Костюмчик оказался чуть великоват, Дарья нарочно взяла на вырост.

— Хорош, а? — спросила Дарья, обернувшись к старшей дочери.

— Хорош, — угрюмо согласилась Анюта. — Сколько стоит?

— Сколько стоит, столько и заплачено, чего вспоминать, — сказала Дарья.

— Ты готова на нее всю зарплату убить, — с обидой проговорила Анюта. — Я в ее годы босиком бегала, Митины пальтишки донашивала.

— Так ведь годы-то какие были, Нюра, — возразила Дарья. — И ботинок у тебя не было, и хлеба ты недосыта ела, и молоко редко видела. Да разве я в том виновата? Жизнь виновата. Война.