Серебряная пуля - Алексей Атеев

– Отдыхать едете?

– Отдыхать. Но и работать тоже. Я, знаете ли, подрабатываю летом, в начале осени… Фотографирую отдыхающих на пляжах. Веселая работенка…

– А я думал, что вы в средствах не нуждаетесь.

– Как же не нуждаюсь? Очень даже нуждаюсь. Конечно, публикации в прессе, в западных журналах кое-что дают, но, поверьте, крайне мало. Мизер. А так – два-три месяца на югах, и можно безбедно жить до будущего лета. Аппаратура у меня качественная, народ это понимает и не жалеет денег. Каждому хочется быть красивым. И все же оборотни, – снова вернулся к прежней теме Джордж. – Представляете, вот сейчас он крадется впотьмах, выслеживая очередную жертву… Красновато поблескивают глаза, из пасти капает слюна. Признайтесь, ведь вы и меня подозреваете. А хотел бы я стать оборотнем. Во всяком случае, нечто оригинальное. Крадущийся в лунной мгле… Вот бы запечатлеть на фотопленку такое чудовище. Сразу на весь мир прославишься. Да, запечатлеть… Так вы говорите, что вам помогли вычислить Шляхтина и меня? Сволочь народ… Завистники… Чего только не наговорят. Интересно, кто это был?

– Вам, я думаю, виднее.

– Мне-то? Ну конечно, виднее. Осторожней, а то можете свалиться с крыши, и тогда не видать вам славы охотника на оборотней. А вы его изловите, непременно изловите.

3

После ухода журналиста и милиционера Иона некоторое время пытался читать рукопись, но у него ничего не получалось, не мог сосредоточиться. К тому же произведение, лежавшее перед ним, было настолько бездарно, что даже он, отличавшийся известной терпимостью, с трудом представлял его дальнейшую судьбу. Переписывать заново? Колоссальный труд. К тому же автор настолько высокого мнения о своем творчестве, что не позволяет менять даже запятую. Плюс покровители. Ведь он – двоюродный брат руководителя одной небольшой северной республики. Однако черт с ним, с автором, у Ионы сегодня другие проблемы. Речь идет о жизни. Его жизни!

Журналист, кажется его фамилия Осипов, не произвел впечатления. С гонором, к тому же из породы всезнаек. Но выбирать не приходится. Его дружок милиционер рассказывал про этого Осипова впечатляющие вещи. Мол, устранил маньяка-убийцу, терроризировавшего Москву. Может, врет? Хотя зачем? Придется прибегнуть к помощи журналиста. А если он откажется? Иона тяжело вздохнул… Тогда… Тогда придется действовать самому. Эх, дурак он, дурак. Связался на свою голову. А ведь были возможности укокошить этого Пантелеева. Были! И не раз. Сколько времени он болтался за ним по Москве. Ходил следом по мокрым людным улицам. Спускался за ним в метро. Несколько раз хотел толкнуть его под поезд. Народу на станциях всегда полно. Никто бы и не заметил, а если бы и заметил… Все тянул. Один раз уже совсем решился, подошел вплотную. Помнится, это было на «Баррикадной». Оборотень стоял на самом краю перрона. А он – Иона – как раз позади. Легкий толчок – и все. Но струсил. В последний момент струсил! Или когда в первый раз он пришел к Олимпиаде… То да се… Бутылочка, за ней другая… Помнится, он поинтересовался соседями. Навел разговор, так сказать. Всплыл Пантелеев. Иона выказал интерес. Хочу, мол, познакомиться, коли он тоже студент. Оказалось, спит. Попросил разрешения взглянуть на спящего. Олимпиада удивилась, но провела в комнатушку Пантелеева. Тот действительно дрых на неопрятной кровати. Вот тут бы и сразу… Тюкнуть по голове молоточком. Чего уж проще. Трусость проклятая! А мог бы решить все проблемы одним махом. Чего уж теперь. Одна надежда на журналиста.

Только одно плохо. Не верит этот Осипов ни в каких оборотней. И раз не верит, то толковый помощник из него не выйдет. В этом-то и беда. А как убедить? Ладно. Он все равно придет. Эти журналисты – ребята дошлые. Своего не упустят. Придет, никуда не денется. И если придет, он – Иона – постарается его уломать. Если надо, даже к дедам свозит. А уж те умеют рассказывать.

Как же он тогда лопухнулся! В метро-то. Под колеса – и привет. А позже этот Пантелеев попер в гору, и не угнаться. Не так просто к нему и подступиться. Нечистая сила, что ли, помогает? Может, и так. Ведь и ему, Ионе, помогали. Если бы не старики, сидел бы он в Югорске, работал бы в грязи и копоти. Худа без добра не бывает. И все же… Нужно побыстрее кончать с этой историей. А то как бы его самого не кончили. Старики слов на ветер не бросают.

И все же, что делать с проклятой рукописью? Выкинуть в корзину? Нет! Опасно. Не так поймут.

И, проклиная свою трусость, Иона снова склонился над исписанными вкривь и вкось листами.

Глава пятая

1

1971 год, август. Москва

Этнографический музей – довольно странное место. Особенно по ночам. Представьте себе огромное здание, набитое всякими диковинными вещами. Тусклый свет, тишина, полное безлюдье. Тут невольно станет не по себе.

Когда пять лет назад Марья Ивановна Шранк поступила сюда на работу в качестве смотрительницы зала древних цивилизаций Востока, то некоторое время никак не могла привыкнуть к необычным экспонатам. Почти всю жизнь Марья Ивановна проработала на «Мосфильме» гримершей, и трудилась бы там до сих пор, но уж больно зрение ослабло. Не помогали даже сверхсильные очки. А ведь у гримеров работа очень ответственная, чуть не так наложил грим, подкрасил глаза или наклеил более пышные усы, чем требуется, – и готово! Скандал! А может, причина ее проводов на пенсию действительно старость? Покуда Маша Шранк была молодой, всем она оказывалась нужна, всюду приходилась ко двору. Иной артист, пока она крутится вокруг него, и ручку погладит, и за попку ущипнет… Выказывали, одним словом, знаки внимания… А она что… Понятно, не возражала. И позволь тут возразить! Скандал! Еще бы! С такими величинами общаться приходилось: Черкасов, Мордвинов, Яншин. Уж какая душка был этот Яншин. «Машенька, у вас чудесные ножки. Машенька, ваш стан достоин кисти Тициана…» А сам, гад, руками так и шарит! Или этот, как его, забыла фамилию, грузин… Так тот сразу на кушетку повалить норовил… И актриски ее любили. Все тайны сердечные поверяли. Пока она их гримирует, все выложат. Когда… Кто, с кем… Ну просто она у них наперсницей служила. Одна дама ее так и называла. Ты, говорит, Маша, моя наперсница. Уж так сюсюкала, а сама, змея, потом булавку в руку воткнула. Мол, ресница во время съемки отвалилась. Натерпишься, бывало, с этими актрисками. Конечно, в музее проще. Стоит себе истукан, а рядом табличка «Монгольский воин в полном вооружении» или «Фараон Третьей династии Тутмос в полном парадном облачении». Да какой он фараон? Манекен. Чучело! И украшения его фальшивые. Медяшки, стекляшки… Она сначала думала – золото. Странно даже становилось, а вдруг украдут, тогда ее затаскают по милициям. Ведь кто у нас виноват? Стрелочник! Раз на «Мосфильме» у одной актриски пудреницу серебряную сперли. Так на нее подумали. А она, Маша Шранк, сроду чужого не брала. Нашлась проклятая пудреница. Дома она, актриска то есть, ее забыла. И даже, змея, не извинилась. А тут драгоценности фараона… Многие тысячи стоят… Что будет, если упрут? Скандал!