Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

– Вопросы суду не задаются, – строго одернул его Триединов, – а если у вас есть еще что – говорите. Только, будьте любезны, без этих ваших… обобщений. Извольте говорить о своих родственниках, о наших не надо. И, повторяю, мы не будем спорить ни с вами, ни с вам подобными, мы будем продолжать вас разоблачать.

– Но помилуйте! Взгляните правде в лицо! Достаточно же сходить в зоопарк, посетить там вольер с высшими обезьянами, чтобы визуально, наглядно, так сказать…

Тут поднялся прокурор Славин.

– Довожу до сведения суда, – заявил он, – что в соответствии с Постановлением Святейшего Синода от третьего дня сего месяца упомянутые животные признаны «кощунственной пародией на замысел Творца», а потому изъяты из всех зоопарков страны, с формулировкой: «Дабы не вводить посетителей в грех и во избежание возможных соблазнов».

Зал встретил это заявление аплодисментами. Иван Христофорович кивнул обвинителю и, нахмурившись, обратился к подсудимому:

– Браилов, имейте в виду: по закону я не могу ограничить вас во времени, но всякие попытки излагать обстоятельства, не имеющие отношения к рассматриваемому уголовному делу, будут мной немедленно и жестко пресекаться.

– О чем же мне тогда говорить? – развел руками подсудимый.

Да, Семен Яковлевич, вот так вот, господин профессор, подумала я. Это вам не наивному, доверчивому юношеству мозги засорять. Здесь перед вами аудитория иная – мужи, умудренные опытом и отягченные знаниями, таких логической эквилибристикой не проймешь. Небось перед студиозусами, гоголем ученым хаживая, уверенней себя чувствовали? А стоило вас ухватить покрепче за ушко да вытащить на яркое солнышко, как вся ваша самоуверенность, аки позолота с ложного кумира, и обсыпалась! Спесь, где твое жало? Ересь, где твоя победа?

– А такие слова, как «раскаяние», «покаяние», для вас ничего не значат? – укоризненно шевельнул бровями председательствующий. – Вы же, как-никак, православный. Во всяком случае, по паспорту.

– Ах вот что, – пробормотал Браилов. – Впрочем, чего же я, наивный глупец, ждал? Что ж… тогда мне нечего больше добавить. Нет! Еще одно…

Подсудимый несколько секунд, моргая, оглядывал суд. Странно, но, по видимости, он только сейчас понял, что потерпел фиаско. Как в процессуальном, так и в нравственном смысле. Однако примириться с этим фактом, с упрямством истинного фанатика, не желал.

Вдруг Браилов резко повернулся к прокурору и, набрав в грудь воздуху, выкрикнул каким-то надтреснутым, срывающимся на несолидный фальцет голосом:

– Бросьте ваши устрашенья, у науки нрав не робкий, не заткнуть ее теченья вам своей дрянною пробкой!

Этот хамский стишок (подозреваю, заемный), должен был, вероятно, уязвить Славина, но в действительности наглядно продемонстрировал окончательное духовное банкротство подсудимого.

– Ну, довольно, – заявил Иван Христофорович Триединов, поднимаясь. – Суд удаляется на совещание для вынесения приговора.

– Прошу всех встать! – звонко скомандовал секретарь.

Потекли долгие минуты ожидания.

Пока все с нетерпением ждали возвращения суда из совещательной комнаты, я, чтобы скоротать время, по спорила со спецкором «Московского богомольца», Станиславом Крапивиным. Стас с пеной у рта утверждал, что приговор наверняка будет более жестким, нежели предложил гособвинитель. Имея в виду отсутствие раскаяния и общественную значимость. Я же резонно возражала, что Иван Христофорович давно и повсеместно известен своим милосердием, а потому избранная им мера наказания никак не может оказаться суровее запрошенной прокурором. Не без гордости констатирую, что ваша покорная слуга вновь проявила прозорливость.

Суд в своем приговоре полностью подтвердил как доказанность вины подсудимого, так и квалификацию его действий. Согласился суд и с предложенным обвинителем наказанием, однако лишь в основной его части. Дополнительную же санкцию, в виде лишения права занимать определенные должности, счел излишней.

После оглашения приговора в зале зашумели. И не могу сказать, что одобрительно. Слышались даже отдельные выкрики вроде: «Почему так мягко?», «Пожизненное кощуннику!», «Оскопить и на лесоповал!» и, прошу прощения, «Каплун в ермолке». Впрочем, председательствующий моментально пресек эти стихийные проявления.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Скажу по секрету, что и мне самой подобная реакция зала была отчасти близка. Во всяком случае, понятна. Но порядок есть порядок. Кроме того, по трезвом размышлении, приговор был постановлен совершенно справедливый – законный и обоснованный. В конце концов, цель мирского правосудия отнюдь не месть. Ибо сказал Он: «Мне отмщение и Аз воздам». Главное – вернуть обществу здорового мирянина. И предостеречь от соблазна иных неустойчивых.

Пускай же этот процесс послужит подобным, тяготеющим к духовному падению, личностям крепким нравственным уроком, аминь.

Владимир Юрченко

Снятся ли котам семантические сны?

У лукоморья дуб зеленый; Златая цепь на дубе том: И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом; Идет направо – песнь заводит, Налево – сказку говорит. А. С. Пушкин

Из подвала тянуло сыростью и сладким запахом мышей. Кот в задумчивости постоял у пробитого снарядом отверстия в бетонном фундаменте и с сожалением развернулся. Пора было возвращаться. Брезгливо дернув мокрой лапой, он перепрыгнул заполненную грязной жижей вмятину от танкового трака и стрелой прошмыгнул в блиндаж.

– Фугас! Ты где болтался? – голос старшины был суров. – Я тебя, кошара драный, по законам военного времени, должен к стенке поставить!

Кот проскочил под занесенным для пинка сапогом, пролетел мимо горячей буржуйки и запрыгнул на верхний ярус деревянных нар, где стояла открытая банка тушенки.

– Ты меня, Мяухалыч, поймай сначала, а потом уже к стенке ставь, – давясь пахучим куском мяса, промурлыкал усатый.

– Навыращивали вас на нашу голову, – буркнул старшина, – скоро уже деревья заговорят.

В ответ раздалось лишь сопение и смачное чавканье. Нормально есть мешала модифицированная под речь челюсть. Через несколько минут, наевшись, кот потянулся, выпустил когти, поскреб по деревяшке и мечтательно протянул:

– Вот кончится война, вернусь сюда и буду жить на чердаке перчаточной фабрики. Там столько кошечек молоденьких. Красота!

– И как только они тебя, кошлатого такого, к себе подпускают?

– А я подход хороший знаю, не зря ж до войны в брачном агентстве работал.

– Где?!

– В «Двух амурах». Меня тогда Пушком звали.

Дружный гогот солдат оглушил стены блиндажа.

– Пушо-ок!

Кот как ни в чем не бывало продолжил:

– Я тогда был чистенький, умытый, с бантиком на шее. Хозяин меня кормил только отборным мясом и даже котлетами.

– И чего же ты делал в своих амурах?

– Записочки влюбленным относил, стишки читал.

– Стишки?

Кот грациозно перевернулся, подставив под исходящий от буржуйки жар свалявшуюся шерсть подбрюшья, и лениво, врастяжку продекламировал:

Чихнул Амур, стрелу пуская, Но зазвенела тетива, И вот уже совсем иная Им уготована судьба… У счастья узенькие дверцы, И мальчик тут не виноват, Стрела, направленная в сердце, Бывает, попадает в зад[2]…

– Фугас, а ты чего из агентства ушел?

– Кастрировать хотели.

– За что?

– Отправили один раз любовную весточку передать одной бизнес-леди, а она заводчиком оказалась. Таких персияночек выводила, загляденье. Мозгов нет, интеллект первого уровня, даже говорить толком не могут. Муси-пуси всякие, душечки, пупсики. В общем, для гламурных дамочек. Зато выглядя-я-ят!