Романовы. Пленники судьбы - Александр Николаевич Боханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Безбородко же хотелось жить не по установлению сверху, а по своему хотению. Он собирал картины, произведения искусства, и ему совершенно не нравилось вставать ни свет ни заря и отправляться на дворцовые разводы и слушать распоряжения Императора, передаваемые через каких-то безродных вестовых. Он считал, что имеет полное право на особое положение в Империи, делу процветания которой он отдал много лет и сил. Кроме того, его угнетало, что братья Куракины фактически отстранили его от управления внешней политикой, хотя формально он оставался общепризнанным «главным знатоком» международных дел.
Не существует никаких надёжных подтверждений того, что Безбородко намеревался организовать некий заговор по свержению Павла I. Для такой безрассудной авантюры он был слишком мудрым и слишком старым. Внести же разлад в Императорскую Семью было его сокровенным желанием. Там, где разлад, где противоречия, где нестроения, – там его стезя, там он может принять на себя роль рефери, которая ему всегда была так мила. Недалёкий Кутайсов тут оказывался весьма кстати. Стоило провести с ним несколько умных бесед, намекая на то, что он «неоценен», что его третируют и затирают «известные особы», как этот «турецкий дурачок» начинал смотреть на тебя влюбленными глазами и готов был делать для тебя всё что угодно. А ничего особенного делать и не требовалось. Надо было только регулярно, раз за разом, намекать Монарху на «противодействие» его воле, ненароком расхваливать людей, явно не расположенных к Императрице и её компаньонке Нелидовой.
Закулисная «менторская» деятельность Безбородко начала приносить плоды, что стало очевидным уже в конце июля 1798 года после отставок Буксгевдена, Нелединского и Плещеева. Но, наверное, самое сладостное мгновение Безбородко ощутил в августе того года, когда получил письмо от Императрицы, в котором она взывала к нему за защитой и поддержкой. Никакой «поддержки» старый интриган оказывать не собирался, но сам факт подобного «падения» гордой Марии к его ногам доставил ему истинное наслаждение. Однако в пылу закулисной борьбы по свержению «женской партии» канцлер не разглядел, что с его помощью был выпущен из бутылки страшный джинн, имя которому – барон П.А. Пален.
Именно Пален сменил Безбородко в роли ментора Кутайсова и стал главным действующим лицом в интриге по свержению Павла Петровича после смерти канцлера Безбородко 6 апреля 1799 года. Потом о Палене говорили, что его душа «черна, как бездна ада». Но это всё вскрылось позже, когда он уже сыграл свою преступную партию. В июле же 1798 года, когда Пален вознёсся на самый верх иерархической пирамиды, его скорее рассматривали как «второго Аракчеева», но совсем не как фатальную фигуру.
В начале царствования Павла I, несмотря на свое феноменальное чутьё, Пален – тогда правитель Рижского наместничества – совершил невероятную ошибку. Когда в феврале 1797 года проездом в Риге оказался Платон Зубов, отправлявшийся в Европу для лечения из-за «расстроенных нервов», правитель Наместничества устроил ему пышную встречу и потом лично отправился его сопровождать до границы. Павел Петрович воспринял это как вызов и отреагировал незамедлительно: «за учиненные подлости» Пален был уволен в отставку. Потом несколько месяцев он обращался к разным лицам, слезно просил о помиловании, клялся в верности до гроба Императору.
Его стенания возымели действие: 20 сентября 1797 года Пален был возвращен на службу. Он командует лейб-гвардии Конным полком, 31 марта 1798 года производится в генералы от кавалерии и награждается орденом Андрея Первозванного. Час же служебного триумфа наступил в июле 1798 года, когда Пален сменил Буксгевдена по посту военного губернатора Петербурга. Наконец 22 февраля 1799 года Пален получает графский титул.
Вопрос о том, кто способствовал возвышению Палена, до сих пор остаётся открытым. В качестве ходатаев чаще всего называются имена Кутайсова и воспитательницы Царских детей и «главы немецкой партии в Петербурге» Шарлотты-Карловны Ливен, урождённой фон Гаугребен (1743–1828), ставшей в 1799 году княгиней. Представляется маловероятным, чтобы Павел Петрович руководствовался в своей кадровой политике мнением Кутайсова и Ливен. Первого он так до конца и продолжал считать «брадобреем», а госпожу Ливен, при всех несомненных воспитательных способностях и преданности делу, он не мог воспринимать человеком государственного склада ума.
Более обоснованным выглядит предположение, что мнения таких людей, как Ф.В. Ростопчин – в 1798 году генерал-адъютант и генерал-лейтенант, но особенно князь А.А. Безбородко, сыграли важную роль. Были какие-то и другие восхвалители, но их имена не столь значимы. Атмосфера придворного «восхищения» не могла не повлиять на настроения Императора, которые передал в своих воспоминаниях барон К.А. Гейкинг:
«Однажды Павел, находившийся в небольшом кружке приближённых, выразился так: «Странно! Никогда я не слыхал, чтобы о ком-либо говорили так много хорошего, как о Палене. Я, значит, довольно ложно судил о нём и должен эту несправедливость поправить».
Дорога к власти для Палена была открыта; он смог обаять Императора своим усердием, исполнительностью, беспрекословным послушанием. Но вместе с тем он сумел использовать в своих видах то качество, которое так всегда высоко оценивал Павел Петрович: прямоту суждений и критические самооценки. Конечно, как показало дальнейшее, всё это была тонко рассчитанная и талантливая игра. Пален клялся собственной жизнью служить Императору до последнего земного вздоха, но многие месяцы не просто грезил, но деятельно подготовлял его убийство…
В какой степени Лопухины, и в первую очередь Анна Петровна, были вовлечены в антипавловскую деятельность? Была ли возлюбленная Императора рупором его врагов и была ли она осведомлена о подготовке заговора? Совершенно точно известно, что сенатор, а затем обер-прокурор Сената князь Пётр Васильевич в подобной деятельности не участвовал и вообще сторонился придворных интриг. В 1799 году он попросился в отставку, её получил и отбыл на жительство в Москву. Что же касается его дочери, то здесь столь однозначный ответ дать невозможно.
Доподлинно известно, что Анна Гагарина, сохраняя звание камер-фрейлины, имела свои апартаменты в Михайловском замке, куда из покоев Императора вела потайная дверь. Все последние недели жизни Павла Петровича, связанные с Михайловским замком, Анна Петровна провела в непосредственной близости от Императора. Ежедневно, после окончания вечерних трапез в замке ровно в 10 часов вечера, Император проводил у Гагариной родно час и в 11 часов отправлялся спать.
Существует одно свидетельство, косвенно подтверждающее если и не прямое участие Анны Лопухиной-Гагариной
