Зима в раю - Питер Керр

Ассортимент tapas сеньоры Бонет был поистине впечатляющим. Пленительное сочетание цвета, запаха и вкуса воплощало собой обильные дары майорканской земли и Средиземного моря: мерцающие красные креветки и langostines, обжаренные на гриле в оливковом масле и лимонном соке; золотистые кольца кальмаров во фритюре; куски картофеля, залитые чесночным майонезом; фрикадельки из ветчины и телятины, булькающие в бульоне с петрушкой; серебристые малыши угри, припущенные в шерри; черные и белые сардельки butifarrón, испускающие экзотический аромат корицы и тмина; и даже пухлые финики, завернутые в лепестки вяленого окорока serrano.

В качестве альтернативы или даже дополнения к этим «легким» закускам сеньора Бонет приготовила несколько бездонных greixoneras излюбленного местного блюда в сезон забоя домашних свиней, matances, – супа sopes de matances, который на самом деле был вовсе не похлебкой, а полноценным жарким, плотным, как матрас.

– Если в зале не хватит места для всех желающих, то они смогут танцевать на этом супе, – пошутила Элли.

Звездой кулинарного шоу сеньоры Бонет, несомненно, был porcella asada – роскошный поросенок, «принесенный в жертву» в возрасте трех недель и торжественно поливаемый оливковым маслом и лимонным соком во время зажаривания до достижения хрусткого золотисто-коричневого совершенства, чтобы затем быть возложенным на ложе из печеного картофеля и стручковой фасоли.

Рядом с поросенком скворчали на плите изящные лопатки и ножки майорканского ягненка, а по флангам выстроилась армия небольших птичек, запеченных на вертеле в щегольской униформе хрустящего бекона.

– Это перепелки? – спросила Элли, подозрительно рассматривая батальоны крошечных крылатых солдат.

– Да, – солгал я, отлично зная, что, скорее всего, это были дрозды, а про себя рассудил, что между этими двумя птицами нет особой разницы, разве что у одной разновидности пернатых голос приятнее. Но сейчас птицы явно были не в том состоянии, чтобы петь. Перепелка, дрозд, ворона или воробей – неважно, как тебя называют, когда ты лежишь лапками кверху в ожидании, когда тебя съедят.

И наконец, greixoneras с escaldums (кусочками индейки, плавающими в сливочном соусе) вели к мискам салатов и блюдам с горами шафранового риса, которые, в свою очередь, уступали место арьергарду из подносов, заполненных бесчисленными рядами bunyols (маленьких майорканских пончиков), еще шипящих от жара и щедро посыпанных сахарной пудрой.

Столы по периметру зала были уставлены корзинами домашнего хлеба, блюдами с маринованными оливками, кувшинами с вином, бутылками лимонада gasiosa и емкостями с ледяной водой – чтобы поддержать силы присутствующих до того момента, как сеньор Бонет решит, что все приглашенные в сборе и пора приступить к еде.

Когда это наконец произошло, хозяин заведения привлек к себе всеобщее внимание, несколько раз выключив и снова включив потолочное освещение (в результате чего с полдюжины энергосберегающих лампочек, издав предсмертный хлопок, перегорело), после чего радушно пригласил гостей собраться у прилавков, где он и две его судомойки, обе облаченные в едва прикрывающие тело наряды из блесток, присоединились к сеньоре Бонет, чтобы помочь ей раскладывать по тарелкам banquete grande[394].

Когда последующая куча-мала наконец упорядочилась и мы все смогли выкрикнуть свои предпочтения задерганным буфетчикам, полные platos были доставлены к столикам, и началось серьезное пиршество. Гурманы ели, горланили и смеялись, а Пласидо Доминго, сменивший Хулио Иглесиаса под Святой Девой Барной Стойки, тщетно пытался их перекричать.

Тем временем два «оркестранта» приняли свои привычные сутулые позы у опустевшего бара, откуда, надежно укрытые самодельным экраном из пивных паров и выдуваемого из ноздрей дыма, могли цинично наблюдать сквозь темные очки за инопланетным пристрастием к еде этого странного скопища землян.

Чем дольше продолжался пир и чем свободнее лилось вино, тем громче становился гул застольной беседы, создавая желанное прикрытие нашему абсолютному непониманию разговоров на mallorquín, которые велись вокруг. Улыбки, кивка или «sí», произнесенного одними губами, было вполне достаточно, когда нам адресовались вопрос или обращение.

Теперь, когда суматоха у буфета стихла, обе судомойки были направлены в питейный отдел. Опасно покачиваясь на безумно высоких каблуках, они метались между баром и столами, обходя жаждущих добавки, заменяя пустые винные кувшины на полные и купаясь в полных вожделения взорах, которые украдкой посылали им мужья-подкаблучники, жаждущие ухватить глазом тот лишний дюйм груди или бедра, что открывался девушками с контролируемой точностью в процессе сбора пустой посуды с переполненных столов. Тот факт, что судомойки обладали ногами чуть более красивыми, чем лапы насаженных на вертел дроздов, да и в отношении груди были оснащены ничуть не лучше, никак не влиял на глазеющих. Нет, их заводило мучительно краткое обнажение плоти на фоне блесток, и возбуждение гостей, равно как и дерзость их взглядов, росли с каждым глотком бесплатного вина – вплоть до того момента, пока одна особенно оскорбленная законная супруга не положила развлечению конец, подставив подножку обеим судомойкам одновременно и опрокинув кувшин ледяной воды на перегретый пах мужа.

Шум ссоры и вид судомоек, скользящих по полу лицами вниз, казалось, послужили музыкантам сигналом. Рассудив, что компания уже достаточно разогрелась, чтобы попотчевать ее «живой» музыкой, они проследовали на эстраду.

Клавишник был как минимум на одно поколение старше ударника, и это различие отразилось в исполнении дуэтом первого попурри – подборки хитов Глена Миллера сороковых годов. Звуки, издаваемые синтезатором, более походили на paso doble, чем на свинг, в то время как жующий жвачку ударник выбивал нечто похожее на подражание Ринго Старру в исполнении Джина Крупы в выходной день. Тем не менее несколько решительных пар вышли на танцпол, и музыка вдохновила кого на эффектные быстрые вращения партнерши, кого – на старинный джиттербаг, кого – на джайв, а кого – на энергичные приседания в стиле буги. Мы даже заметили, как старая Мария Бауса исполняет ревматическую соло-версию народного майорканского танца в укромном уголке за мужским туалетом. Когда дело доходило до плясок, она отставала не на одну тему, а на целую эпоху.

Так или иначе, музыканты сделали свое дело. Они зажгли слушателей, и дальше веселье понеслось на всех парусах.