Лоренс Оливье - Джон Коттрелл

Несколько недель спустя невероятная новость о том, что контракты с Оливье, Ричардсоном и Бареллом не будут возобновлены, стала достоянием общественности. Пресса резко критиковала правление “Олд Вика”, чье решение выглядело особенно бессмысленным в тот момент, когда в кассы “Нью-тиэтр” поступило около 10 тысяч фунтов. Эти деньги принесли отнюдь не уже сыгранные спектакли: публика заранее раскупила билеты на вторую часть сезона, в которой должен был появиться Оливье.

Его возвращение в “Нью”, вновь заставившее сотни поклонников ночевать на Сент-Мартин-лейн, состоялось 20 января 1949 года. На этот раз люди выстраивались в очереди, чтобы попасть на особенно знаменательную премьеру. Впервые супруги Оливье вместе выходили на английскую сцену. Поставив “Школу злословия” в роскошных костюмах и декорациях Сесила Битона, сэр Лоренс играл в ней сэра Питера Тизла, очень импонировавшую ему роль. Роль прелестной пустышки леди Тизл, несомненно, подходила Вивьен Ли, но не вызывала у нее особой симпатии.

Считая, что он работает в эпоху, “когда привлечь к себе внимание можно только за счет оригинальности”, Оливье предложил, такую нетрадиционную трактовку комедии, которая поразила аудиторию. Гарольд Конвей писал по этому поводу в лондонской “Ивнинг Стандард”:

“Это был не тот Шеридан — и даже не тот Оливье, — к которому все привыкли. Оливье, по-видимому, подверг сэра Питера Тизла психоанализу. В бывшем холостяке, разочарованном и крайне усталом, он увидел не комическую фигуру, а человека, не дающего выхода своей бесконечной грусти; не партнера в словесных поединках с задорной молоденькой женой, а мягкого, кротко улыбающегося философа. ”Как все кругом меня изобличает” — так и ждешь восклицания этого сэра Питера; его оскорбленная любовь, гордость, надежды становятся центральной темой спектакля. Его трогательный облик неизменно стоит перед глазами независимо от того, присутствует ли он в данный момент на сцене. Оливье создает исключительно тонкий образ; и в столь же мастерском исполнении Вивьен Ли предстает перед нами леди Тизл — чарующая взор, переходящая от проказ к раскаянию мгновенно, единым движением глаз, тончайшим колебанием голоса. Но сэру Лоренсу все-таки не удается сидеть между двумя стульями. Его цель — играть Шеридана, оставляющего на глазах слезы, но драматическая структура не выдерживает его успеха”.

После австралийских гастролей мисс Ли чувствовала себя в роли леди Тизл довольно уверенно, и, хотя эпитеты в рецензиях заставляли предположить, что смотреть на нее приятнее, чем слушать, общий тон критики был вполне одобрительным. На премьере артистов вызывали шесть раз, и после пространного спича перед занавесом Оливье вместе с Вивьен оказался окруженным очередной толпой почитателей. Давно мечтая создать яркий сценический дуэт и вместе играть великие классические роли, они сделали первый шаг по этому пути, обретя надежный, если не сенсационный, успех.

Через неделю Оливье вновь появился в гриме Ричарда III. И вновь, как четыре года назад, когда он впервые поразил зрителей своим язвительным портретом злодейства, его выступление провозгласили лучшим из всего, что могла предложить лондонская сцена. Для постановщика Джона Барелла это была лебединая песня в “Олд Вике". В число участников входила теперь мисс Ли, игравшая леди Анну. Новая роль была ей тоже неприятна, но она справилась с ней хорошо, обнаружив, по словам одного из критиков, “такую мощь в голосе и манере исполнения, какой не было ни в одном из ее созданий… Это запоминающийся образ, разительно непохожий на фарфоровую леди Тизл".

Со скоростью, которую недооценивал даже ее муж, мисс Ли превращалась в сильную драматическую актрису. Парадоксально, что он пытался отговорить ее от роли, которая произвела на зрителей “Олд Вика" наибольшее впечатление в этом прощальном сезоне. Оливье сомневался, будет ли ей под силу Антигона в вариации Жана Ануя на тему софокловской трагедии. Образ требовал такого напряжения голоса и такого эмоционального порыва, каких она еще не проявила ни разу. Но испытание подняло ее дух, и она добилась своего. Оливье поставил драму (вместе с одноактной пьесой Чехова “Предложение”) и сыграл облаченный в смокинг Хор, ведущий повествование. В итоге спектакль пользовался шумным успехом.

3а пять месяцев супруги Оливье принесли "Олд Вику" около 60 тысяч фунтов, подняв его на прежний золотой уровень. Прошедший сезон, укрепив престиж сэра Лоренса скорее как режиссера, нежели актера, обозначит огромный профессиональный рост мисс Ли. Она уже не была обворожительным мотыльком с ярлычком звезды. О ней начали говорить как о многообещающей актрисе выдающегося дарования. И вскоре она в значительной мере реализовала свои возможности, поднявшись на новую высоту в прославленной роли истерзанной и обреченной Бланш Дюбуа в «Трамвае “Желание”» Теннесси Уильямса.

Актрисам бывает иногда непросто выйти из образа, и близкие друзья тревожились из-за того, что Вивьен играет такую мучительную, выводящую из равновесия роль. Колебался и Оливье, которому предстояло ставить драму, хотя после Антигоны возможности мисс Ли не вызывали у него сомнений. Речь шла также о большой физической нагрузке, ибо на протяжении двухчасового спектакля Бланш почти не покидает сцену. Однако Вивьен и слышать не хотела о томч что подобный труд может оказаться для нее чересчур изнурительным. Так же как в Скарлетт и Сабине, она нутром чувствовала в Бланш свою роль.

В октябре в театре “Олдвич” состоялась премьера “Трамвая”, которую ждали с огромным нетерпением. Занавес поднимали четырнадцать раз, и публика настойчиво требовала Оливье. “Нечего им смотреть на меня разодетого, в белом галстуке и фраке. — заявил он. — Пропадет впечатление”. Так что вечер завершился не речами, а оглушительными овациями в честь мисс Ли, которую трудно было узнать в крашеной блондинке с изможденным лицом стареющей распутницы. На улице супругов сторожили около пятисот поклонников, но в этот вечер они не давали автографов. Сыграв с редкой драматической силой такую большую роль. Вивьен была крайне утомлена. В течение восьми месяцев, не пропустив ни одного спектакля, она каждый день появлялась в облике одинокой увядающей красавицы с Юга, изнасилованной своим озлобленным шурином, почти доведенной до самоубийства и в конце концов упрятанной в психиатрическую лечебницу. И всякий раз, когда опускался занавес, она еще несколько минут не могла прийти в себя, дрожа в припадке спровоцированной ролью истерики.

Как и боялся Оливье, многие критики не были готовы к столь мрачному и тяжелому зрелищу. По словам одного из них, ему казалось, будто его протащили сквозь кучу отбросов. Эти самозваные законодатели общественного вкуса называли пьесу порнографической, аморальной, непристойной. У спектакля нашлись хулители, которые бранили его и с чисто театральной точки зрения. Особенно негодовал Кеннет Тайней, напавший на этот “прекрасный пример того,