Пять минут до любви - Ирина Лобусова

— Это слишком долго. Ты сама сможешь прочитать.

— Что прочитать? Я ничего не понимаю! Вместо того, чтобы все объяснить, ты принялся меня оскорблять! Не хочешь говорить — не надо, но зачем так поступать?! Неужели нет никого рядом с тобой, чтобы ты мог сорвать свое зло?

— Успокойся. Я просто растерялся — ты так хорошо начинала…

— Что начинала?

— Свою жизнь. А заканчиваешь…

Мне вдруг стало страшно. Я молчала. Он сказал:

— Сергей собирался тебя продать.

У меня посинели руки.

— Это не правда.

— Чистая правда!

— Рассказывай.

— Слишком долго. Ты прочитаешь то, что я написал.

— Ты написал мне письмо?

— И передал сегодня, с поездом. Встречай в восемь вечера поезд.

— Говори вагон.

— Седьмой. Проводника зовут Володя.

— Я должна ему что-то заплатить?

— Нет. Я все уже сделал. Видишь, как я постарался для тебя? Я ведь люблю тебя, дурочку! И мне очень тебя жалко.

— Что-то страшное?

— Даже больше… ты поймешь.

— Я еще не знаю, что это, но все равно говорю тебе: спасибо.

— Живи умно и счастливо. И сделай мне персональное одолжение.

— Какое?

— Больше ни в какие истории не попадай!

Я не буду приводить текст письма полностью. Оно было слишком длинным… Но я поняла в нем главное. Из этого мог получиться неплохой рассказ. Наверное, чтобы рассказать все до конца, мне лучше обратиться к такой форме. Я не писала рассказов никогда в жизни. И написала один единственный раз. Итак, мой

РАССКАЗ,

“ Серые, унылые стены. Он вытащил ключи зажигания и намеренно не поставил машину на сигнализацию, зная, что находить ее каждый раз на одном и том же месте — будет чудо. А так приятно, когда в жизни есть чудеса. Он захлопнул дверцу громко, изо всех сил, словно мстил за себя целому миру. Чувство омерзения он испытывал с тех пор, когда завернул с пыльного и шумного проспекта в незаметный, маленький переулок. И, оставив машину возле незаметного брандмауэра рядом со служебным входом, подписал этим свой приговор. Приговор, который каждый раз, день за днем, приводил в исполнение.

Он обернулся. Две дранные блохастые кошки рылись возле мусорного контейнера. Тихо и безнадежно. Совсем как люди. На фоне покосившейся кирпичной стены его машина выглядела аляповатым, неуместным пятном. Он усмехнулся жесткой усмешкой. Точь в точь как уличная кошка. Рыться в помойке — для чего? Он подумал, что вряд ли кто-то вошел бы в этот ночной клуб, если б увидел, как отталкивающе мрачен он изнутри. По сравнению с роскошным убранством фасада.

Было около полудня, и сделанная из ржавого железа дверь служебного входа выглядела так, словно в последний раз ее открывали в прошлом веке. Внутренний двор был так убог, что никому бы не пришло в голову, что эта ржавая дверь и серая стена имеют что-то общее с шикарным и дорогим ночным клубом. А между тем это был очень удачный второй выход, через который в случае внезапной облавы можно было попасть на совершенно противоположную улицу.

Облавы случались примерно раз в месяц. И не заканчивались ничем — разве что сопровождающим их шумом и действием на нервы владельцу. Реже устраивались разборки. В помещение заходила парочка бригад и выясняла отношения с автоматными очередями и шумом разбитой посуды. Но бригады успокаивались быстрее, чем менты во время облав. Помирившиеся соперники запирали клуб изнутри и несколько суток в запертом, затхлом помещении продолжалась настоящая оргия с перевернутыми столами, неприкрытым развратом, громкой музыкой и сгустившимся под потолком синим дымом. Тогда снаружи вывешивали табличку «клуб временно закрыт». Для всех остальных посторонних любителей ночной тусовочной жизни это был просто очень дорогой ночной клуб. Но остальные, попадающие в круг избранных, прекрасно знали, что скрывается за шикарной вывеской. Проституция и наркотики.

Он поморщился — потому, что плохо реагировал на дневной свет. Разумеется, дверь была закрыта. В клубе была установлена мощная система охраны. Он нажал незаметную кнопку в стене, соединяющей переговорное устройство с видеокамерой. После этого чуть левее выдвинулась маленькая панель с цифрами. Посторонние после нажатия кнопки должны были долго и нудно выяснять отношения с охранников на входе. Но если охранник видел, что к двери приближается свой, то выдвигал панель. И, набрав свой персональный код, свой человек открывал дверь и без проблем заходил внутрь. Он набрал цифры. Замок щелкнул. Поддел плечом дверь и оказался внутри длинного коридора, где в самом начале был пост охранника.

Он небрежно кивнул парню на входе и тот сразу вытянулся при его появлении. Он пошел дальше и не видел, как презрительно скривился охранник, как плюнул на пол за его спиной. Презрение, ненависть, грязь… Иногда ему даже казалось, что все это окутывает его словно невидимой паутиной. Все туже и туже, не избавиться, не преодолеть. Он проходил сквозь эти двери сотни раз. Но то, что он собирался сделать в этот раз, превышало все границы… Это было настолько омерзительно, что его тошнило от самого себя.

На повороте кто-то мягко задел плечом и в воздухе запахло дешевыми духами, плохой косметикой, не мытым телом. Его удивляло прежде всего то, что от всех девиц этого заведения пахнет прежде всего затхлостью — страшной затхлостью, которую невозможно смыть. Но таким чувствительным был только он… Не поворачивая головы, коротко бросил:

— Привет, детка.

Это была Марина, девчонка лет 20 — ти, работавшая в клубе стриптизеркой и по совместительству проституткой. Девушка с душой налогового инспектора и телом фотомодели. Вообще-то ей было лет 20, но в обнажающем свете дня (который проникал в коридор сквозь окна под потолком и кое-где открытые двери), после целой ночи работы на сцене и с клиентами, самое меньшее, сколько можно было ей дать — 40 лет. Он поразился тем мужчинами, которые были с ней ночью. Посмотрели бы они на нее сейчас! Таких, как Марина, прошло на его веку несколько тысяч.

Официально он работал в недавно созданном агентстве, куда записывались безработные и выброшенные на помойку актеры. А неофициально он поставлял проституток и стриптизерок в публичные дома и ночные клубы по Москве и заграницу. Представляясь же кому-то на светских раутах, говорил, что работает в шоу — бизнесе. То же самое он говорил женщинам, которые попадали под его вербовку. Иногда он обещал сделать из них звезд. Иногда — жениться. Иногда просто предлагал приятное путешествие в зарубежную страну. Выбор был обширен. Но второсортные актрисочки клевали на прямую профессию — в дорогих ночных клубах.

Марину, например, он подцепил на втором курсе Щукинского училища. До этого она танцевала в дешевом ресторане возле одного из вокзалов, откуда он ее и забрал. У нее была красивая фигура, хорошая техника танца и полное отсутствие каких — либо актерских способностей. Когда она только начинала на него работать, она была красивой девочкой: 175 см, 90–60–90, длинные каштановые волосы и лучистый взгляд серых глаз. Но вскоре от этой красоты ничего не осталось — кроме детского выражения потасканного лица и души старой опытной проститутки. Теперь у нее было потрепанное, морщинистое лицо. Но при виде него в глазах ее вспыхнула такая неподдельная радость, которую он давно разучился в ней наблюдать. Он не обращал внимания на женщин. Даже на тех, с которыми изредка занимался любовью. Его всегда поражала женская способность любить и радоваться встрече с тем человеком, который причинил больше всего зла. Женщины любят поддонков… Он сломал ее жизнь, растоптал надежды и уничтожил будущее, и после этого она искренне радовалась встрече с ним! Он превратил молодую цветущую девушку в жалкий ошметок без души с букетом всевозможных болезней, в протертую подстилку для сотен вонючих развратников, в ничтожество, стоящее за гранью общества — и после этого она радовалась встрече с ним! Она настойчиво дергала его за рукав, и он обернулся. Острый приступ отвращения к ней искривил его лицо.