Рубикон - Наталья Султан-Гирей

В каждом городке, местечке, деревушке писцы императора проверяли списки рабов. Италиков освобождали. Отворялись двери эргастулов, рабьих тюрем, выпускали из ям несостоятельных должников. Цепи спадали. Счастливцев встречала яркая лазурь, снопы солнечных лучей, и в этом ослепительном сиянии юное и кроткое божество в венке из полевых цветов и простой голубенькой тунике протягивало им свободу и богатство. Освобожденных тут же наделяли пахотными участками, отрезанными от латифундий казненных сенаторов.

Бедный люд славил Дивное Дитя. Перед статуями Октавиана приносились жертвы. Молва утверждала, что император вовсе не сын какого-то Гая Октавия, но с умыслом почтил своим чудесным появлением на свет дом плебея.

Двадцать лет тому назад, в осеннюю ночь, Дивный Юлий гостил у своих родственников в городке Велитры. Под утро разразилась гроза. Молния ударила во дворе, и в тот же миг триумвир услыхал детский плач. Он кинулся к колодцу и на том самом месте, где молния ушла в землю, нашел младенца.

Цезарь принес в дом Божественное Дитя, рожденное самой землей Италии от ласк бога грома, усыновил малютку и взрастил.

Ребенок рос, чуждаясь других детей. Еще в младенчестве светлые видения посещали Бамбино Дивино. Отроком он смирил врагов Италии, а возмужав, даст Вселенной единый закон и мир.

Октавиан улыбался. Триумф был полный. В Рим победитель Брута вступил на золотой колеснице, увенчанный лаврами. За ним фламины, жрецы Юпитера Капитолийского, в белоснежных одеяниях несли изображения героев от Ромула до Цезаря: всех семерых царей в золотых диадемах, консулов в дубовых венках, полководцев в шлемах, увитых боевыми наградами. Но бюст Люция Юния Брута, основателя Республики, отсутствовал в этой процессии великих мертвецов.

За мраморными героями выступали луперки, служители сурового бога римских воинов Марса Квирина. Держа в руках сверкающие мечи, они кружились в воинственных волчьих плясках. Их танцы почитались священными и исполнялись лишь в храме перед изображением Марса. Но ныне они свершали волчье богослужение — священнейший ритуал квиритов — перед лицом живого бога.

За пляшущими луперками, распевая гимны и славословия, маршировали когорты императора.

Фривольных песенок, как на прежних триумфах, где легионеры, по обычаю, подтрунивали над своим вождем, не было слышно. Осмеивать можно человеческие слабости, но насмешки над божеством были бы кощунством.

Вдыхая пыль, поднятую шествием, Агриппа шагал сбоку отборной центурии. Зеваки с любопытством заглядывали ему в лицо. Сурово и решительно он глядел прямо перед собой.

На вершине Капитолия триумфатор принес благодарственную жертву родным богам. И боги явили юному герою свою любовь.

Двенадцать коршунов, как некогда над Ромулом, парили над сыном Цезаря. В толпе прокатился восторженный шепот.

— Святые птицы... коршуны — это они указали Ромулу, где строить наш город, наш Рим! Сами боги благословили Дитя!

Засев на чердаке Храма, Агриппа выпускал одну птицу за другой. Хитрый пицен сам изловил этих коршунов и уже несколько дней не кормил. Голод победил страх, и крылатые хищники полетели на запах жертвенного мяса.

Вечером Октавиан с упоением рассказывал приятелю:

— Как же мне не верить в мой высокий жребий? Двенадцать коршунов парили над моей головой, и я верю, это были не просто птицы, но все двенадцать божеств Вечного Рима!

Агриппа тихонько ухмыльнулся.

III

Всю ночь из городских фонтанов било вино, и голытьба, черпая ведрами дорогое угощение, кричала:

— Аве Цезарь император!

Однако Квиринал и Палатин, цитадели римской знати, молчали. Там не было семьи, не потерявшей близких во время проскрипций.

— Наглая тварь. — Фульвия опустила занавес окна. Светильник снизу озарял острый подбородок, властно сжатые губы и низкий лоб. Лицо, суровое и сосредоточенное, казалось отлитым из темного тяжелого металла. — Неужели нельзя помешать?

— Чему? — насмешливо спросил Люций Антоний. Большой и дородный, он сидел, опершись локтями о колени. — Чему бы, дорогая, ты хотела помешать?

Она указала на окно:

— На его месте мог бы быть мой Антоний или даже ты.

— Почему "даже"? Не глупей же я моего брата!

— Мешок добрался до восточных лакомств. — Фульвия поиграла стилетом. — Его теперь бичом не отгонишь. Придется мне стать мужчиной.

— Дорогая, — обратился Люций к невестке, — Маний давно хотел видеть тебя. Все порядочные люди в Италии устрашены грабежами. Достаточно иметь приличную усадебку — и легионеры разорвут ее на части! Агриппа награждает своих бездомных разбойников за счет зажиточных хозяев.

Глаза Фульвии блеснули.

— Где Маний?

Маний почтительно доложил государыне, что в Пренесте и Агреции готовится заговор против Октавиана. Заговорщики — люди благородного происхождения, хотя часть из них италики, но всадники и крупные землевладельцы, а не козьи пастухи. Они хотели призвать Секста Помпея, однако от славного пирата их отпугивает его заигрывание с беглыми рабами и преступниками.

— Если государыня, воодушевленная любовью к Родине...

— Ближе к делу. — Фульвия энергично сжала стилет. — Олухи готовы драться, но у них нет вождя, "Так, что ли?

— И солдат, — вставил Мании.

— Люций! — Фульвия подбросила стилет и поймала его на лету. — Наглая тварь вернула Клодии ее приданое. На эти деньги наймешь гладиаторов... После победы обещай свободу.

—  Освободить бандитов?!

— Кто их освободит? — Фульвия зло усмехнулась. — Их перебьют в первых же боях!

— Обиженные со всей Италии примкнут к твоим легионам, государыня, — Маний склонился к ее руке.

IV

Проскрипции продолжались. Конфискованные сокровища рекой текли в казну. Одну десятую Октавиан забирал в личное пользование. Он не транжирил. Ни пышных оргий, ни любовных приключений.

Всегда трезвый, всегда воздержанный в еде и питье, по-девичьи скромный, в белой тунике и лавровом венке, сын Цезаря первоприсутствовал в Сенате, приносил жертвы богам.

По вечерам, закутанный в серый рабий плащ, император бродил по Вечному Городу. Посещал дешевые кабачки, прислушивался, что народ говорит о нем.

Марк Агриппа призвал Сильвия: не знает ли Сильвий сотню-другую верных, неболтливых людей... Они перебрали всех ветеранов и их родичей. Девятьсот молчаливых, неприметных служак друг Октавиана занес в секретные списки. Отныне эти люди будут получать тройное против легионеров довольствие, но в случае нерадивости их уберут их же товарищи. Марк Агриппа умеет жаловать, но сумеет и покарать. Служба его верных клевретов останется сугубой тайной. Даже сам Октавиан не должен подозревать об их существовании. Они обязаны день и ночь следить за императором. Невидимые, сопровождать его каждый шаг. Окружив под видом торговцев, ремесленников, бродяг, оберегать во время одиноких прогулок. На расспросы, о чем думает народ римский, отвечать так, чтобы Бамбино Дивино на ночь не расстраивался.

Сильвий купил дом с двумя выходами. Под вечер он в своем жилище репетировал верных. Марк Агриппа самолично присутствовал при дрессировке.

— Болван, — обрывал легат чересчур усердного. — Ты бы еще салютовал! Говори, как с равным, небрежно, но вольных шуток не вставляй, Бамбино не любит. Посерьезнее, вроде как поучаешь паренька... так, так, пройдись... А ты, малый, изобрази императора... Ничего, сойдет. — Агриппа отирал пот. — Оружие держите под одеждой наготове. Как запищит, сразу кидайтесь на помощь.

Не доверяя агентам, легат, переодетый, сам следил за ними.

А потом, когда Октавиан, оживленный, похорошевший от свежего воздуха, таинственности и ночной прогулки, прибегал к приятелю, легат почтительно выслушивал.

— Народ любит меня! — в упоении повторял император. — Пойдем хоть раз со мной в предместье, послушай, что говорят простые люди. Я — их божество! Ты знаешь, я сам готов поверить в мою божественность! А ты?

— Конечно! Ты ж моя Любовь Небесная, а Меценат говорит, что Любовь Небесная — бог. — Агриппа, озорничая, подул приятелю в лицо, и легкие волосы Октавиана разлетелись золотистым сиянием. — До чего же ты сейчас хорошенький, настоящий божок, а еще сомневаешься. Никогда не сомневайся в себе!

V

Однако не все в Риме и Италии признали новое божество. Зажиточные поселяне проклинали нечестивого императора и его алчных воинов. Сын Цезаря посягнул на их землю!

Обиженные со всех сторон стекались к Люцию Антонию. Брат триумвира должен напомнить нечестивцу: народ римский облек трех полководцев чрезвычайной властью для установления порядка, а не для дальнейших смут!

Все устои рушатся. Проскрипции потрясли то, что некогда казалось незыблемым. Супружеская верность, сыновняя почтительность, преданность слуги господину, арендатора — землевладельцу стали пустым звуком! Все древние добродетели попраны алчностью и наглостью! Да и чего еще ждать, когда консулом был избран погонщик мулов Венидий Басе, а легионами Рима командует батрак и ведет их на своего господина! Да не забудет наглец, что его родитель, его дед, его прадед прожили свой век клиентами великого рода Помпеев, сам Марк Агриппа пас коз у благородного Скрибония, а теперь отобрал землю у своего благодетеля!