Дикое сердце - Симона Вилар

— Я хочу узнать, согласишься ли ты помочь Роллону и выступить против герцога Нейстрийского.

Херлауг лишь вопросительно поднял брови. Молчал.

Тогда Геривей поведал ему свой план. Сказал, как будет невыгодно для короля Карла, если объединенные силы франков одержат верх над язычником, как необходимо сейчас, чтобы план Роберта с городом Шартром провалился. Ибо если город падет, то нейстриец будет выглядеть не как победитель норманнов, а как предатель, отдавший Роллону один из лучших епископских городов Франкии. И он — Геривей — готов дать графу Санлисскому войска, людей и снаряжение, если тот поклянется, что попытается остановить Роберта на пути к Шартру.

— Таким образом вы, сын мой, возымеете двойную выгоду. Вы выиграете в глазах помазанника Божьего Карла Каролинга как блюститель его интересов и вернете себе расположение своего соплеменника Роллона, проявив себя его сторонником..

Геривей отвернулся, поглаживая крутившегося у стола охотничьего пса, а на деле — чтобы скрыть явное удовлетворение от реакции графа. Ибо глаза Херлауга так и вспыхнули, он заулыбался счастливой, дерзкой, исполненной надежды улыбкой. Да, Геривей не ошибся, остановив свой выбор именно на этом крещеном язычнике. Пусть он и отпал от Ролло, пусть и считался в Нормандии изменником, но все одно — меж этими пришельцами с Севера существовало почти интуитивное чувство землячества, неразрывные духовные связи, и Герберт Санлисский по-прежнему тяготел к своим собратьям.

Выступить за Ролло было для него делом чести. Даже если Ролло не скоро и узнает, чем обязан перебежчику Херлаугу, для самого Херлауга это будет как оправдание, позволит вновь наладить связи с собратьями. Поэтому-то он с такой охотой дал согласие, слушал план Геривея, уточнял, сам давал советы. Он просто горел идеей помочь избавить прежнего предводителя от разгрома и уже через неделю выступил из Реймса, напутствуемый и благословляемый Геривеем.

Для большинства наблюдавших за отправкой отряда Херлауга, как и для большинства вошедших в него наемников, оставалась тайной цель нового похода графа Санлисского. Численность спешно собранного отряда, куда помимо собранных отовсюду служилых вавассоров входила и личная охрана из норманнов самого Херлауга, вряд ли превосходила количество, обычное для простого набега. Однако в его чересседельной сумке хранилась свернутая трубкой грамота с королевской печатью, по которой Герберт, граф Санлиса, мог требовать под свое знамя в любой вилле или монастыре любое количество умевших держать оружие мужчин, в независимости от их социального положения.

Бывший викинг настолько решительно принялся за дело, что, когда он, уже обогнав движущееся войско Робертина с союзниками, засел в засаде в лесистой низине близ местечка Ришарвиль на пути движения войска, у него было достаточное количество вооруженных людей. Конечно, профессиональных воинов среди них было мало; однако у Херлауга был прирожденный дар стратега, и он сумел так продумать ситуацию, так разместить своих людей и так воспользоваться привилегией неожиданного нападения, что растянувшемуся на узкой болотистой тропе хорошо вооруженному войску поначалу показалось, что они попали в ловушку норманнов.

Роберту Нейстрийскому понадобилось затратить немало усилий и воли, прежде чем он смог сгруппировать своих людей и, выведя, из болот конницу, обрушиться на нападающих. И тут обнаружилось, что число их на удивление мало. Более того, нападавшие оказались отнюдь не людьми Ролло, а франками под командованием того самого викинга Херлауга, который этой зимой присягал на верность Карлу и получил графство Санлис.

Когда Херлауга схватили и привели к герцогу, Роберт поначалу решил, что викинг просто решил заняться разбоем, однако найденная у него грамота с королевской печатью свидетельствовала совсем о другом. По-первости, видя, какой урон нанесли его силам, Роберт хотел вздернуть викинга на первом же суку, но, подумав, решил вызнать у него, каким образом граф Санлиса оказался под Ришарвилем, да еще и с королевской грамотой.

У Херлауга не было личных причин скрывать вмешательство в это дело канцлера Геривея, однако сейчас, когда он вновь почувствовал себя норманном, когда выступил против готовящих нападение на его соплеменников франков, он молчал. Даже пытка не сразу сломила его. И только когда ему выжгли один глаз и готовили залить кипящую известь во вторую глазницу, он сдался.

Это спасло ему жизнь. Роберт даже велел лечить его, ибо теперь Херлауг как свидетель против канцлера короля был нужен ему живым. Роберт даже повеселел. Мечтал, что, когда он разобьет или принудит креститься Ролло, он прославится не только как спаситель христиан и покоритель норманнов, но и сможет на собрании сеньоров королевства выставить Херлауга и предъявить грамоту с печатью и тем самым не только изничтожить Геривея, но и бросить тень на самого короля, при попустительстве которого хотели помешать союзникам в их благородной миссии помощи Шартру. И кто знает, не повторится ли опять ситуация, что произошла лет двадцать назад, когда Каролинги показали себя негодными правителями и корона досталась его брату Эду Робертину.

Поэтому герцог едва не потирал руки от удовольствия, пока не узнал, какой урон понесло его войско от неожиданного нападения Херлауга.

— Это позорное поражение — признался он Раулю Бургундскому, который, стеная, лежал в наскоро разбитой палатке, а военные костоправы, осыпаемые бранью бургундского принца, старались вправить его вывихнутое при падении с лошади колено. Роберт обождал, пока Рауль немного успокоится, и продолжил в своей обычной невозмутимой манере: — Однако я надеюсь, что уже завтра мы сможем выступить и победой под Шартром покрыть свое поражение под Ришарвилем.

И тут Роберта ожидал новый сюрприз. Оказывается, Раулю дали понять, что в его положении он сможет сесть на коня не ранее чем через две недели, и, узнав об этом, бургундец решительно отказался, пока он нездоров, дать в распоряжение Роберту своих людей и тем самым отказался от славы защитника города Покрова Богоматери.

— Вы либо подождите меня, — говорил он тихо, но решительно, — либо вольны выступать с одним войском Нейстрии. Но, клянусь всеми святыми, пока я не буду готов возглавить свою армию, ни один бургундец не двинется к Шартру под синим знаменем Нейстрии.

И сколько бы Роберт ни увещевал будущего зятя, сколько бы ни взывал к его чувствам христианина и врага норманнов, сколько бы ни объяснял, что своим упрямством Рауль может сорвать весь проработанный План внезапного нападения на занятого осадой Ролло, бургундец оставался непреклонен.