Закон Талиона (СИ) - Пригорский (Волков) Валентин Анатолькович

Виктор Сергеевич подрагивающей рукой расплескал золотисто-коричневую жидкость по мыльным пузырям.

— Ну, дядя Слава, нагнал жути. Меня, ей богу, аж в жар…! Это дело надо охолонуть…и лимончиком, лимончиком. Если я правильно понял, какой-то контроль всё же осущестлвл…, тьфу — язык завязался!

Вячеслав Владимирович с улыбкой смотрел на растерянного друга.

— Правильно, — он кивнул, — контроль действительно существует, и подбор кадров при этом имел и имеет решающее значение. И, чтобы верно оценить изначально заложенную программу, тебе надо вдумчиво выслушать мой рассказ. А мне, в свою очередь, придётся вспомнить события тридцатипятилетней давности. Что тебя так развеселило?

Виктор действительно, следуя потоку своих мыслей, не сумел сдержать улыбку.

— Чёрт знает, — пояснил он, — почему на ум пришло сравнение. Я, когда Николая Ивань-кова встретил, в воспоминания ударился. Э…о чём я? Да, о сравнении! Один учёный муж древности сравнил память с отпечатком перстня.

Горин жестом проповедника воздел указательный палец кверху.

— Зришь в корень, и сам не представляешь, сколь глубоко. "Диалоги" Платона я тоже листал. Сравнение красивое, но спорное. Отпечаток, это след в пространстве, но ещё Ари-стотель полагал, что человеческая память — не след, а временное усилие души, то есть, ин-терпретация следа. Иммануил Кант через много веков высказался категоричнее: "Нельзя приписывать пространственного отношения тому, что определено только во времени". Это он о памяти. А он был вели-икий умница. Учёный исследователь разума Грей Уолтер, говоря о памяти, поэтично сформулировал: "не вещь, а процесс, не монета, лежащая на столе, а свеча, горящая на алтаре".

Шершнев, ну никак не ожидавший от друга таких познаний, откинувшись в кресле, удивлённо распахнул глаза.

— Ты что, изучал этот вопрос? Э?

Горин покачал поднятым пальцем.

— Интересовался, да и то — не очень глубоко, как раз в рамках формирования подкон-трольного подразделения.

Удивление попёрло через край.

— Издеваешься, да? Причём здесь…?

Вячеслав, прижав руку к сердцу, хитро прищурился.

— Витя, я тебя умоляю, разве я похож…?

— Ещё как! Память и контроль — это надо же! Коллаж из консервных банок! "Причём тут борщ, когда такие дела…?"

Генерал элементарно дурил, прикалывался, зная, что друг его поймёт, и что вот такая дурь им обоим сейчас необходима, чтобы психологически расслабиться, о слишком уж серьёзных вещах пойдёт речь. Вячеслав Владимирович с выражением ироничного терпения на лице, безропотно ждал, когда друг, наконец, угомонится.

Виктор ещё немножечко покипел для самоутверждения и прекратил.

— Ладно, чего уж там, рассказывай.

— Готов?

— Не томи.

— Угу. Рассказ будет в меру длинным, и объяснять мне придётся вещи, для большинст-ва людей необычные и непонятные. Лично я принадлежу к большинству, так что принимай на веру и не требуй невозможного. В общем, всё, что могу…в доступной форме. А начну я, пожалуй, с ремарки по поводу ранее сказанного. Казалось бы, чего проще: вернуться под крыло государства, в данном случае ФСБ — наилучший способ уйти от ответственности. Пробиться к директору, выложить на стол всю подноготную и лихо рапортануть, мол, "при-был для дальнейшего прохождения службы". Как, по-твоему, обрадуется?

Генерал энергично замотал головой.

— То-то и оно. Таким шагом я подставлю не только подразделение, но и "новое демо-кратическое государство". Организация-то незаконная. А государству это надо? И, что дальше? Директор единолично решение не принимает. Круг посвящённых разрастается. Утечка. Шумиха, международные журналистские расследования, запросы в ООН и Европар-ламент. Распишут вроде могущественного, всепроникающего монстра. Визгу будет! Кому нужна эта головная боль? Не проще ли это упавшее с неба подразделение ликвидировать? Пока не началось. А заодно и сотрудников? Получается, у меня, как у Магистра, два вариан-та: самороспуск или продолжение работы во благо, но в автономном режиме. Что скажешь?

Шершнев зачем-то дотянулся, взял в руки трость, до того подвешенную изогнутой ручкой за перекладину на спинке кресла, взвесил и легонько тюкнул наконечником об пол, будто ставил точку.

— У нас что, работы мало? Э? Одна "паучья сеть" чего стоит.

— Типа: "если не я, то кто…?"

— Угу, примерно, — Горин с уважением посмотрел на трость, — стало быть, первый вари-ант не обсуждается. Ремарка принята к сведению и более к ней не возвращаемся. Тогда по-ехали дальше, в смысле, назад на тридцать пять лет. В ту пору я в Советской Армии служил, и не где-нибудь, а в Восточной Германии. Помнишь, наверное — служить за границей счита-лось престижным. Всякую шпану туда не пускали, а пускали туда ребят крепких, идеологи-чески проверенных, нравственно устойчивых и в грамоте подкованных. С такими характеристиками парней после службы охотно принимали в ВУЗы и предоставляли приличную работу. Естественно, мы испытывали гордость, хотя нашу службу назвать лёгкой было нельзя, уж я-то знаю, есть с чем сравнивать. Да, чего я тебе рассказываю, ты сам всё прошёл. Вот таким образом отслужил я около года, знать, не зная, что с самого момента призыва нахожусь в жёсткой разработке у КГБ. Кроме меня в ту же часть и в такую же разработку попали ещё трое парней из разных концов Союза по причине на первый взгляд странной: у всех у нас четвёртая группа крови. Вроде бы — чушь собачья, да? У тебя, кстати, тоже четвёртая. В данном случае, ты лицо заинтересованное. Если внимательно выслушаешь, получишь ответ на свой невысказанный вопрос: "как докатился до такой жизни?" Интригую? Хм, не без этого. Ах, да! Имя у меня тогда было другое, и фамилия другая, и сам я был другой: молодой, сильный, в меру наивный и переполненный ожиданием чуда. Эх, Витя…! Нет, я не сожалею о канувшей в прошлое молодости, но иногда очень хочется сбросить с себя груз забот и вновь ощутить ту непременную подспудную уверенность в завтрашнем дне и в светлом будущем. Старый романтик, наверное, ассоциируется со старым дураком? В моём возрасте это нормально.

— Во-первых, — Шершнев погрозил другу любимой тростью, — я по сей день верю, что "завтра будет лучше, чем вчера", а во-вторых: мы с тобой оба с пятидесятого года — это к слову о старых дураках.

Вячеслав Владимирович привычно поднял указательный палец, словно конструируя ось внимания.

— …и о вере в чудо. И чудо некоторым образом состоялось. Вызывают нас вчетвером к командиру части и зачитывают приказ о переводе, опять-таки, всей нашей четвёрки во вре-менное подчинение конкретному офицеру для выполнения специального задания. Конкрет-ный офицер, но, почему-то в штатском костюме, тут же в кабинете знакомится с нами, даёт нам пятнадцать минут на сборы и вперёд. Приказ командира, ясное дело, не обсуждается, а неукоснительно выполняется. Честно говоря, мы моментально просекли, что наш новый па-трон из чекистов, однако это, ровным счётом, ничего не меняло. Погрузились мы в машину, и привезла она нас не в армейскую часть, а в старинную загородную усадьбу, где размещал-ся некий медицинский центр. Там нас крутили-вертели, как подопытных лягушек — только что не препарировали и воздухом через соломинку не надували, а так всё было. Мы голову ломаем, дескать, что к чему, однако помалкиваем. Там же мы узнали, что будем заниматься обследованием подземных коммуникаций под городом Берлином. В голове сразу замельте-шили катакомбы, тайные подземные ходы, замурованные подземелья, прикованные скелеты и сундуки с сокровищами. Фантазия, понимаешь, разыгралась — интересно же!

…Генерал-лейтенант в отставке, депутат Государственной Думы Виктор Сергеевич Шершнев — немолодой человек, более тридцати пяти лет носивший погоны, служивший ве-рой и правдой Родине, вырвавший у судьбы генеральские звёзды и при этом умудрившийся проскользнуть, не запятнав честь мундира, меж смертельными рифами кабинетных интриг, казалось бы, обязанный стать, но так и не ставший прожженным циником, смотрел на сидя-щего в кресле друга и слушал его рассказ. Сам по себе рассказ, покамест, не бог весть какой удивительный, но, судя по неявному волнению рассказчика, постепенно подводящий к не-коему таинственному факту.