Дворец наслаждений - Паулина Гейдж

Я присела на траву. Наверное, Гуи еще не спит. Слишком рано. Скорее всего, работает в своем кабинете, просто мне отсюда не виден свет того окна. И тут я вспомнила, что Гуи все-таки держал одного стража, который каждую ночь дежурил возле его кабинета, поскольку там находилась еще одна комната, где Гуи хранил свои травы и препараты. И яды. Дверь в ту комнату была перевязана веревкой с невероятно сложными узлами, обращаться с которыми Гуи меня тоже учил, но веревка бессильна против ножа, а страж — гарантия того, что в ту комнату никто не сможет войти. Внешняя дверь кабинета открывалась в коридор, который вел из приемного зала в заднюю часть дома, а значит, идти этой дорогой нельзя, меня могут заметить. Нужно попасть в дом до того, как Гуи закроет кабинет, или подождать, пока уйдет слуга, сидящий перед домом.

В этот момент сзади послышались голоса, замелькали огни факелов, и я поспешно пригнулась, скрывшись за стеной. Осторожно выглянув вновь, я увидела, что дом ожил. Гостеприимно распахнулись двери, из них хлынули потоки света. Ворота со скрипом отворились, возле них встала огромная тень, и во двор, колыхаясь, вплыли четыре паланкина и остановились у входа. Занавески паланкинов поднялись, и тут меня пронизала холодная дрожь, ибо из паланкина выбрался не кто иной, как сам Паис, который по-прежнему двигался с той развязной грацией, которую я помнила так хорошо. Других гостей я не разглядела, только слышала шарканье их сандалий и голоса.

Паис не слишком изменился. Может быть, немного располнел, а может, и поседел, я не видела, но его лицо, которое я разглядела, когда он повернулся к своей спутнице, было по-прежнему удивительно красивым — живые черные глаза, точеный прямой нос и полные губы, которые, казалось, всегда чему-то усмехались. На Паисе была короткая алая юбка, вся его грудь скрывалась под многочисленными золотыми цепочками. И все же это очарование дикого зверя больше на меня не действовало, как раньше, когда я была молоденькой девчонкой, ибо теперь я знала, что за ним скрывается — пустота. Но, как видно, вульгарная, кричащая красота Паиса все так же притягивала женщин. Обняв свою спутницу за голые плечи, он весело помахал свободной рукой.

— Харшира! — крикнул он. — Разливай вино! Ореховые пирожные уже готовы? Сегодня я хочу всласть повеселиться. Где мой брат?

Женщина что-то прошептала ему на ухо, генерал рассмеялся, она положила руку на его мускулистый живот, и они вошли в дом. Гости потянулись за ними. Двери закрылись, в окнах зажегся свет, и вскоре из дома послышалась музыка.

Я ждала, пока все рассядутся за столиками, обменяются приветствиями, попробуют лучшего в городе вина. Я ждала, когда Харшира кончит ходить по приемному залу, подгоняя слуг, а потом займет свое место возле дверей обеденного зала. Я ждала, когда носильщики устроятся поудобнее и задремлют, ожидая своих хозяев. Затем я легко перепрыгнула через стену и пошла через двор.

Как я и думала, слуга, сидевший у входа, ушел. Я открыла входные двери, вошла в дом и пошла мимо белоснежных колонн по безупречно чистому залу, выложенному гладкой узорчатой плиткой. Здесь ничего не изменилось. Все та же изящная мебель, кресла из кедрового дерева, инкрустированные золотом и слоновой костью, маленькие столики со столешницами из зеленого и голубого фаянса, живописно разбросанные по всему залу. На стенах все те же застывшие мужчины и женщины с чашами вина в руках и цветами в волосах, голые детишки, кувыркающиеся у их ног, и мистические кошки.

Я подошла к широкой лестнице, уходящей в темноту. Откуда-то справа слышались смех, голоса, звон посуды и звуки арфы. Я не стала прислушиваться. Я была абсолютно спокойна и полна холодной решимости. На полу валялось несколько засахаренных фруктов, которые, видимо, упали с подноса пробегающего слуги. Я подняла их и съела. Мне было наплевать, что мои сандалии громко хлопают по полу. Я поднялась по лестнице. Мне не нужен был свет. Бессчетное число раз ходила я по этим ступенькам, именно ходила, поскольку Дисенк запрещала мне бегать, говоря, что настоящая дама должна ходить медленно и величаво, и давние воспоминания вновь вернулись ко мне.

Я подошла к своей бывшей комнате и распахнула дверь. Окно было открыто, и в комнату струился бледный свет звезд. Я увидела свой столик, за которым всегда обедала, а Дисенк при этом стояла у меня за спиной и внимательно следила, чтобы я соблюдала хорошие манеры. Помню, как она сидела, склонившись над шитьем, освещенная красными отблесками заката, зашивая швы на платье, которые я, вздорная девчонка, разорвала в который раз, поскольку шаг у меня был всегда широкий и я никак не могла привыкнуть к мелким, семенящим шажкам, которым учила меня Дисенк. Кончилось все тем, что Гуи сделал мне выговор, после чего я смирилась, обуздав свою непокорность в угоду вкусам знати.

Моя кровать, вернее, ее деревянный остов стоял на прежнем месте. Тюфяк, гладкие льняные простыни, мягкие подушки — все это исчезло. Не было ковра, не было сундуков, ничего, что говорило бы о том, что в комнате кто-то живет. На какое-то мгновение мне пришла в голову нелепая мысль, что это Гуи в приливе сентиментальности приказал оставить все так, как было, но затем я громко рассмеялась. «Ту, — сказала я себе, — ты все такая же тщеславная дура. В этом доме никогда не было нежных чувств. Внизу пируют двое из твоих возможных убийц, наслаждаясь яствами и поздравляя друг друга с еще одним состряпанным планом, а ты пришла сюда только для того, чтобы мстить. Да стань же ты взрослой!»

И все же я стояла в полной темноте, пытаясь найти хоть какие-то следы той девчонки, которой была когда-то. Но не было в этой комнате запаха мирры, которой меня умащивала Дисенк, не валялись повсюду тонкие, прозрачные ткани, не слышно было криков радости или боли или укоризненных речей. Осталась одна комната, молчаливая и безликая, которая даже не пыталась выгнать меня вон; я сама, вздохнув, повернулась и вышла, вернувшись в коридор, а оттуда на лестницу, ведущую в ванную комнату. На лестнице также было темно, но я хорошо помнила, где находилось это помещение — на заднем дворе, рядом с одинокой пальмой.

Войдя в ванную комнату, я глубоко вдохнула влажный воздух, смешанный с чувственными ароматами благовоний и ароматических эссенций. Сколько же лет к моему телу прикасались лишь мои собственные руки, чтобы вымыть его и сделать массаж? Когда-то я каждый день приходила сюда, становилась на каменную плиту, и слуги принимались тереть меня натром, обливать душистой теплой водой, а потом, вся розовая, с мокрыми растрепанными волосами, я выходила во двор, где меня поджидал молодой массажист. Дисенк всегда тщательно удаляла с моего тела все волосы, и массажист своими безжалостно-опытными руками гладил и постукивал его, натирая ароматными маслами. Тогда мне, красивой и честолюбивой девочке, жизнь казалась прекрасной, полной надежд и осуществимых желаний.