Встреча на далеком меридиане - Митчел Уилсон

Ник позвонил Вале, чтобы уговориться насчет вечера, но девушка, работавшая в одной комнате с нею, сказала, что Валя, кажется, сейчас на коллоквиуме в Институте кибернетики, в другом конце города, а кто-то поправил ее, сказав, что Валя и еще несколько сотрудников уехали с Гончаровым в Академию наук.

Ник с тяжелым предчувствием взялся за чертежи, но работа Гончарова оказалась точной и законченной. Последние изменения в чертежах новой схемы были выполнены на "синьке", примечания отпечатаны на машинке. Ник захлопнул папку. Если это все, над чем ему позволено работать, тогда его работа действительно окончена - пора уезжать. Люди, с которыми он здесь сблизился, уже заняты другими делами и планами и осуществят их еще не скоро после того, как он уедет. У них уже не было ни оснований, ни нужды, ни времени общаться с ним. Весь город и все, кого он тут знал, готовились забыть его. Даже Анни сделала все, чтобы происшедший между ними эпизод канул в черную пропасть, как камень; то, что было, останется в памяти каждого из них как две совершенно разные истории - у него своя версия, у нее своя, - и будет вспоминаться все реже, все безболезненнее, пока не станет совсем незаметной ниточкой в ткани его и ее жизни. Душевное обновление, которое он надеялся здесь найти, так и не пришло к нему, да и вряд ли придет здесь или где-либо в другом месте. Даже вопрос о расхождении с Гончаровым так и повис в воздухе - они ведь только нащупывали возможность решить его. Ника снова начинало охватывать ощущение своей заброшенности и ненужности; в страхе ища какого-то спасения, он набрал номер бюро обслуживания и попросил достать ему билет на самолет на послезавтра, не позднее.

И тут пришел Гончаров, очень усталый, но довольный, словно ценою длительного нервного напряжения он добился наконец желаемых результатов.

Он упал в кресло, вытянул ноги и бессильно положил руки на колени.

- Ну вот, - произнес он. - Что вы об этом скажете?

- Все безупречно.

- Хорошо. Все готово к отправке. Чертежи посылаются самолетом, который вылетит через час. Новые схемы уже смонтированы, проверены и упакованы, их погрузят на тот же самолет. Дополнительные схемы будут собраны в мастерских станции. Послезавтра работа уже пойдет полным ходом, и, если все будет благополучно, испытание начнется на будущей неделе.

- Но справится ли со всем этим ваш Коган? Это ведь работа не для одного человека.

- Конечно, нет. - Гончаров был возбужден и словоохотлив. - С ним два студента пятого курса, которые сейчас проходят там практику. С ним два старших научных сотрудника из постоянного штата, да и отсюда мы посылаем ему помощников. Они вылетят сегодня. Мы посылаем всех, кого можем, чтобы довести дело до конца. Так было решено сегодня утром. - Гончаров взглянул на часы. - Сейчас они уже на пути к аэродрому. - И чуть изменившимся тоном добавил: - Я просил также и о том, чтобы вам продлили визу.

Ник взглянул на Гончарова, стараясь по лицу его угадать, чем кончилось дело.

- И что же? - спросил он.

- Вопрос рассматривается, - кратко ответил Гончаров.

- Понятно, - сказал Ник. - Очень тонкая формулировка, не говорящая ни "да", ни "нет". Я опередил события и заказал место в самолете на послезавтра.

Гончаров бросил на него быстрый внимательный взгляд.

- Вот как? Но в таком случае, вы, наверно, захотите аннулировать просьбу о продлении? Разумеется, это уже от меня не зависит, но Академия обещала уведомить меня, как только будет получен ответ из министерства.

- Я останусь, - вяло произнес Ник. В лице Гончарова ничто не изменилось. - Хотя бы только до тех пор, пока мы не узнаем первые результаты.

Зазвонил телефон.

- Это, наверно, из бюро обслуживания. Брать мне билет или нет? - прямо спросил Ник, предоставляя решать Гончарову.

- Лучше берите. Отказаться всегда успеете.

Но это оказалась институтская секретарша, спрашивавшая Дмитрия Петровича. Гончаров взял трубку. Разговор был коротким, Гончаров сказал "Спасибо", положил трубку и слегка усмехнулся. - Ну вот! Теперь решайте сами. Виза продлена. Вы говорите, что можете остаться?..

- Да.

- Тогда отдайте свой паспорт в гостиницу, когда вернетесь туда, они сами проследят, чтобы вам поставили штамп. - Он встал и протянул руку. - Я очень рад. Приходите ко мне сегодня вечером, мы тихонько отпразднуем это вдвоем. Придется тихонько, потому что я еле жив. Но моя домоправительница позаботится о нас.

- Сегодня я не смогу, - сказал Ник. - Очевидно, я буду занят.

- Ну, тогда завтра. А если сегодня вы вдруг окажетесь свободны, позвоните мне.

- Сомневаюсь, чтобы я был свободен. Между прочим, Валя тоже вернулась из Академии?

Гончаров взглянул ему в глаза и снова сел, как человек, которому предстоит выполнить дело, требующее особой методичности.

- Нет, - сказал он. Голос его был негромок и спокоен, но тверд. - Она уезжает туда вместе с другими.

Ник не мог выговорить ни слова. Он был так потрясен, что у него перехватило дыхание. Изумленный силой нахлынувших на него чувств, он мог только молча глядеть в эти спокойные карие глаза, не отрывавшиеся от его лица и не дававшие отвести взгляд. Говорить было трудно, и он сам заметил, что его срывающийся голос почему-то звучит резко и требовательно.

- Но почему? Почему именно Валя?

- Потому, что отправляемые схемы - это, по существу, ее работа. Потому, что новые схемы будут, по существу, ее работой. Потому, что если придется писать доклад о пересмотре предыдущих результатов, то по справедливости надо дать ей возможность быть среди тех, кто исправит наши ошибки. А также потому, - добавил он чуть-чуть резче, - что она сама очень хотела поехать.

Снова зазвонил телефон.

- Если это из бюро обслуживания, - сказал Гончаров, - вы можете теперь окончательно отказаться.

В трубке послышался женский голос, говорящий по-русски, но так быстро, так взволнованно и ласково, что Ник не сразу узнал Валю. К сердцу его бурно прихлынуло облегчение.

- Ник! - радостно кричала Валя. - О, Ник! Как я рада, что застала тебя! Слушай, Ник! У меня ужасные новости. Я уезжаю. Ты знаешь?

В первый раз, она обращалась к нему так интимно, и от этого неожиданная радость стала еще острее. Звоня через коммутатор, она без стеснения говорила ему "ты", "тебя", "знаешь". Никто, никогда, ни на одном языке не называл его на "ты", и Нику, за всю свою жизнь привыкшему к сдержанному английскому "you", казалось, что она целует и ласкает его; но, изо всех сил стараясь справиться с волнением, он смог выдавить из себя только безжизненное "Да, я знаю" по-английски, потому что за ним неотступно следили карие глаза Гончарова.

- Я не могла не поговорить с тобой до твоего отъезда, - скороговоркой продолжала Валя. - Через несколько минут будет посадка на самолет.

Эти слова, сильнее, чем все, что говорил Гончаров, заставили его почувствовать, что угроза ее отъезда реальна, неотвратима; ему хотелось крикнуть: "Где ты, Валя? Где ты? Я хочу быть с тобой!", - но в горле у него застрял комок, и слова "Я рад, что вы мне позвонили" прозвучали довольно спокойно.

Валя помолчала - она наконец догадалась, в чем дело.

- Вы не один?

- Да.

- О!.. - послышался в трубке замирающий вздох, проникнутый горьким разочарованием, но затем она горячо заговорила: - Ну и пусть! Тогда я сама скажу все, что хочу. Вы понимаете, почему я должна ехать, правда? Все это так для меня трудно! О, Ник, Ник! Я просто не могла больше выдержать, хоть и прикидывалась мужественной. Я люблю вас, Ник. Я хочу сказать вам это, прежде чем уеду. Я люблю вас. Пожалуйста, не говорите ничего. А я говорю это, потому что не могу иначе. У меня переполнено сердце. Но я не хотела оставаться в Москве и видеть, как вы уезжаете.

Слушая ее, Ник прикрыл глаза и заслонил их ладонью.

- Но видите ли, я не уезжаю, - тихо сказал он. Гончаров по-прежнему не сводил с него взгляда.

- Что? - воскликнула она в смятении. - Что вы говорите, Ник, милый? Вы не уезжаете в четверг? - У нее не хватало дыхания. - Сколько вы еще здесь пробудете?

- На сколько дней я остаюсь? - спросил он Гончарова, не выказывая кипевшего в нем гнева.

Гончаров пожал плечами.

- Посмотрим, что вам поставят в паспорте. Да не все ли равно? небрежно произнес он. - Скажите ей, что закажете билет еще раз, когда придет время, вот и все.

- Я еще не знаю, - сказал Ник в трубку. - Вероятно, недели две.

- Только?.. Я не успею вернуться. Но я... - Она всхлипнула. - Я _должна_ ехать. Это _очень_ важно для меня. Все так считают, и они правы, но... - Она зашептала какие-то ласковые слова, которым его не учили на уроках русского языка; он слегка опустил голову и напряг все мускулы лица, чтобы спрятать жегшие ему глаза неудержимые слезы.

- Прощай, мой дорогой, - упавшим голосом торопливо сказала она. - Я... я не могу говорить. Не могу! Все стоят возле будки, смотрят на меня и удивляются. Надо бежать. Может, мне написать тебе?

- Да, пожалуйста, - произнес он. - Очень прошу.