Час Быка - Иван Ефремов

– И это нам удалось! – воскликнула Эвиза. – Мы все здоровы, крепки, выносливы от рождения. Но мы поняли, что наше чудесное человеческое тело заслуживает лучшего, чем сидение в креслах и нажатие кнопок. Наши руки – самые лучшие из инструментов, созданных природой или человеком, – просят искусной работы, чтобы получить истинное удовлетворение. Мало этого, мы боремся за жизнь своего ума совершенно так, как и за жизнь тела. Вы можете узнать про все те усилия, какие потребовались нам в неравной борьбе. Неравной потому, что глубина и всеобъемлющая мощь природы до сих пор не исчерпаны и до сих пор неустанно человечество ведет сражение за свое умственное и физическое здоровье и готово к любому выпаду природных стихийных сил!

Окончание речи Эвизы вызвало новую волну одобрительного шума. Строгая, даже вдохновенная серьезность спала с нее, и она превратилась в жизнерадостную, с оттенком кокетства женщину, которая склонилась перед залом в свободном поклоне танцовщицы. Метаморфоза усилила рев восторга среди медицинской молодежи. Тормансианам вообще нравилась веселая серьезность землян, никогда не шутивших с большими чувствами, никого не осмеивавших, не пытавшихся позабавиться за счет другого…

Эвиза вернулась на прежнее место и снова наблюдала за докладчиками. Они говорили дельные вещи на уровне науки Торманса, сообщали новые открытия, но интересные идеи тонули в массе ненужных фраз. Мысль, как загнанная зверюшка, металась между словесными нагромождениями изречений, отступлений, реминисценций, схоластики доказательств.

Ученые Торманса очень много занимались отрицанием, словесно уничтожая то, чего якобы не может быть и нельзя изучать. Об известных явлениях природы твердили как о несуществующих, не понимая сложности мира. Это негативное направление науки пользовалось наибольшим успехом у массы людей Ян-Ях, потому что поднимало их ничтожный опыт и узкий здравый смысл до «последнего слова» науки.

Прошло немало времени, а Эвиза, за исключением психологических наблюдений, не извлекла почти ничего стоящего внимания. Привычку говорить во что бы то ни стало она объяснила желанием утвердить перед другими свою личность. Кроме того, извергая потоки слов, человек получал психологическую разрядку, необходимую в этом мире постоянного угнетения и раздражения. Вылавливать мысли в пространных речах становилось все более утомительно. Объявленный перерыв обрадовал Эвизу. Она встала, намереваясь найти уединенное место, чтобы походить, отдыхая, но куда там! – она оказалась окруженной шумной толпой возбужденных тормансиан и тормансианок всех возрастов – от юных практикантов до седовласых начальников госпиталей и профессоров медицинских институтов.

Эвиза нашла взглядом своего главврача. Он подошел, бесцеремонно расталкивая людей.

– Отвести вас в столовую подкрепиться? Расступитесь, коллеги «джи», наша гостья голодна и устала!

Эвизе не хотелось есть, особенно в незнакомой столовой. Она теряла аппетит от необъяснимой неприязни женщин, раздававших пищу. В жизни Торманса любая зависимость от человека отзывалась унизительной. Тот, кого просили, издевался и куражился, прежде чем исполнить свою прямую обязанность. Отвращение или в лучшем случае полная незаинтересованность в работе отличали «кжи». «Джи» дрожали перед ними, дожидаясь самой обычной услуги. На заводах и фабриках, где командовали лиловые «змееносцы», положение было иным. Малейшее сопротивление каралось без задержки, чаще всего отправкой во Дворец Нежной Смерти. Зато вне зорких глаз сановников и охранников «кжи» измывались над «джи» вовсю. И те безропотно терпели, зная, что в любой момент по решению Совета Четырех «кжи» могут сделаться их палачами. На Тормансе особенно боялись машин. Массовое применение механизмов в руках невоспитанных и озлобленных людей создавало повышенную опасность. Транспортные катастрофы стали повседневным явлением на Ян-Ях, обычными считались и дикие расправы с долгожителями.

Рассуждая, Эвиза шла рядом с главврачом по аллее к низкому дому, где помещались столовая и гостиница.

– Вы удивляетесь, почему я скрылся за кустами, а не побежал на помощь писателю? – вдруг спросил главврач, ища взгляда своей спутницы.

– Нет, – равнодушно ответила Эвиза. Ей была безразлична персональная мотивация поступка, неизбежно проистекавшего из общественной жизни Торманса.

– Я мог повредить руки и причинить вред множеству людей, лишив их возможности прооперироваться.

Неожиданно из-за деревьев выскочило множество людей и с криком устремилось к ним. Главврач посерел, лицо его исказилось от страха. Эвиза, оставшаяся спокойной, узнала молодых врачей, участников конференции. Они налетели вихрем, оттерли главврача и плотным кольцом окружили гостью с Земли. Эвиза вспомнила, как в один из первых дней в столице ее поразила толпа, окружавшая красивую, нелепо одетую женщину. Это была знаменитая артистка, объяснили потом Эвизе. Она рассыпала направо и налево заученные улыбки. Несколько мужчин в красной одежде грубо отталкивали столь же бесцеремонно напиравший народ. Стоило прийти в общественное место популярному человеку, как сотни молодых людей бросались к нему, прося что-нибудь на память.

Теперь сама звездолетчица оказалась в кольце любопытных, к счастью лишь врачей. Перед ней стояла смеющаяся, довольно миловидная тормансианка: смуглая кожа, черные волосы и блестящие узкие глаза ярко оттенялись облегавшим ее фигуру желтым одеянием.

– Не посетуйте, мы решили задержать вас. Заметили, что вам хочется уйти. Вряд ли мы еще раз встретимся с вами! У нас есть вопросы чрезвычайной важности, и вы не откажете нам…

– Не откажу, – так же весело ответила Эвиза, – если смогу. Мои знания очень ограничены. Что вас интересует?

– Секс! Расскажите, как у вас на Земле справляются с этой причиной множества бед, могучим кнутом в руках власти, призраком высочайшего и лживого счастья. Расскажите или хотя бы ответьте на вопросы, которые мы не смогли задать вам в зале конференции!

Эвиза заметила лужайку, огражденную меридиональной аллеей высоких и густых деревьев и защищенную от зноя. Ее предложение перейти туда приняли с восторгом. Низкая и жесткая трава запестрела одеждами рассевшихся в тени людей, а Эвиза устроилась перед ними на бугорке, поджав под себя ноги, посмеиваясь над собой, что она опять стала проповедницей. Сейчас перед ней была другая цель, чем на конференции. Здесь можно говорить без опасения травмировать формулировками, которые всегда кажутся резкими при разнице в интеллектуальном восприятии. Эвиза посмотрела на темное небо Торманса, перевела взгляд на фиолетовые полосы теней и почувствовала, как ее подхватила музыкальная логика мысли.

Она постаралась поэтичнее передать тормансианам стихотворение древнего русского поэта.

«Голодом и страстью всемогущей все больны – летящий и бегущий, плавающий в черной глубине…» И певучую концовку: «И отсталых подгоняет вновь плетью боли голод и любовь!»

– Человек и на Земле, и у вас на Ян-Ях боролся, чтобы устранить из жизни эти причиняющие боль две силы. Сначала плеть голода – и получил массовое ожирение. Затем плеть любви, добившись пустоты и индифферентности сексуальной жизни. Человечество Ян-Ях то отвергает силу и значение секса, то превозносит это влечение, придавая ему доминантный вес в жизни. От метаний из одной крайности в другую не получается половое воспитание.

– А разве оно есть у вас? – последовал вопрос.

– Есть, и считается очень важным. Надо научиться быть хозяином своего тела, не подавляя желаний и не подчиняясь им до распущенности.

– Разве можно регулировать любовь и страсть?

– Неверное понятие. Когда вы катаетесь на гребне волны, то требуется искусство балансировки, чтобы не соскользнуть. Но если надо остановиться, то вы покидаете волну, отставая от нее…

Видя недоумение слушателей, Эвиза сообразила, что в морях Торманса нет больших прибойных волн и слушателям неизвестно катание на латах.

– Я говорила на собрании о двоякой зависимости. Богатство психики – от сильного и здорового тела, которое от многогранной психики насыщено отвагой, стремлениями, неутомимостью и чувственностью. Биохимия человека такова, что требует постоянной алертности мозга на одну пятую часть его мощности, а это поддерживается лишь уровнем кетостеронов – гормонов пола в крови. За это человек расплачивается, выражаясь вашими словами, постоянной эротической остротой чувства. Если тормозить это чувство слишком долго, то возникают нервные надломы и психосдвиги, то внезапное и порабощающее влечение к случайным партнерам, что в старину у нас звалось несчастной любовью.

– Следовательно, надо разряжаться и делать это импульсно, вспышками, – сказала тормансианка, начавшая беседу.

– Совершенно верно.

– А как же любовь? Ведь импульс не может длиться долго?