Другие семь дней - Виктор Гвор

«Матюгальник» под потолком объявил номер рейса. Андрей поднялся, накинул на спину рюкзачок, подхватил кейс с ноутбуком и подошел к стойке паспортного контроля.

Миловидная девушка, затянутая в отлично сидящую форму, при виде симпатичного парня расцвела в улыбке. Однако мимолетный взгляд на паспорт стер любые проявления дружелюбия.

— Эндрю Первусшин? — спросила местная «пограничница» ледяным тоном, с трудом выговорив сложное в произношении имя.

— Да. С утра точно им был.

— Вы гражданин России?

— Я снова гражданин Советского Союза, — твердо сказал Первушин, уже начиная подозревать нехорошее.

— Прошу прощения, но я не могу допустить Вашу посадку в самолет.

Это еще что за фокусы? Никакого криминала Андрей за собой не помнил.

— На каком основании?

— Решением Совета министров Британского Содружества, поддержанного волей королевы, граждане бывших стран СНГ, СССР и Российской Империи не имеют права покидать территорию Великобритании.

Ни хрена себе! Андрей онемел. Даже не на минуту. На несколько секунд. Но их хватило, чтобы девица успела с тем же льдом, даже айсбергом, в голосе заявить:

— Господин, все вопросы решите в представительстве Вашей авиакомпании. Следующий!

Щаз! Только шнурки поглажу! Реакция на хамство у Первушина всегда была не совсем адекватной.

— Это с какой радости?

Вопрос звучал гораздо грубее, но русский мат девушка явно не понимала. Или очень старательно делала вид, что не понимает.

— У нас распоряжение руководства!

Видимо эта сучка нажала на какую-то пимпочку, поскольку к стойке чуть ли не бегом подлетел молодой хлыщ в костюме в сопровождении пары копов с дубинками. Копы Андрея беспокоили мало, но дальнейший разговор пришлось вести с хлыщем. В отличие от разозлившегося Первушина, тот держался вежливо, но стоял на своем, как стена. Запрещено, и всё. И не волнует.

— А если кто-то прилетит из СССР? — напирал Андрей, — И полетит обратно?

— Нам не сказано ни о каких исключениях. В представительстве авиакомпании вам вернут стоимость билета. Все деньги, включая комиссионные сборы и компенсацию за такси в гостиницу и обратно. Это всё, что я могу сделать.

— Щедрые вы наши! А в Германию я могу вылететь?

— Пока только во Францию и США. В остальные страны вы сможете отправиться, как только они примут аналогичное постановление.

Дальнейший разговор был бесполезен. Будь это не аэропорт, а реальная граница… Первушин хотел бы глянуть, как его останавливали бы эти два дуболома с резиновыми членами! Но прорыв в самолет ничего не даст и ничего не решит. Еще и террористом объявят…

— Вы можете обратиться в Совет Министров. Или оспорить его действия в Королевском суде, — напыщенно произнес хлыщ, с таким видом, будто и эти слова — величайшее благо.

Андрей, задавив яростное желание разбить хлыщу его напомаженное хлебало, молча направился к выходу.

«Вот так, значит? Забегали, суки! Испугались! Надо понимать, началась Холодная Война номер два. Ладно, посмотрим, у кого яйца стальные, а кого так, серебрянкой присыпаны…»

У выхода из аэропорта представительного вида старик обкладывал пространство большим боцманским загибом.

«Товарищ по несчастью», — подумал Первушин и, проходя мимо матерщинника, бросил:

— Не ссы, отец! Прорвемся!

Зевающий после бессонной ночи оперуполномоченный ГУГБ НКВД Петр Лерман сегодня был совершенно не похож на себя. Куда девался стройный, всегда подтянутый и гладковыбритый сержант со щегольским пенсне. Сейчас перед Светловым сидел усталый мужичок в мешковато сидящей мятой форме, с тяжелыми черепаховыми очками на носу, больше всего напоминающий классического бухгалтера в период сдачи годового отчета. Нервного, замотанного до последней степени и зло глядящего на окружающий мир сквозь толстые линзы.

— Ну как? — спросил Светлов.

— Да, уже у самого в глазах рябит от этих… иновременных, — ответил Лерман и, не удержавшись, зевнул. — Черт их побери. Словно плотину прорвало. Едут и едут, толпами. Все поезда забиты, как бочки с огурцами. Ладно бы, если бы жить, так ведь большинство просто посмотреть едет. А у тебя как?

— Еще хуже, — махнул рукой младший лейтенант, — ты-то в основном с бумагами…

— Товарищ сержант, — заглянула в дверь кабинета озабоченная женщина средних лет. — Где у вас можно кипяточком разжиться?

— По коридору до конца и направо, — спокойно ответил Лерман.

— Это кто у тебя? — обалдел Светлов.

— Они же. Едут впятером на крохотной машинке. Меньше «эмки». Муж, жена и трое детей. В КПЗ разместили.

— В КПЗ?

— Ага! Негде больше, все в городе забито. Да и всё равно, там нет никого.

— А если вдруг задержанных приведут?

Лерман махнул рукой:

— Прикую к батарее. Мы же теперь «кровавая гебня». Палачи и садисты. Слышал эту байку?

Светлов кивнул:

— Не то слово. Всю плешь проели! Каждый второй вспоминает!

— Вот, — продолжил Исаак, — раз садисты, то и прикую. Зато дети будут спать на удобных нарах!

При слове «спать» оба зевнули.

— Непонятные они какие-то, — продолжил Светлов. — Словно с другой планеты. Семьдесят лет! Другой мир, другие люди. Как марсиане…

— Ну, а эти, на заставе, «чоповцы»? — уточнил Лерман, глядя в лицо младшему лейтенанту.

— Нет, те простые. Как мы. Одно слово — бойцы. А тут мутно все.

Сержант опять зевнул. Лейтенант безуспешно попытался сдержаться. Получилось только хуже.

— Подозрительные есть?

— Полно! По мне — так все подряд. Ну… Вот этот, например. По профессии — журналист. Едет предупредить деда, чтобы тот в аварию не попал. Но не чувствую я в нем любви к предку. Предлог это.

— Как считаешь, на самом деле что?

— Хрен его знает. Наверное, посмотреть хочет, что у нас и как. Может, думает насовсем перебраться, а может, наоборот, собирается потом гадости говорить. Не поймешь, пока не проявится. Сам понимаешь, проявится, когда уже назад вернется. Не умеем мы, товарищ сержант, им в душу заглядывать. И что с ним сделаешь? Не пустить — так не за что вроде. А пустить — хрен его знает…

— И что решил?

— Пустил, конечно. Куда деваться, приказ от двадцать третьего. Решил, пусть будет ваша проблема.

— Наша… ваша… Общая у нас проблема, общая… Давай бумаги, — Лерман взял протянутые документы, посмотрел и что-то на них пометил. — Пошлю в Смоленск, пусть приглядят… От меня теперь куда?

— А в отряд вызывали. Сам понимаешь, иначе к тебе и не зашел бы.