Эхо Мертвого озера - Рэйчел Кейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интересно, можно ли сесть рядом или это покажется странным? Помню, в школе нам как-то говорили: если вы садитесь с кем-то рядом на кровать, хотя есть другие свободные места, то посылаете этому человеку определенный сигнал. Поэтому я прислоняюсь к шкафу.
– А кто такой Джосайя?
Уилла мрачнеет:
– Он руководил молодежной группой при церкви, в которую ходила Джульетта. Одно время она посещала церковь и была на всех собраниях для молодых прихожан. Когда Джосайя начал там работать, он почти сразу запал на Джульетту – просто помешался на ней. Это был кошмар. Она даже думала бросить ходить в церковь и не ходила несколько недель. Но потом решила, что неправильно отказываться от чего-то очень важного для себя, и вернулась. А зря.
– А что случилось?
– Ты не должен никому рассказывать. Я серьезно. Джульетта сгорит со стыда… То есть сгорела бы. – Уилла вдруг замолкает. – Теперь уже в прошедшем времени. – Она роняет голову на руки и снова начинает плакать. – Просто поверить не могу, что ее нет… То есть я понимаю, что она, скорее всего, уже не вернется. Что с ней что-то случилось. Но я не могла в это поверить. И не верила. А теперь… – Она запинается и расстроенно качает головой.
Я сажусь рядом на кровать и обнимаю Уиллу.
– Мне так жаль…
Обычная фраза, которая вряд ли поможет, но, похоже, на Уиллу это действует. Она судорожно всхлипывает:
– Спасибо.
– Не нужно ничего рассказывать, если не хочешь.
– Не в этом дело. Когда я говорю о Джульетте, мне легче. Я так долго хранила ее тайны, что мне нужно кому-нибудь рассказать… И лучше тому, кто ее не знал. – Она смотрит на меня. – Наверное, это странно, ведь мы едва знакомы. Но в тебе есть что-то такое… – Она прижимается ко мне. – С тобой мне не страшно.
В груди разливается тепло. Ничего лучшего мне в жизни не говорили. Мне нравится чувствовать себя защитником. Даже если на самом деле я не такой.
Вспоминаю Кевина и школу. Его лицо, когда он спустил курок.
– Так вот, Джосайя, – продолжает Уилла, отвлекая меня от неприятных воспоминаний. – Он оказался маньяком. Однажды вечером заманил Джульетту к себе домой и сфотографировал голой. И даже послал ей фотки и написал, что их увидят все, если она кому-нибудь расскажет.
Я потрясен, я просто в ужасе.
– Ты прикалываешься? Жуть какая… Бедная Джульетта! И что стало с тем парнем? Его посадили?
Уилла опять мрачнеет:
– Нет, конечно. Ничего ему не было. Вообще ничего. Джульетта решилась пойти к пастору и к шефу полиции, но они ни черта не сделали, только предложили Джосайи уволиться. По крайней мере, у него хватило совести свалить отсюда.
Я просто в ярости от такой несправедливости.
– Что? Этому парню вообще ничего не было?!
Уилла качает головой:
– Нет. Бог знает, какую лапшу он сейчас вешает на уши твоей маме. Наверное, обвиняет во всем Джульетту.
Поверить не могу.
– Он просто урод.
– К сожалению, их полно.
В ее голосе такая покорность судьбе, что мне становится больно. Так хочется взять Уиллу за руку и сказать ей, что я‐то не изверг и не монстр. Но откуда мне знать? Вдруг это у меня наследственное и никуда от этого не деться?
Ведь я сын своего отца.
Меня внезапно просто распирает от желания рассказать Уилле правду и посмотреть на ее реакцию. Ужаснется она, когда узнает, кто я на самом деле, или будет по-прежнему считать меня защитником? И я говорю:
– Мой отец был серийным убийцей.
Мы сидим перед туалетным столиком, и я вижу в зеркале над ним отражение Уиллы. У нее отвисает челюсть. Ее глаза в зеркале встречаются с моими.
– Правда?
Я киваю:
– Мэлвин Ройял.
Теперь я понимаю, что имела в виду Уилла, сказав, какое это облегчение – поделиться тайной. Но только не своей, а чужой. Я замираю, ожидая ее реакции.
Ее глаза округляются.
– Охренеть! Я о нем слышала. Ты не прикалываешься? Он же настоящий маньяк. Издевался над девушками у себя в гараже…
Я стараюсь не морщиться от ее последних слов.
– Ну да. Он самый.
Уилла ненадолго задумывается, и я решаю, что ошибся, рассказав.
– Уходи, если хочешь, – предлагаю ей. – Если для тебя это слишком. Особенно сейчас, когда ты узнала о смерти Джульетты. Но я просто подумал, что ты должна знать. Что неправильно скрывать это от тебя.
Она кладет руку мне на колено:
– Ну конечно, я не уйду.
Я облегченно вздыхаю и только сейчас замечаю, что перестал дышать. Больше всего ненавижу эти моменты, когда рассказываю людям об отце и жду, как они отреагируют. Реагируют обычно плохо, поэтому я стараюсь молчать. Хотя это не так важно, потому что все есть в интернете.
– И каково это? – спрашивает Уилла. – Быть сыном маньяка?
Я вымученно улыбаюсь, но улыбка больше напоминает гримасу.
– Да классно. Правда, – говорю я сухо.
Она поворачивается, протягивает руку и сплетает свои пальцы с моими, разворачивая меня лицом к себе.
– Серьезно. Я хочу знать.
Кроме моей семьи и психотерапевта, единственным человеком, с которым я по-настоящему говорил об отце, был Кевин. На душе кошки скребут при мысли о друге. Бывшем друге. Он восхищался моим отцом и часами лазил в интернете по всяким мутным сайтам в поисках информации о нем. Интересно, мог бы я догадаться, к чему это приведет? Трясу головой, отгоняя опасные мысли о том школьном дне, когда Кевин вытащил пистолет. Не хочу вспоминать.
– Я это ненавижу, – наконец говорю я. Я никогда раньше не говорил таких слов, но сейчас понимаю: так и есть. – Он сломал нам жизнь.
– Как? – спрашивает Уилла.
– Даже не знаю, с чего и начать. Мы потеряли наш дом, друзей, школу. И даже наши имена. Коннор Проктор – не настоящее имя. Меня звали Брэйди Ройял. С этим именем я родился и вырос. Мне пришлось сменить его, когда маму оправдали и нас начали преследовать.
Странно произносить вслух свое прежнее имя. Вспоминать, кем я был когда-то.
– Мы были в бегах, сколько себя помню. Мы тренируемся – и как следует тренируемся – отразить нападение, защитить себя, обезоружить нападающего. Мы ненормальные. Я ненормальный.
Уилла кладет мою руку себе на колени.
– Тебе не кажется, что быть нормальным совсем необязательно?
Я улыбаюсь:
– Спасибо за поддержку, но есть разница между чудаком и сыном серийного убийцы. Люди относятся к тебе совсем по-другому.
– Например?
Ничего не
