Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

16—19 декабря Вильгельм провел в поместье Бисмарка. Он заехал туда по пути из Киля в Алтону, где собирался посетить верфи фирмы «Блом и Фосс». Во Фридрихсру он прибыл довольно поздно — в пять вечера, задержавшись на обеде, устроенном в его честь командующим военным округом (напомним: им был Вальдерзее). Бисмарк встретил его на лужайке перед домом, без шинели, в мундире и каске. Вильгельм тепло пожал ему руку и почти в тоне приказа предложил накинуть шинель. В доме гостя ждали дочь Бисмарка графиня Ранцау со своим маленьким сыном. Вильгельм торжественно вручил хозяину подарок — книгу о германском флоте. Вряд ли это доставило тому особое удовольствие.

Вильгельм провел три четверти часа один на один с Бисмарком. Это вызвало приступ ревнивой подозрительности со стороны Вальдерзее: не приведет ли их беседа к коренному изменению внешнеполитической ориентации кайзера? Оба собеседника появились из кабинета как раз ко времени обеда. Мольтке, присутствовавший на нем вместе с прочими лицами из военного окружения кайзера, отметил, что «еда была приличная, вино — отличное». Ему запомнился исторический анекдот, рассказанный Бисмарком: Фридрих Вильгельм однажды объяснил инертность и вялость своих министров тем, что они пьют мало шампанского: «Газа-то и не хватает». Сладкое итальянское вино напомнило младшему Мольтке «Шато д’Икем». Бисмарк доверительно поделился с ним своими соображениями о состоянии государственных дел: «У Его Величества есть основания быть недовольным своими министрами. Вообще-то монарху можно обходиться и без них — спокойнее будет, но на случай потопа полезно иметь дамбы». После обеда Бисмарк закурил свою пенковую трубку с янтарным наконечником. Вильгельм пожелал перемолвиться с ним еще парой слов наедине — его интересовало мнение Бисмарка о российском самодержце. Экс-канцлер проводил высокого гостя до станции. Во время церемонии прощания он несколько раз поцеловал руку кайзера, а когда поезд с отъезжающими тронулся, Бисмарк принял стойку «смирно» и взял под козырек.

Несмотря на конфликт из-за Южной Африки, Вильгельм не оставлял попыток наладить более тесные отношения с Великобританией. Однако он выбрал сомнительный метод — угрозы и давление. 20 декабря он вызвал к себе Суэйна и поразил его неожиданным обвинением: Великобритания, оказывается, вступила в сговор с Россией с целью установления кондоминиума над черноморскими проливами.

30 декабря доктор Леандер Старр Джеймсон и пятьсот его сподвижников совершили свой знаменитый рейд в Трансвааль с целью свержения правительства Пауля Крюгера. Вильгельм узнал о готовящемся рейде накануне Рождества, и его первой мыслью было — не послать ли к тем берегам пару крейсеров. 31 декабря он отправил телеграмму Гатцфельдту с приказом срочно выяснить, был ли рейд санкционирован британским правительством, и если да, то потребовать паспорта. Вильгельм рассматривал план посылки пятидесяти морских пехотинцев в Южную Африку для защиты немецких интересов. Маршалль фон Биберштейн и Пауль Кайзер, директор департамента по делам колоний, быстро набросали текст телеграммы Крюгеру, где говорилось о «вооруженной банде, покусившейся на целостность Вашей страны» и о том, что Германия преисполнена решимости «восстановить мир и отстоять независимость страны от внешней угрозы». Именно эти двое убедили кайзера подписать проект, и 3 января 1896 года о телеграмме узнал весь мир.

В принципе такого рода документ необходимо было согласовать с Гольштейном, но его не смогли найти — он, как выяснилось позже, уединился с бутылкой кларета в ресторане Борхардта. Существует версия, что Гольштейн, отлично понимая, какой эффект произведет этот неуклюжий дипломатический демарш, не счел нужным вмешиваться. Возможно, он хотел половить рыбку в мутной воде, рассчитывая, что в результате Англия получит необходимый урок, Маршалль фон Биберштейн потеряет свой пост, а Вильгельма весь этот скандал надолго отучит от идеи ведения своей собственной внешней политики. Гогенлоэ, по слухам, был против посылки этой телеграммы. Он рассуждал вполне здраво: вопрос о суверенитете сложен и запутан; по договору 1884 года Великобритания действительно получала определенные права в плане контроля над внешней политикой Трансвааля. За день до опубликования «телеграммы Крюгеру» Вильгельм отправил послание царю Николаю, где говорилось, в частности: «Я никогда не позволю Британии стереть название Трансвааль с географической карты». По-видимому, формулировка эта принадлежала Гольштейну. Брат Вильгельма Генрих, узнав о телеграмме, был вне себя от ярости. Очевидно, и Вильгельм с неохотой поставил под ней свою подпись.

В разговоре с Альфредом Ниманом он признал, что это была ошибка: «Я дал свое согласие (на посылку телеграммы Крюгеру) только потому, что меня настойчиво просили об этом рейхсканцлер, принц Гогенлоэ и министр иностранных дел барон Маршалль фон Биберштейн. В британских официальных кругах она (телеграмма) вызвала недовольство, и мне стоило многих усилий и немало времени, чтобы его рассеять». Интересно, что Лонсдейл, который в то время как раз был в Берлине, высказался в том духе, что у него нет «ни малейших сомнений относительно безупречности мотивов» — кайзер доверительно сообщил ему, что просто откликнулся на призыв Крюгера о помощи.

В мемуарах Вильгельм объяснял мотивы своего поведения в этом инциденте так: в Германии его подозревали в тайных симпатиях к Британии, считали его самого наполовину англичанином — и это в то время, когда англо-американское экономическое и колониальное соперничество особенно обострилось; нужно было сделать что-то, чтобы развеять эти подозрения. Так и возникла идея послать телеграмму солидарности Крюгеру и, кроме того, дать аудиенцию находившемуся тогда в Берлине министру иностранных дел Трансвааля Лейдсу. Гогенлоэ считал необходимым, чтобы кайзер ясно дал понять своему народу, кому он симпатизирует, а кому — нет. В этом плане акцию с телеграммой можно было считать вполне удачной. Баронесса фон Шпитцемберг отметила, что она удовлетворила все партии и политические течения, притом не только в Германии, но и во Франции. Вальдерзее вообще не находил слов, чтобы выразить свое одобрение. Что же касается реакции коварного Альбиона, то «обидеться они там могут только в одном случае — если у них самих совесть нечиста».

Англичане обиделись. Королева Виктория сочла, что ее внук поступил безобразно: «Акция доктора Джеймсона была, конечно, крайне нелепой и неоправданной; однако, учитывая специфический статус Трансвааля по отношению к Великобритании, я думаю, (Вильгельму) лучше было бы промолчать». Принц Эдуард осудил телеграмму как «абсолютно беспричинный акт проявления недружественных чувств». С точки зрения Вильгельма, такая реакция со стороны «дяди Берти» объяснялась тем, что у него были сугубо личные мотивы: его друзья Альфред Бейт и сэр Эрнест Кассель, представители немецко-еврейской диаспоры, вложили в Трансвааль крупные инвестиции. Простые англичане отреагировали бурно — немецкие матросы и купцы подвергались нападениям со стороны уличной черни. В Ливерпуле были разгромлены лавки, владельцами которых были немцы, на набережной крепко побили группу немецких моряков. Самого кайзера, должно быть, больше всего задел тот факт, что солдаты его «собственного» полка королевских драгун уничтожили портрет своего полковника. Вильгельм получил также немалое количество писем от «дам из английского света», в которых те клялись никогда в жизни более не иметь ничего общего с немцами и не вступать на немецкую землю. Баронесса фон Шпитцемберг поняла так: «Эти презренные лавочницы испугались за свои кошельки». Газета «Дейли мейл» прямо призывала к войне, называя даже конкретный срок, когда ее следовало бы начать, — в сентябре.

Тяжело пришлось и «закадычному другу» Вильгельма графу Лонсдейлу. «Принц Уэльский — тоже мой друг», — отбивался он от критиков. В речи, произнесенной в Уайтхэвене, он заявил, что «смешно полагать, будто кайзер питает недружественные намерения в отношении нашей страны». Он обвинил Сесила Родса и Джеймсона в том, что они безответственно поставили на карту жизни соотечественников ради увеличения своих барышей. По его мнению, оба этих авантюриста заслуживают шести месяцев заключения и «двенадцати ударов плетью». Высказывания Лонсдейла оказались гласом вопиющего в пустыне.

Вильгельм тоже чувствовал себя обиженным: он отказался присоединиться к угрожавшему англичанам континентальному союзу — и вот пожалуйста! «Англичанам следовало бы меня благодарить, а не жаловаться!» — написал он на полях одного из меморандумов канцлера. Гогенлоэ дал свою оценку этому эпизоду: «Мы ничего не приобрели, но зато многое предотвратили». Неясно, что именно он имел в виду.

Вальдерзее по-прежнему делал ставку на освященный временем союз с Австрией, но сведения о формировавшейся франко-русской коалиции его изрядно нервировали. Лучшим выходом в данной ситуации было бы, по его мнению, заключение пакта с Великобританией, но он понимал, что это невозможно: англичане «заинтересованы только в том, чтобы ставить нам палки в колеса, поскольку речь идет о колониальной политике». Заставить англичан силком пойти на установление союзнических отношений? Попытка была, но она не удалась.