Комментарий к роману А С Пушкина Евгений Онегин - Юрий Лотман

XXXVIII, 1 — Прощай, свидетель падшей славы… — П называет Петровский дворец свидетелем падшей славы Наполеона. Ф. Булгарин придрался к этому стиху и обвинил П в недостатке патриотизма: "Читатель ожидает восторга при воззрении на Кремль, на древние главы храмов Божиих; думает, что ему укажут славные памятники сего Славянского Рима — не тут-то было. Вот в каком виде представляется Москва воображению нашего поэта:

Прощай, свидетель падшей (?) славы(????)"("Северная пчела", 1830, № 39).

Вопросительными знаками Булгарин заставлял предположить, что выражение "падшая слава" относится к России. По условиям журнальной полемики 1830 г. П не мог отвести в печати этого обвинения, высказанного к тому же не прямо, а в форме ядовитого намека. В защиту П энергично выступала его приятельница E. M. Хитрово, слово которой, как родной дочери фельдмаршала М. И. Кутузова, имело в этом щекотливом вопросе особый вес. В письме (видимо, к редактору "Русского инвалида" А. Ф. Воейкову), она писала: "…размышления автора о Петровском замке были оценены <читателями. — Ю. Л.> как имеющие величайшее значение. И в самом деле, у какого русского не забьется сердце при чтении этих строк:

Но не пошла Москва мояК нему с повинной головою"

(Лотман Ю. М. Из истории полемики вокруг седьмой главы "Евгения Онегина". — Пушкин, Временник, 1962, 1963, с. 57).

Маршрут движения Лариных по Москве см. с. 68.

3-4 — …Уже столпы заставы

Белеют…

При въезде в город проезжающие должны были задержаться у заставы, состоявшей из шлагбаума и будки часового, где записывались их имена и надобность, по которой они приехали. Ларины въезжали через Тверскую заставу (на Петербургской дороге), которая находилась в районе нынешнего Белорусского вокзала. Во время их приезда в Москву на этом месте уже строилась Триумфальная арка (в память прибытия победоносной гвардии; гвардия прибыла из Франции в Петербург морем, а позже — триумфальным шествием в Москву), далеко еще не законченная. Столпы заставы — видимо, колонны Триумфальной арки. В настоящее время Триумфальная арка перенесена на Кутузовский (бывш. Дорогомиловский) проспект.

6 — Мелькают мимо бутки… — В полосатых деревянных будках находились нижние чины полиции, будочники.

7 — Мальчишки, лавки, фонари… — Тверская была одной из наиболее оживленных торговых улиц тогдашней Москвы. Мальчишки — рассыльные из магазинов. Фонари — улицы освещались масляными фонарями, которые устанавливались на полосатых столбах; с наступлением темноты зажигались, а утром гасились специальными служителями. Фонари давали весьма тусклый свет.

8-10 — Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики…

Дворцы — Тверская принадлежала к аристократическим улицам Москвы. Ларины проехали, в частности, мимо дворца Разумовского (ныне Музей революции). Сады — см. с. 324. Монастыри — следуя по Тверской, Ларины проехали мимо Страстного женского монастыря, расположенного в глубине нынешней Пушкинской площади. Построенный в 1614 г., монастырь был окружен кирпичной стеной. Остальную часть нынешней Пушкинской площади занимали монастырские земли: сады, огороды. Бухарцы — так называли в Москве продавцов восточных товаров, привозимых из Средней Азии. В 1820-е гг. были в моде восточные дамские шали, покупаемые у бухарцев. Мужики — зд.: уличные торговцы, разносчики уличных товаров.

11 — Бульвары, башни, казаки… — Во второй половине XVIII в. по приказу Екатерины II были снесены стены Белого города и на их месте было образовано кольцо бульваров. Башни — устремленные вверх заостренные башни составляли характерную черту городского профиля Москвы, отличая ее от Петербурга. Уже ансамбль кремлевских башен задавал определенный тип московского городского пейзажа. Но и в других частях города организующими центрами застройки были церкви с пиками колоколен. Казаки — зд.: конные рассыльные.

12 — Аптеки, магазины моды… — аптеки выделялись двуглавыми позолоченными орлами, составлявшими их вывески. Магазины моды располагались на Кузнецком мосту (см. с. 68).

13 — Балконы, львы на воротах… — Львы на воротах — геральдические животные, поддерживающие герб владельца дома. (См.: В. К. Лукомский и барон Н. А. Типольт. Русская геральдика, руководство к составлению и описанию гербов. Пг., 1915, с. 3). Такие "львы" имели условно-геральдический вид, нередко очень далекий от внешности обыкновенных львов, и окрашивались в цвета гербов. "Львов на воротах" не следует смешивать с мраморными львами, которые ставились на крыльцах особняков (на одном из таких львов сидел во время петербургского наводнения 1824 г. Евгений из "Медного всадника"). В "Словаре Пушкина" такое смешение произведено. Львы на крыльце не имели геральдического значения и изображали натуральных, а не условных животных.

14 — И стаи галок на крестах. — Ср.: "…услышал я также забавный анекдот о том, как Филарет <московский митрополит. — Ю. Л.> жаловался Бенкендорфу на один стих Пушкина в "Онегине", там, где он, описывая Москву, говорит: "и стая галок на крестах". Здесь Филарет нашел оскорбление святыни. Цензор, которого призвали к ответу по этому поводу, сказал, что "галки, сколько ему известно, действительно садятся на крестах московских церквей, но что, по его мнению, виноват здесь более всего московский полицмейстер, допускающий это, а не поэт и цензор". Бенкендорф отвечал учтиво Филарету, что это дело не стоит того, чтобы в него вмешивалась такая почтенная духовная особа" (Никитенко A. B. Дневник. В 3-х т. Т. I. M., 1955, с. 139–140).

Московский пейзаж описан в EO значительно подробнее, чем петербургский, на фоне "однообразной красивости" (V, 137) которого подчеркивается пестрота московских видов. Последнее достигается целью контрастных соседств: "дворцы" — "лачужки", "монастыри" — "магазины моды", "бутки" — "огороды", "львы на воротах" — "стаи галок на крестах". Отстраненность повествователя в изображении московского пейзажа объясняется тем, что он лежит и вне «петербургского» мира Онегина, и вне «деревенского» мира Татьяны.

XXXIX. XL — Сдвоенный номер строфы не означает реального пропуска каких-либо стихов — он создает некое временное пространство, поскольку между временем действия данной строфы и предшествующей прошел «час-другой» (2).

3 — У Харитонья в переулке — См. с. 68. Московские адреса обозначались по церковным приходам. С. А. Рейсер в кн. "Революционные демократы в Петербурге" (Л., Лениздат, 1957) приводит образцы петербургского адреса ("А спросить об них у Аничкова мосту, подле гауптвахты, в доме Зимина, входя из Садовой улицы во двор на правой руке во втором жилье первый из подъезда ход" — указание на церковный приход отсутствует); ср. московское ("На Арбате, в Трубниковом переулке, в приходе Спаса на Песках, дом Богословского" или: "Близ Поварской в Трубниковском переулке, во приходе Рождества, что в Кудрине, в доме Евреинова" — цит. соч., с. 137). См. с. 68. Дома в приходе церкви св. Харитония были знакомы П по детским воспоминаниям. Переехав осенью 1800 г. в Москву (из Петербурга), Пушкины "поселяются в доме Волкова (ныне д. № 7 по Чистопрудному бульвару и № 2 по Бол. Харитоньевскому пер.)". В 1801 г. семья переехала "на квартиру в доме кн. Н. Б. Юсупова (флигель, ныне не существующий, при д. № 17 по Бол. Харитоньевскому пер.)". В 1803 г. они переехали "в дом гр. П. Л. Санти (ныне не существующий, находившийся на месте домов № 8 по Бол. Харитоньевскому пер. 4 и № 2 по Мыльникову пер." (Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, I. M., 1951, с. 5–8).

10 — С чулком в руке, седой калмык. — Мода иметь в доме слугой мальчика-калмыка относится к XVIII в. Ко времени приезда Лариных в Москву мода эта устарела, состарился и слуга-калмык. С чулком в руке… — Лишь в немногих богатых домах имелся специальный швейцар. Обычно его функцию выполнял кто-либо из дворовых слуг, занимавшийся в то время каким-либо домашним рукоделием.

13 — Старушки с плачем обнялись… — Ср.: "Все родственные, как встречи, так и проводы из далека приехавших или далеко отъезжавших родных в те времена сопровождались слезами, что ныне повывелось за редкими исключениями. Были ли тогда чувствительнее, любили ли родных больше трудно решить. Всего вернее, что эту восторженность при свидании и грусть при прощании поддерживала затруднительность сообщений и потому неуверенность когда-либо свидеться" (Селиванов, с. 163).