Проповедник - Камилла Лэкберг

— Потому что чем скорее мы это узнаем, тем скорее оставим вас в покое и вы дальше будете жить-поживать вашей обычной жизнью.

Патрику было довольно сложно казаться убедительным, потому что он не мог, да и не собирался рассказывать сейчас Лаине о том, что хотя анализы и указали на невиновность Якоба, они все же определенно показывали, что преступник — кто-то из Хультов. Эту козырную карту Патрик не собирался выкладывать на стол раньше времени. Он надеялся, что Лаине все же серьезно воспримет то, что он сказал, и поможет. Молчание длилось недолго, Лаине согласилась и кивнула:

— Хорошо, я сделаю все, что смогу, хотя вообще-то не очень уверена, что это правильно. Почему именно Якоб, как он может знать больше, чем мы все?

— Рано или поздно, я уверен, это выяснится, — суховато заметил Патрик.

— Ну что, тогда, наверное, пойдем?

Лаине поднялась и нерешительно, медленно, неуверенно пошла к комнате для допросов. Ёста повернулся к Патрику, он недоуменно хмурился.

— А почему ты ей ничего не сказал об убийстве Йоханнеса?

Патрик пожал плечами.

— Честно говоря, сам не знаю. Но у меня такое ощущение, что чем больше мы разворошим этих двоих, тем лучше. Якоб, конечно, тут же ей все это расскажет, и это выведет ее из равновесия окончательно. В любом случае разговор у них состоится непростой, вдруг что-нибудь да откроется.

— Ты что, считаешь, что Лаине еще что-нибудь скрывает? — спросил Ёста.

— Еще раз могу тебе повторить: сам не знаю, — сказал Патрик. — Но ты же ее видел: вспомни, какое у нее стало лицо, когда мы сказали, что Якоб вычеркнут из списка подозреваемых. Она удивилась.

— Черт его знает, может, ты и прав, — сказал Ёста и усталым жестом провел ладонью по лицу. — День какой-то сегодня бесконечный.

— Мы подождем, пока они там побалакают друг с другом, потом помчимся домой, перекусим и рухнем в койку. Не знаю, как ты, но я уже, по-моему, на человека не похож. А кому мы с тобой такие нужны? — сказал Патрик.

Они сели и стали ждать.

Сольвейг показалось, что она что-то услышала. Нет, не здесь, в доме, а снаружи. А потом все вроде опять стало тихо. Она пожала плечами и снова сосредоточилась на одном из своих альбомов. После перипетий и потрясений последних дней она с особенным удовольствием перебирала фотографии — сидя на своем обычном месте, занимаясь своим привычным делом и погрузившись в свою реальность, которая никогда и никуда не исчезнет, разве что, может быть, станет немножечко выцветшей, или пожелтеет с годами, или обтреплется по краям.

Сольвейг посмотрела на кухонные часы. Конечно, мальчики делали, что хотели, но сегодня вечером они обещали ужинать дома. Роберт собирался купить пиццу в «Капитане Фальке», и как только Сольвейг подумала о пицце, она не просто почувствовала пустоту в животе, ей безумно захотелось что-нибудь сожрать. Она снова посмотрела на часы, потом наружу, тяжко поднялась и принялась ставить на стол стаканы и приборы. Небось не дворяне — тарелки нам без надобности, пожрать можно и с картонки.

— А Йохан-то где? — спросил Роберт, положил коробки с пиццами и недоуменно огляделся вокруг.

— Тебе лучше знать, я его давно не видела, — сказала Сольвейг.

— Он наверняка в бомбилове, пойду посмотрю.

— Ты ему скажи, чтобы пошустрее, а то я тут за себя не ручаюсь и ждать не буду, — крикнула Сольвейг в спину Роберту и начала раздирать упаковку верхней пиццы.

— Йохан, — позвал Роберт, когда почти подошел к сараю, который своими бетонными стенами напоминал бомбоубежище. Никакого ответа. Ну да ничего, обычное дело. С Йоханом это и прежде бывало. Йохан потому туда и забивался: он ничего не слышал, ничего не видел и пропадал куда-то внутрь себя.

— Йохан?!

Роберт позвал немного громче — никакой реакции. Он начал беспокоиться, открыл дверь в бомбилово и уже приготовился надрать своему младшему брату задницу и сказать этому блаженному все, что он о нем думает, и тут же про все забыл.

— Йохан, вот черт.

Его брат лежал на полу, и большой, странно ровный красный круг нимбом окружал его голову. Роберт был шустрый малый и моментально сообразил, что это кровь. Йохан не двигался.

— Йохан?!

Роберт не звал, а скорее жаловался. Из него рвался плач. Он рухнул на колени подле избитого тела Йохана и беспомощно положил на него руки. Роберт хотел помочь, но не знал как и боялся сделать хуже, повредить брату больше, чем это уже сделано. Он услышал слабый звук, и это заставило его действовать. Он моментально поднялся — на коленях его джинсов остались пятна крови — и рванул к дому.

— Мамка, мамка!

Сольвейг открыла дверь и прищурилась, она вытирала пальцами рот, и можно было не сомневаться, чем она занималась. Все, чего она сейчас хотела, — чтобы ее не беспокоили и не отрывали от хавки.

— Ну и кому приспичило? Пожрать спокойно не дадут.

А потом она увидела пятна на одежде Роберта. Почему-то она сразу поняла, что это не краска.

— Что случилось? Это что, Йохан?

Она рванула к сараю настолько быстро, что ее телеса затряслись, как желе. Роберт едва успел ее перехватить, прежде чем она ворвалась в бомбилово.

— Не ходи туда. Он жив, но какая-то сволочь из него все мозги вышибла! Его уделали по-черному, звони в «скорую».

— Кто? — просипела Сольвейг и задрыгалась, как испорченная марионетка, повисая на Роберте.

Он раздраженно поставил ее на ноги.

— Ты давай, мамаша, пошустрей. Йохан помирает, помощь нужна. Чеши звонить, а я обратно, посижу с ним. Позвони нашим и туда, в Уддеваллу, «скорую помощь» вызывай.

Роберт рявкнул жестко и уверенно, как какой-нибудь боевой генерал, и Сольвейг не колебалась ни секунды. Она потряслась обратно в дом и схватилась за телефон. Роберт вернулся к брату.

Первым появился доктор Якобссон, но никому не пришло в голову говорить и даже думать о том, что они уже виделись сегодня. У Роберта немного отлегло, он с благодарностью подумал, что появился кто-то дельный, кто, может быть, сумеет помочь, и с замиранием ждал приговора.

— Он жив, но его надо доставить в больницу, и чем быстрее, тем лучше. «Скорая помощь» уже едет, насколько я понимаю?

— Да, — сказал Роберт, не узнавая своего голоса.

— Пожалуйста, пойди и найди для него какое-нибудь одеяло, если можно.

Роберт моментально сообразил, что врач хочет, чтобы он в первую очередь чем-нибудь занялся, чтобы отвлекся и не маячил возле Йохана. Но и во-первых и во-вторых, он был благодарен Якобссону за то, что мог сделать хоть что-нибудь конкретное, даже, может быть, важное. Роберт протиснулся мимо Сольвейг, которая стояла в дверях и тихо плакала, содрогаясь всем телом. У Роберта не оставалось сил на то, чтобы утешить мать, ему самому приходилось как-то держаться, и он держался как мог. Наконец он услышал приближающийся звук сирены. Он и представить себе раньше никогда не мог, что будет так счастлив, увидев бликующую между деревьев синюю мигалку.

Прошло полчаса. Лаине и Якоб сидели в комнате для допросов и разговаривали. Патрику страстно хотелось узнать — о чем, прижать ухо к стене и хоть что-нибудь услышать, но он наступил себе на горло и сдержался. Его сжигало любопытство и нетерпение, и он готов был грызть ногти на ногах. Они с Ёстой сидели и ждали, изо всех сил стараясь казаться спокойными, держали марку, хотя и с трудом. Патрик надеялся получить тот самый точный ответ, который позволит ему решить всю шараду, но, похоже, ему придется сдаться. Может быть, может быть, Лаине как-нибудь сумеет найти единственно нужный подход — и Якоб откроется. А может быть, получится точно наоборот — и он замкнется в себе еще больше. Патрик этого не знал. Когда имеешь дело с людьми, очень часто бывает так, что получаешь результаты, не поддающиеся никакой логике, хотя все кажется очевидным.

Патрика раздражало, что ему не остается ничего другого, кроме как томиться в неведении до завтрашнего утра — только тогда они получат результаты анализов крови. Он готов был оставаться на ногах всю ночь и отрабатывать след, ведущий к пропавшей Ени Мёллер. Но только следы исчезли. Он мог рассчитывать лишь на анализы крови. Патрик был полностью уверен в том, что ДНК Якоба совпадет с ДНК на убитой Тане, а теперь выходило так, что вся его теория рассыпалась и он опять оказался перед пустой страницей. Все сначала. Где-то умирала Ени Мёллер, но Патрику казалось, что он сейчас не понимает ничего. Единственное, чего они достигли, — умудрились, по-видимому, разрушить брак Лаине и Габриэля и докопались до убийства двадцатичетырехлетней давности. И кроме этого — ничего. Наверное, в сотый раз Патрик посмотрел на часы и с мрачным видом изобразил ручкой барабанную дробь по крышке стола. Может быть, может быть, Якоб именно сейчас, в эту самую секунду, рассказывает своей матери в деталях то самое, потаенное, что разом решит все дело, может быть…