Лунный камень - Уилки Коллинз

Одно за другим слова эти приходили мне в голову, повторяясь снова и снова с утомительным, механическим однообразием. Я очнулся от столбняка, продолжавшегося, как мне казалось, несколько часов, — хотя на самом деле эти часы составили всего несколько минут, — когда услышал звавший меня голос. Подняв глаза, я увидел, что терпение изменило наконец Беттереджу.

Он пробирался между песчаными холмами, возвращаясь к берегу.

Вид старика тотчас же вернул меня к настоящему и напомнил, что следствие, за которое я принялся, еще не кончено. Я нашел пятно на ночной рубашке. Но кому принадлежала эта рубашка?

Первым моим побуждением было взглянуть на письмо, лежавшее у меня в кармане, письмо, найденное мною в ящичке.

Но, сунув руки в карман, я вспомнил, что есть более быстрый способ узнать это. Сама рубашка откроет истину, потому что, по всей вероятности, на ней есть метка ее хозяина.

Я поднял рубашку и стал искать метку.

Я нашел эту метку и прочитал мое собственное имя!

Знакомые буквы сказали мне, что эта ночная рубашка — моя. Я отвел от них глаза. Я увидел солнце, увидел блестящие воды бухты, увидел старика Беттереджа, подходившего все ближе и ближе ко мне. Я опять взглянул на метку. Мое собственное имя. Прямо против меня — мое собственное имя.

“Если время, труды и деньги могут это сделать, я отыщу вора, укравшего Лунный камень”, — с этими словами я уехал из Лондона. Я проник в тайну, которую Зыбучие пески скрыли от всех живущих. И неопровержимая улика пятна, сделанного краской, открыла мне, что вором был я сам!

Глава IV

Ничего не могу сказать о своих ощущениях.

Удар, полученный мною, казалось, совершенно парализовал во мне способность думать и чувствовать. Без сомнения, я не сознавал, что со мною делается, потому что, по словам Беттереджа, я расхохотался, когда он подошел ко мне и спросил, в чем дело, и, сунув ему в руки ночную рубашку, сказал, чтобы он сам прочел разгадку.

О том, что говорено было между нами на берегу, я не имею ни малейшего представления. Первое место, которое припоминаю сейчас, это сосновая аллея. Мы с Беттереджем шли обратно к дому, и Беттередж говорил мне, что и он, и я будем в состоянии прямо взглянуть на вещи только после доброго стакана грогу.

Действие переходит из сосновой аллеи в маленькую гостиную Беттереджа.

Мое намерение не входить в дом Рэчель — забыто. Мне были отрадны тень и тишина этой комнаты. Я пил грог (совершенно необычное для меня наслаждение в это время дня), который мой добрый старый друг приготовил с холодной, как лед, водой из колодца. При всяких других обстоятельствах этот напиток просто привел бы меня в отупение. Теперь же он укрепил мои нервы. Я начинаю прямо глядеть на вощи, как предсказал Беттередж, и Беттередж, со своей стороны, также начинает прямо глядеть на вещи.

Боюсь, что описание моего состояния, данное мною здесь, покажется читателю очень странным, чтобы не сказать больше. К чему я прибег прежде всего, попав в такое исключительное положение? Отдалился ли от всякого общества? Заставил ли себя проанализировать неопровержимый факт, стоявший передо мною? Поторопился ли в Лондон с первым же поездом, чтобы посоветоваться с компетентными людьми и немедленно произвести следствие?

Нет. Я приютился в доме, куда решил не входить никогда, чтобы не унизить собственного достоинства, в сидел, прихлебывая крепкий напиток, в обществе старого слуги в десять часов утра. Такого ли поведения можно было ожидать от человека, поставленного в мое ужасное положение? Могу только ответить, что вид знакомого лица старого Беттереджа был для меня неоценимым утешением и что грог старого Беттереджа помог мне так, как, думаю, ничто другое не помогло бы мне в том телесном и душевном унынии, в которое я впал. Только это и могу я сказать в свое оправдание и готов искренно восхищаться, если мои читатели и читательницы неизменно сохраняют достоинство и строгую логичность поведения во всех обстоятельствах жизни.

— Вот одно-то уж верно, по крайней мере, мистер Фрэнклин, — сказал Беттередж, бросая ночную рубашку на стол и указывая на нее, как на живое существо, которое может его услышать:

— Верно то, что она лжет.

Этот взгляд на предмет не показался мне успокоительным.

— Я так же непричастен к краже алмаза, как и вы, — сказал я, — но рубашка свидетельствует против меня! Краска и метка на ночной рубашке — это факты.

Беттередж взял мой стакан со стола и сунул его мне в руку.

— Факты? — повторил он. — Выпейте-ка еще грогу, мистер Фрэнклин, и вы преодолеете слабость, заставляющую вас верить фактам. Нечистое дело, сэр! — продолжал он, понизив голос. — Вот как я отгадываю загадку. Дело нечистое, и мы с вами должны его расследовать. В оловянном ящике ничего больше не было, когда вы его раскрыли?

Вопрос этот тотчас же напомнил мне о конверте в моем кармане. Я вынул его и распечатал. Там оказалось письмо на нескольких мелко исписанных страницах. Я с нетерпением взглянул на подпись внизу письма: “Розанна Спирман”.

Когда я прочитал это имя, внезапное воспоминание осенило меня, и я воскликнул, охваченный неожиданной догадкой:

— Постойте! Розанна Спирман поступила к моей тетке из исправительного дома? Розанна Спирман прежде была воровкой?

— Сущая правда, мистер Фрэнклин. Что ж из этого, позвольте спросить?

— Как “что же из этого”? Почем мы знаем, может быть, она с умыслом запачкала краской мою ночную рубашку?

Беттередж положил свою руку на мою и остановил меня, прежде чем я успел сказать что-либо еще.

— Вы сумеете оправдаться, мистер Фрэнклин, в этом нет ни малейшего сомнения. Но, я надеюсь, — не таким путем. Посмотрите сперва, что говорится в письме, сэр. Воздайте должное памяти этой девушки и посмотрите, что говорится в письме.

Серьезность, с какою он произнес это, показалась мне почти упреком.

— Судите сами об ее письме, — сказал я, — я прочту его вслух.

Я начал — и прочитал следующие строки:

— “Сэр, я должна сделать вам признание. Иногда признание, в котором заключается много горя, можно сделать в немногих словах. Мое признание можно сделать в трех словах: я вас люблю”.

Письмо выпало из моих рук. Я взглянул на Беттереджа.

— Ради бога, — воскликнул я, — что это значит?

Ему, по-видимому, неприятно было отвечать на этот вопрос.

— Сегодня утром вы были наедине с Хромоножкой Люси, — сказал он, — разве она вам ничего не говорила о Розанне Спирман?

— Она даже не упоминала имени Розанны Спирман.

— Пожалуйста, вернитесь к письму, мистер Фрэнклин. Говорю вам прямо, у меня недостает духа огорчать вас после того, что вы уже перенесли. Пусть она сама говорит за себя, сэр, и продолжайте пить ваш грог. Ради собственного спасения, продолжайте пить ваш грог!

Я снова вернулся к письму:

— “Постыдно для меня было бы писать вам об этом, — будь я жива, вы никогда бы не прочли этого. Но меня уже не будет на свете, сэр, когда вы найдете мое письмо. Вот это-то и придает мне смелости. Даже и могилы моей не останется, чтобы сказать вам обо мне. Я решаюсь написать всю правду, потому что Зыбучие пески ждут, чтобы скрыть меня, едва лишь слова эти будут написаны.

Кроме того, вы найдете вашу ночную рубашку в моем тайнике, испачканную краской, и захотите узнать, каким образом я спрятала ее и почему ничего не сказала вам об этом, когда была жива. Могу привести только одну причину: я сделала эти странные вещи потому, что люблю вас.

Не стану надоедать вам рассказом о себе самой и о своей жизни до того дня, как вы приехали в дом миледи. Леди Вериндер взяла меня из исправительного дома. Я поступила в исправительный дом из тюрьмы. Я была посажена в тюрьму потому, что была воровкой. Я была воровкой потому, что мать моя таскалась по улицам, когда я была девочкой. Мать моя таскалась по улицам потому, что господин, бывший моим отцом, бросил ее. Нет никакой необходимости рассказывать такую обыкновенную историю подробно. Они рассказываются довольно часто в газетах.

Леди Вериндер и мистер Беттередж были очень добры ко мне. Эти двое и начальница исправительного дома были единственные добрые люди, с которыми мне случилось встретиться за всю мою жизнь. Я могла бы оставаться на своем месте, — не была бы счастлива, но могла бы оставаться, если бы вы не приехали. Я не осуждаю вас, сэр. Это моя вина, целиком моя!

Помните утро, когда вы спустились к нам с песчаных холмов, отыскивая мистера Беттереджа? Вы были похожи на принца из волшебной сказки. Вы похожи были на любовника, созданного мечтой. Вы были восхитительнейшим человеческим созданием, когда-либо виденным мною. Что-то похожее на счастливую жизнь, которой я никогда еще не знала, мелькнуло передо мною в ту минуту, когда увидела вас. Не смейтесь над этим, если можете. О, если бы я могла заставить вас почувствовать, насколько серьезно это для меня!