Врата учености - Марик Лернер

Посему не стал возникать с громкими криками: «По какому праву!» или «Требую объяснений, ничего не буду говорить без присутствия адвоката!». Бессмысленных слов орать не стоит, раздражать представителей следственного дела — вдвойне. Всегда поражала тупость угодивших в руки полиции в кино. Зачем угрожать или хвастаться связями? Первое вызывает у чиновника с той стороны стола стойкое желание посадить идиота. Он тоже человек и не любит наглости.

Второе лучше проявлять в действии. Если у тебя натурально есть мохнатая рука и за тобой разгребут завалы дерьма из денежных или шкурных интересов, это всегда приятнее сделать тихо. Один звонок сверху — и все дело развалит сам следак. Причем с энтузиазмом, и если по каким-то причинам возбухнет, всегда есть возможность перевести к другому, более покладистому. На то и генерал. Сержантов покупают и пугают мелкие урки.

Но это все было хорошо в той, исчезнувшей безвозвратно жизни. Когда были адвокаты и папаша с муттер. Здесь так дела не делаются. Тут на любого могли крикнуть «Слово и дело», по существу и облыжно. Конечно, в деревне Гадюкино можно разве на соседа донос изготовить, и с этим быстренько разберется если не барин, так управляющий. Никто не поверит, что мужик своими ушами слышал, как где-то на польской границе князь Оболенский сговаривался с новым Отрепьевым чего учудить. Никак доносчик не мог там оказаться.

Чтобы попасть в Тайную канцелярию, такому умнику пришлось бы ехать в канцелярию провинциального или городового воеводы. Без веской причины мало кто на такое решится, тем более что и кнута можно отведать. Потому большинство «сидельцев» и доносчиков — городская или «служилая» публика, посадские и торговые люди. Им и бежать ближе, и грамотность выше. Кстати, еще одно не предусмотренное замечательной идеей об образовании последствие. Иные готовы «поклепать» своих действительных или мнимых обидчиков даже ценой «очищения кровью» — утверждения своей правоты после нескольких допросов под пыткой.

Секретарь продолжал скрипеть пером, между прочим, моего производства, старательно делая вид, что не замечает. Старый известный способ подействовать на нервы, маринуя. Конечно, со стороны смотреть на эти потуги гораздо забавнее, чем сидя на месте подследственного, но я давно не мальчик, и приходилось сталкиваться с такими вещами раньше. Не здесь, однако какая разница. Сидел и спокойно размышлял.

Ничего действительно серьезного, и уж тем более злоумышлений насчет правящей особы, за мной не имелось. Тут сомнений нет. На этот счет есть твердые указания от 1730 года: «Ежели кто каким умышлением учнет мыслить на наше императорское здоровье злое дело, или персону и честь нашего величества, злыми и вредительными словами поносить…» и «О бунте или измене, буде кто за кем подлинно уведает против нас или государства». Такого мне не пришить.

Только это ничего не значит. Обвинить могли в чем угодно и без всяких оснований, как и с настоящей причиной, поданной с неприятным акцентом. Подавали доношения на деревенских попов, не совершавших вовремя молебнов и не поминавших имени императрицы — батюшки оправдывались «сущей простотой», извинительным «беспамятным» пьянством.

Обвиняли в воровстве государственного имущества, с 1715 года «похищение казны» было включено в число преступлений по «слову и делу государеву» и стало основой для многочисленных жалоб на злоупотребления администрации.

Могли сообщить о сорвавшихся в споре или опять же в нетрезвом виде поносных словах в адрес высоких особ. Достаточно заявить нечто вроде «у бабы волос долог, а ум короток» в разговоре о жизни — и загреметь за оскорбление Анны Иоанновны в пыточную. Хуже всего обилие ложных доносов — таким путем проштрафившиеся пытались избегнуть наказания или смягчить его. Убьет кого-либо, и когда видит, не сегодня, так завтра за него возьмутся, орет «слово и дело», принимаясь рассказывать о негодяйстве убитого и его родичей.

Писака неожиданно резво вскочил, позабыв про свои каракули. Чересчур задумавшись, пропустил ответственный момент — явление народу Андрея Ивановича Ушакова, начальника Тайной канцелярии. Не стал он демонстрировать великое счастье при моем виде и раскрывать объятия. Да я и не ожидал. Какой ни есть Михаил Ломоносов, а человек, вращающийся в определенных кругах. Без команды не стали бы настоятельно приглашать, и прийти она должна была с самого верха.

Штат данного и не очень приятного учреждения подчиняется напрямую императрице, а глава имеет право на личный доклад. У Ушакова под началом всего десятка полтора людей, включая канцеляристов и палача, а вес немалый. Кроме Тайной канцелярии, числится генералом по штатам Военной коллегии и сенатором. В докладах Сената императрице его подпись стоит первой.

Тут не утешает, что для начала не стали пугать или помещать в Петропавловскую крепость. Вежливый вызов мог закончиться заключением в камеру. Знаю я, как запросто переквалифицируют из свидетелей в подследственные. В любом детективном фильме показано. А там уж и без пытки быстро станет кисло.

В крепости содержат «в крепком смотрении», следят, «дабы испражнялись в ушаты, а вон не выпускать». Свидания с родственниками, чтобы жены «более двух часов не были, а говорить вслух». И кормежка не из ресторана и за свой счет. «Подлым» на заботу рассчитывать не стоило, и иные арестанты с голоду или от болезней не доживали до решения своих дел.

— Итак, — сказал бодренький, несмотря на свой пенсионный возраст, Андрей Иванович, — приступим. Пиши, Хрущев.

Я подивился на знакомую фамилию. Неужели предок? Даже при моих провалах в исторических знаниях не запомнить кукурузника нельзя. Хотя помимо того самого овоща и разоблачения культа личности все равно ничего не имеется в памяти. Вру, ботинком еще стучал по столу на заседании ООН. Хм… зачем мне сейчас это сдалось? Лезет вечно всякое ненужное…

— Государыня в милосердии своем величайшем, — торжественно сказал Ушаков, буравя меня подозрительным взором, — соболезнуя о случайных проступках и надеясь на признание, желает услышать чистосердечное раскаяние. А буде станешь непокорным ее воле, попытаешься утаить малейшую вину — воспоследует жестокое примерное наказание.

Сотрудничество со следствием всенепременно облегчает вину. Это всегда на допросе говорят. И одновременно утяжеляет срок, учили меня в интернате большие специалисты по общению с полицией. Твое дело — лишнего не болтать. А это означает отвечать на конкретные вопросы кратко, не упоминая иных событий вне данного контекста. Чем меньше следак получит информации, которую с удовольствием повернет против тебя, тем лучше. Он знает конкретные эпизоды, и незачем добавлять дополнительные. Кроме того, проще всего ссылаться на плохую память или незнание. Доказать обратного он не сможет.

— Все твои деяния известны! — провозгласил Андрей Иванович.

Очень хотелось рассмеяться: уж больно по-детски прозвучало, но для хихиканья время неподходящее. Тайная канцелярия — организация серьезная, и желательно не строить из себя умника, показывая отношение людям, облеченным властью и немалыми полномочиями. Никогда не связывайся с полицейским и не провоцируй его — основное правило приличного обывателя. Он всегда сумеет повернуть ситуацию тебе во вред чисто в качестве ответки, и тебе придется оправдываться и тратить время с деньгами.

Обычно следователю нет дела до чужих проблем, и он подходит к ситуации формально. Но не дай бог, пойдет на принцип. Только в дурацких боевиках норовят без причины оскорбить человека в погонах. Проще и спокойнее не выпендриваться, и это знают самые прожженные уголовники.

— Одна тысяча семьсот тридцать пятого года октября шестнадцатого дня Михаил сын Василия Ломоносова показал, — начал он диктовать секретарю, не дождавшись слезных покаяний.

Дальше последовал стандартный набор вопросов: как зовут, из каких чинов, возраст, место жительства, вероисповедание и прочее. Напоминать о том, что он буквально сейчас уже произнес все данные, включая отчество, не имело смысла. Есть определенный шаблон, замечательно доживший до двадцать первого века. Не из глупости, по обязанности. Хотят слышать из моих уст столь важные подробности. Вдруг притворяюсь и за другого себя выдаю. Тогда можно и предъявить в будущем слова и подпись.

Большая часть анкеты прошла легко, пока меня не поставил в тупик важный для дела вопрос: «Которой поп крестил»? Не уверен, что его и Михайло мог знать. В тот момент он находился в бессознательном состоянии, в смысле не в отключке, а в младенчестве, и сведениями по этому поводу не наградил. Сорок раз могли смениться священники, тем более что и церковь горела, и записи пострадали.

Пришлось назвать моего последнего знакомого попа из деревни, благо имя записал в самом начале, привыкая к обстановке, и признаться, он сильно молод для моего крещения. А прежнего не упомню. Советовать к тяте обратиться не стал. Сами обойдутся, своим разумом, а лишнего болтать невместно.