Утраченное звено (сборник) - Игорь Росоховатский

Мухи усаживались на мне так плотно, что не оставалось свободного места, и следующие садились уже на них самих, высасывая из них мою кровь и лимфу, которой они только что напились. Когда же в самое жаркое время дня мы укрывались под душной сырой тенью кустов и деревьев, на меня нападали полчища клещей-кровососов, а потом часами приходилось счищать их с себя, иногда отдирая вместе с клочками кожи.

— Не надо делать так, надо иначе, — говорил Этуйаве. — Разотри.

Он с силой проводил по моей коже своими ладонями, жесткими, как наждак, и растирал клещей в скользкую кашицу. Если дать ей затвердеть, она покрывала кожу сплошной коркой. Я смотрел на него, как на сумасшедшего, и с удвоенной яростью принимался счищать отвратительных насекомых.

А ведь были еще разнообразные жуки, муравьи со стальными челюстями: огненные — в месте их укуса кожа горела в течение нескольких часов; тамба и лач, после укусов которых меня лихорадило; «строители городов» — термиты и, наконец, самый страшный — черный муравей. Его укус настолько ядовит, что может привести к смерти. Мир земных существ, занимающихся только пожиранием друг друга, делал это здесь в сотни раз интенсивнее, чем в любом другом месте. Ведь существ здесь было больше.

Но самое худшее начиналось вечером, когда к нам устремлялись тучи москитов и комаров. Мазь, которой снабдили меня в поселке, не помогала. Я распухал от их укусов, я был отравлен их ядом до такой степени, что сознание грозило помутиться. Постепенно нужда заставила меня выполнять советы моего проводника и я оставлял на себе клещей и кашицу, образованную от них, чтобы закрыть свое тело перед москитами. Я научился выбирать меньшее из зол, предоставляя насекомым сражаться за мою кожу и мою кровь. Я противопоставлял их друг другу, уничтожал одних с помощью других, по сути поступал с ними так, как поступаем все мы. Мы осознанно и неосознанно подражаем природе, которая никогда не миловала своих созданий. Вот тут-то и начинали проявляться моя цивилизованность, изощренность ума, ибо вскоре, буквально за несколько дней, я научился делать это и в джунглях не хуже, чем Этуйаве. Правда, следует учесть, что у меня были уже кое-какие навыки, приобретенные в пограничном поселке, где я жил среди моих товарищей. Итак, цивилизованность все же чего-то стоила — она помогала мне быстрее изменяться и приспосабливаться к условиям, в том числе быстрее становиться таким же, как дикари.

Я привык есть сырое мясо и рыбу, умело разрывая их пальцами, подражал Этуйаве даже в жестах, в повадках если это годилось для того, чтобы выжить. Я больше не реагировал на безвредные для меня звуки, какими бы громкими и зловещими они ни были, зато настораживался даже при очень слабом, но незнакомом звуке. В этом последнем качестве я намного превзошел акдайца, моя интуиция срабатывала даже в тех случаях, когда, казалось бы, не имелось никаких поводов для опасений.

И если меня не укусила ядовитая змея, которых здесь было предостаточно, не подстерегла пантера, когда мы выходили на берег для отдыха или охоты, не перекусил пополам огромный аллигатор во время купания, то я должен быть благодарен в первую очередь своей интуиции.

Она спасла меня и Этуйаве и от самого страшного хищника, с которым кому-либо приходилось встречаться. Уже давно я слышал акдайскую легенду о том, что в наказание людям за отступничество от своей веры бог Узамба создал злого речного духа Губатама. Дух этот живет в реке Куянуле и подкарауливает грешников. Он так хитер и коварен, что даже хитрость и коварство белого человека по сравнению с ним — ничто, а сила его превосходит силу самого большого слона. Один его вид может до смерти напугать человека. У духа Губатама большая голова наподобие человечьей, изо рта торчат клыки, глаза сверкают красным цветом, как у крокодила, рыбье туловище с плавниками увенчивает хвост, усеянный шипами. В воде он передвигается как рыба, но у него имеются и лапы — перепончатые, с острыми когтями. Акдайская фантазия не поскупилась на устрашающие детали вроде того, что Губатам, прежде чем съесть свою жертву, держит ее в лапах, совершая молитву и пляску смерти.

Мои товарищи посмеивались над этой легендой, Густав даже отправлялся на охоту в те места, где якобы видели Губатама. Отряд вернулся ни с чем, если не считать, что один из охотников бесследно исчез в джунглях. Случилось, это ночью, когда лагерь спал. Часовой будто бы даже видел сквозь полудремоту, с которой никак не мог справиться, рыбье тело размером с большого аллигатора на кривых лапах. Оно промелькнуло перед ним и скрылось в чаще, а потом оттуда донесся приглушенный человеческий крик.

Впрочем, скептики, которых среди нас было немало, говорили, что легенды о Губатаме рождены страхом, а чтобы опровергнуть их, достаточно обратиться к элементарной логике. Если доисторическое животное с его чудовищными, но устаревшими средствами нападения и защиты и могло выжить в укромных и совершенно диких местах с бедной фауной, вроде штата Мэн, то как бы оно уцелело здесь, где мир хищников так разнообразен?

Трудно было возражать им с точки зрения элементарной логики. Однако люди не раз убеждались, что многие самые фантастические легенды основываются на реальных фактах. То, чего нет, нельзя и придумать, то, что придумывают, состоит из того, что существует, пусть даже собранного в одно целое из рассыпающихся и несоединимых деталей.

В этот день мы разнообразили свое меню дважды. Этуйаве удачно метнул копье с лодки и убил крупную рыбу. Немного погодя мы заплыли в места, где в изобилии водились черепахи. Они подымали свои морщинистые шеи из воды, глядя на нас полусонными маленькими глазками. Высадившись на отмель, мы легко добыли около сотни черепашьих яиц.

Но оказалось, что не только мы были охотниками…

В сумерках, когда Этуйаве уже высматривал место для ночной стоянки, мне показалось, что из-за огромного листа речной лилии, на котором мог бы свободно сидеть человек, высунулась на миг и скрылась чья-то голова. Это могла быть речная выдра, но я почему-то вспомнил о Губатаме. Меня охватило предчувствие непоправимой беды, страх перед неизвестным и сверхъестественным оковал мою волю.

— Этуйаве должен держать наготове оружие, — сказал я акдайцу. — Пусть Этуйаве и его белый друг будут готовы к нападению.

За время, проведенное в этой стране, я усвоил манеру обращения акдайцев, помнил предписания и заклятия. Мне было известно, например, что не следует произносить имени Губатама, иначе акдаец решит, что я накликаю беду.

Проводник с удивлением посмотрел на меня:

— Этуйаве не чует врага. Не ошибся ли белый друг Профейсор? — Так он называл меня, переделав звание в имя.