Как Запад стал богатым (Экономическое преобразование индустриального мира) - Н Розенберг

8. Связь между наукой и богатством

На Западе наука и промышленные технологии всегда образовывали различные, легко различимые и все-таки здесь и там соединяющиеся между собой, подпитываемые из одних источников потоки. Эти разделенность и взаимосвязанность были жизненно важными условиями вклада технологий в экономический рост. Запад обошел другие общества в области систематического исследования природных явлений учеными, специалистами в различных областях знаний -- то есть наукой -- ко временам Галилея, скажем к 1600 году. С тех пор этот разрыв увеличивался. Но богатство западных обществ еще и следующие 150 или 200 лет не так уж внушительно превышало богатство прежних веков или современников. Очевидно, связи между экономическим ростом и научным лидерством не такие простые и тесные. Не только время разделяет научный и экономический прогресс Запада, но и то, что примерно до 1875 года или даже позднее экономически значимые технологии появлялись в результате усилий людей, не являвшихся учеными, а зачастую даже не имевших существенной научной подготовки. Если не считать химиков, которых привлекали для проведения анализов и измерений в некоторых промышленных процессах, ученые не имели никакой связи с промышленностью. Ситуация изменилась в конце XIX века. К тому времени развитые фундаментальной наукой объяснения электрических, химических и других природных явлений стали совершенно недоступны здравому смыслу сколь угодно одаренных, но неподготовленных изобретателей, да их нельзя было и выразить без языка математики. Большей частью эти научные объяснения никак не были связаны с экономическими потребностями. Очень редко они были прямо приложимы в хозяйстве, да и возникали в довольно-таки автономной научной сфере, в среде университетских и независимых ученых, в целом работавших совсем не ради богатства. Извлечение новых или усовершенствованных продуктов из изотерических научных объяснений стало делом ученых-прикладников, усилия которых стимулировались и формировались оценками потенциальной экономической ценности их труда. Было бы ошибкой предполагать, что эксплуатация этих новых интеллектуальных ресурсов представляла собой просто автоматическую реакцию хозяйственного сектора на созревшие плоды науки. Ни на Западе, ни в других обществах не было в обычае использовать в хозяйственной практике идеи, возникшие за пределами этой практики. Китай никоим образом не представлял исключения. Данные Аристотелем и его последователями объяснения естественных явлений не использовались в горном деле эллинского мира, в его торговле, транспорте, сельском хозяйстве, военном деле, строительстве или производстве. На постфеодальном Западе ситуация первоначально была почти такой же. Идеи фундаментальных наук, развивавшиеся примерно с 1600 года, 275 лет искали выход к промышленному применению. Здесь и там сверхобычно восприимчивые промышленники обнаруживали возможность привлечь ученого. Но по большей части на Западе, как и повсюду, наука и промышленность существовали словно в разных мирах. Практические люди не нуждались в научном видении мира -- отношение, часто вполне взаимное. Можно считать разумным то, что на протяжении большей части человеческой истории промышленность не обращала большого внимания на научные объяснения: они были скорее воображаемыми, чем истинными. При этом возникают два объяснения роли технологий в экономическом росте Запада. Во-первых, фундаментальные науки Запада создали объяснения природных явлений, обладавшие беспрецедентным потенциалом практического применения, -- достижение, которое можно отнести частично на счет гениальности западных ученых, а частично есть результат ограниченности экспериментального метода, который вынуждал эти объяснения быть ближе к реальности, чем в других, менее экспериментальных науках. Во-вторых, Запад перекинул мост через традиционную пропасть между наукой и хозяйством и использовал науку для целей экономического роста. Этот мост удалось построить благодаря тому, что Запад развил особую систему инноваций сначала на уровне фирмы, а затем и на уровне всей хозяйственной жизни. Один конец этого моста представлял собой научно-исследовательские лаборатории, изобретенные для применения научных методов и знаний в решении коммерческих проблем, а другой -- потребительское использование продуктов и услуг, воплощающих это знание. Уникальность Запада в том, что он сумел соединить под одним управлением, с общими целями и стимулами центры научного знания и традиционные деловые структуры, с их функциями производства и сбыта. Такая структура имела достаточно шансов продемонстрировать свои возможности в качестве инструмента роста, поскольку она возникла в период, когда в западных странах экономика пользовалась еще достаточно большой автономностью. Она являлась эффективным инструментом выявления новых ситуаций, в которых наука могла оказаться полезной для потребителей -- и сама могла получить от этого выгоду. Соединив в рамках обычного предприятия ученых и менеджеров, она сделала более ощутимой возможность изменений, уменьшила риск экспериментирования и увеличила возможную прибыльность изменений. Благодаря этому изменение и рост заняли более видное место в системе целей и стимулов западного хозяйства. Мы рассмотрим, как возник этот мост. Затем мы затронем некоторые факторы, обусловившие успех Запада в фундаментальных и прикладных науках, и их роль в экономическом росте. Наконец, стремясь выявить источники уникального экономического роста Запада, мы кратко рассмотрим некоторые аспекты политики незападных обществ, которые вполне могли заблокировать вовсе или сильно замедлить процесс инноваций. Промышленная наука, до 1875 года: эра химии Западная промышленность всегда использовала научные объяснения и научное знание, хотя и с задержкой и только в той мере, в какой наука позволяла решать промышленные проблемы: изобретение новых продуктов и нахождение более экономичных методов производства. Тем не менее, к началу XIX века большая часть промышленных технологий, включая созданные промышленной революцией, были продуктом усилий ремесленников и инженеров, не имевших научной подготовки. Судостроение, машиностроение, архитектура, горное дело, плавка металлов, прядение и другие отрасли промышленности 1800 года основывались на опыте, на здравом смысле и на традициях ремесла. Они достигли важных успехов в развитии собственных технологий, но все это еще оставалось частью ремесла и не было элементом большей структуры технологического знания. Они уже позаимствовали кое-что у науки двух предыдущих столетий, но пока еще немного. Различия между донаучным и научным развитием можно проиллюстрировать на примере пищевой промышленности, чрезвычайно важной для урбанизированного общества. Возникновение урбанизированного общества создало потребность в консервировании пищи, с тем чтобы ее можно было транспортировать на дальние расстояния, хранить для продажи, а затем -- прежде чем ее съесть -- хранить у потребителя. В 1810 году парижский кондитер Николае Апперт изобрел консервирование, то есть сохранение пищи в стеклянных банках, выдерживавшихся в кипящей воде, а затем наглухо запечатывавшихся. За это он получил учрежденную в 1795 году Наполеоновским обществом поощрения промышленности премию в 10 тыс. франков. Интерес учредителей премии был в снабжении армии продовольствием, но снабжение городов представляло схожие проблемы. Апперт использовал стеклянные упаковки; покрытые оловом жестяные банки начали использовать только двумя десятилетиями позже, в 1830-х годах. Ни Апперт и никто другой не могли объяснить, как работал этот процесс. Научное объяснение появилось много позже. В 1873 году Пастер открыл роль микроорганизмов в порче продуктов; в связи с этим возникла наука бактериология. Получив это знание, химики, биохимики и бактериологи начали изучение множества факторов сохранения продуктов питания: их состав, условияхранения, роль определенных микроорганизмов, их концентрацию и чувствительность к температуре, кислороду, питательной среде, присутствию замедлителей роста. На место вдохновения или удачи, которые сделали Апперта изобретателем этого процесса, ученые поставили анализ, измерение и проверку. За этим последовало постепенное создание пригодных для консервирования сортов овощей и фруктов, а также накопление знаний об отношениях между свойствами подлежащих консервированию овощей и фруктов, процессами консервирования и вкусовыми и питательными свойствами конечного продукта. В свою очередь, это знание подтолкнуло селекционеров и генетиков к созданию новых сортов овощей и фруктов, наилучшим образом отвечающих требованиям пищевой промышленности. Химия первой из наук нашла широкое применение в промышленности. В XIX -начале XX века химические исследования были самыми важными, и здесь впервые были получены результаты, несомненно, полезные для промышленности. Эта древняя наука, восходящая к опытам средневековых алхимиков, добилась существенного прогресса в объяснении химических явлений только в начале XIX века, когда английский химик Джон Дальтон предложил атомарную теорию. В 1860-х годах работы Дмитрия Менделеева завершились созданием его Периодической таблицы элементов, что способствовало систематизации научного понимания химических процессов, основанного на атомарной гипотезе Дальтона. Химия использовалась для анализа свойств важных в коммерческом отношении веществ, в том числе руд и металлов. Благодаря этому она была полезна как для покупателей, так и для продавцов. Ее можно было использовать и для анализа традиционных производственных процессов ради лучшего понимания их природы и возможностей их совершенствования. Так что едва ли удивительно, что первые исследовательские лаборатории в промышленности Соединенных Штатов были созданы химиками: Чарльзом Т. Джексоном в Бостоне в 1836 году и примерно тогда же Джеймсом Ч. Бутом в Филадельфии [Daniel Boorstin, "The Social Investor: Inventing the Maret", chap. 56, The Americans: The Democratic Experience (New York: Vintage Books, 1974), pp. 538--539]. Эти лаборатории не были тесно связаны с химическими фабрикантами и походили на современные независимые исследовательские лаборатории. Полувеком позже, в 1886 году Артур Д. Литтл и еще один химик открыли в Бостоне консультационную лабораторию. В Германии промышленные химические лаборатории возникли только к концу XIX века. Первая стадия применения науки в промышленности состояла в тестировании, измерении, анализе и количественном описании уже существовавших процессов и продуктов. В сталелитейной промышленности научное тестирование и измерения прижились очень просто. Когда в Виандотте, штат Мичиган, в 1864 году запустили первый в Соединенных Штатах бессемеровский конвертер, рядом с ним разместили химическую лабораторию, измерявшую состав руды, поскольку опыт Англии показал, что продукция этих конвертеров очень чувствительна к небольшим колебаниям в химическом составе руды. Железные дороги также были озабочены долговечностью и надежностью чугунных, а затем и стальных рельсов. Пенсильванская железная дорога создала химическую лабораторию в Алтуне в 1874 году, а Барлингтонская железная дорога -- в 1876 году. Эндрю Карнеги был первым сталепромышленником, взявшим на работу химика. Д-р Фрик занялся определением содержания железа в руде месторождений, снабжавших заводы Карнеги. Биограф Карнеги цитирует его слова: Мы нашли ... ученого немца д-ра Фрика, и доктор открыл нам поразительные тайны. Оказалось, что руда с отличной репутацией содержала на 10, 15 или 20% меньше железа, чем предполагалось. Мы обнаружили, что месторождения с плохой репутацией дают руду превосходного качества. Хорошее оказалось плохим, а плохое -- хорошим, и все перевернулось кверху дном. Девять десятых всех неясностей с выплавкой чугуна исчезли под жарким солнцем химического знания. Какими дураками все мы были! Но мы могли утешаться тем, что оказались не такими глупцами, как наши конкуренты. ...Они продолжали твердить, что не могут позволить себе содержать еще и химиков уже годы спустя после того. как химия стала руководить нами. Если бы они знали истину, они поняли бы, что не могут себе позволить обходиться без химиков. [H. Livesay, Andrew Carnegie (Boston: Brown and Company, 1975), p. 114]