Боже, Сталина храни! Царь СССР Иосиф Великий - Александр Усовский

То, что международная финансовая олигархия поставила своей целью задушить Германию во что бы то ни стало, было понятно товарищу Сталину без переводчиков, – равно как и то, что эти славные парни, которых в речи на Восемнадцатом съезде ВКП (б) он обозвал «провокаторами войны, привыкшими загребать жар чужими руками», вылезут из кожи вон для того, чтобы в эту войну против Германии втянуть и Советский Союз.

Эта война была нам категорически не нужна. Мы к ней не были готовы (хотя наша пропаганда трубила ежечасно о том, что «если завтра война, если завтра в поход», – товарищу Сталину было прекрасно известно, что грядущая война, случись она в ближайшее время, переломает хребет Советскому Союзу быстро и решительно) – по очень многим причинам…

Но война была у ворот – и совсем НЕ ТА война, к которой все предшествующие годы готовилась Красная Армия. До самого конца августа тридцать девятого года мы готовились (на Западном стратегическом направлении) к войне с Румынией и Польшей – и именно против армий этих государств была направлена наша военная доктрина. Наши бронетанковые силы, наша авиация, тяжелое оружие нашей пехоты – все, все предназначалось для ТАКОЙ войны! Плюс к этому – предполагаемая война с Польшей и Румынией предполагалась как ВОЙНА КЛАССОВАЯ, с 17 же сентября 1939 года любая война на западе становилась ВОЙНОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ – ибо с ТОЙ стороны нам противостояла Национал-Социалистическая Германия. И именно это было подлинной трагедией РККА и Советского государства – ибо невозможно перестроить в одночасье все здание, если фундамент под ним оказался с трещиной. А все «здание» Советского Союза все годы его существования строилось на фундаменте марксистской идеологии – как оказалось, безнадежно далекой от реальной жизни. Марксизм в 1939 году оказался идейным банкротом – увы, это стало ясно слишком поздно, когда война подошла к самым рубежам СССР!

Главной проблемой РККА стало вопиющее несоответствие двадцать лет подряд пропагандируемой военной доктрины реалиям разразившейся на континенте войны.

Военная доктрина государства является производной ее социально-политического строя, государственной идеологии и национального менталитета. Двадцать лет подряд военная доктрина Советского Союза исходила из примата необходимости раздувания пожара Мировой Революции во всех странах на всех континентах любой ценой, вплоть до гибели в ходе этой революции Советского государства. Такого понятия, как «национальные интересы СССР», в военной доктрине «первого в мире пролетарского государства» не было в принципе – были лишь «интересы всемирного пролетарского дела».

Военная доктрина РККА вплоть до 1939 года исходила из того, что война будущего будет сугубо классовой – на нас нападут наймиты империалистов (либо мы, если будем достаточно сильны, нападем на наймитов империалистов), а рабочий класс этих вражеских государств (Польши, Румынии и прибалтийских лимитрофов) нам неизбежно будет братом и другом. Рабочие и крестьяне этих буржуазных государств, насильно мобилизованные и одетые в военную форму, лишь увидев на горизонте алый стяг армий первого в мире пролетарского государства, тут же побросают винтовки, а еще лучше – немедленно учинят у себя социалистические революции. Дело же Красной Армии – этим революциям в меру своих сил помочь. И победа – в кармане! Соответствующее художественное оформление этой доктрины деятельно разрабатывалось советскими художниками, композиторами и писателями. Например, в книжонке Ник. Шпанова «Первый удар» немецкие рабочие под советскими бомбами истово поют «Интернационал», ожидая долгожданного освобождения с Востока. И подобный бред являлся становым хребтом советской идеологии!

Но товарищ Шпанов (и его коллеги по идеологическому цеху) вовсе не из пальца высосал идеи о классовом характере будущей войны. Об этом писал сам Владимир Ильич – так что любой из глашатаев «революционной войны» мог не глядя привести пару-тройку соответствующих цитат классика: «Прежде всего, несколько замечаний о патриотизме. Что «пролетарии не имеют отечества», это действительно сказано в «Коммунистическом манифесте»; …Но отсюда еще не следует правильность утверждения… что пролетариату безразлично, в каком отечестве он живет: живет ли он в монархической Германии, или в республиканской Франции, или в деспотической Турции. Отечество, т. е. данная политическая, культурная и социальная среда, является самым могущественным фактором в классовой борьбе пролетариата; …Пролетариат не может относиться безразлично и равнодушно к политическим, социальным и культурным условиям своей борьбы, следовательно, ему не могут быть безразличны и судьбы его страны. Но судьбы страны его интересуют лишь постольку, поскольку это касается его классовой борьбы , а не какого-то буржуазного, совершенного неприличного в устах социал-демократа «патриотизма». Очевидно, что в этом вопросе (как и во взгляде на «патриотизм») не оборонительный или наступательный характер войны, а интересы классовой борьбы пролетариата или, лучше сказать, интересы международного движения пролетариата представляют собой ту единственно возможную точку зрения, с которой может быть рассматриваем и решаем вопрос об отношении с.-д. к тому или иному явлению в международных отношениях».

Товарищ Ленин успешно подавил в себе (и рекомендовал сие всем без исключения коммунистам) национальное чувство, а взрастил на его месте чувство классовое: «Очевидно, что в этом вопросе (как и во взгляде на «патриотизм») не оборонительный или наступательный характер войны, а интересы классовой борьбы пролетариата или, лучше сказать, интересы международного движения пролетариата представляют собой ту единственно возможную точку зрения, с которой может быть рассматриваем и решаем вопрос об отношении с.-д. к тому или иному явлению в международных отношениях».

Увы, суровые реалии второй половины тридцатых начисто опровергли этот ленинский взгляд на сущность событий и на то, как должен настоящий коммунист подходить к вопросу войны и мира.

Между тем несоответствие ленинско-троцкистской доктрины «классовой войны» реальной жизни стало ясно отнюдь не с первыми залпами германо-польской войны – на самом деле первый крах эта доктрина, только родившись, уже потерпела в Польше в 1920 году. Польские рабочие и крестьяне в военной форме никак не хотели бросать винтовки и братски приветствовать РККА – вместо этого они устроили ордам Тухачевского «чудо на Висле».

Кстати, в отличие от большинства «кремлевских мечтателей», Сталин уже в те годы, годы безудержного «пролетарского интернационализма», вполне трезво представлял значение национального фактора и не строил никаких иллюзий насчет «классовой солидарности польских трудящихся». Оценивая в конце мая перспективы Польской кампании, Сталин писал в «Правде»:

«…Тыл польских войск является однородным и национально спаянным. Отсюда его единство и стойкость. Его преобладающее настроение – «чувство отчизны» – передается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твердость. Отсюда стойкость польских войск. Конечно, тыл Польши не однороден… в классовом отношении, но классовые конфликты еще не достигли такой силы, чтобы прорвать чувство национального единства» ( Сталин И. В . Сочинения. Т. 4. С. 323 – 324).

Как в воду глядел – именно благодаря «польскому патриотизму» «пролетарская военная доктрина» и потерпела свое первое фиаско.

Хорошо, провал Тухачевского в Польской кампании, разгром его орд на Висле списали на слабость советской власти. Мол, поляки еще не понимали тех льгот и преференций, что несет «простому народу» народная власть, еще были в угаре установления своего Польского государства. И вообще, это были «белополяки», а до настоящих, пролетарских поляков Красная Армия так и не добралась – посему и военная катастрофа. А вот если бы дошли до пролетарского города Лодзь – то красноармейцы немедленно были бы встречены молочными реками с кисельными берегами. Так успокаивали себя проигравшие с треском эту войну Тухачевский со товарищи, наркомвоенмор Троцкий и все интернационал-большевистское руководство СССР. И, успокоив себя, продолжили совершенствовать планы классовой войны будущего.

Они все еще надеялись на «общий кризис капитализма», на «пролетарскую сознательность» европейских рабочих, на «классовое чувство», которое с неизбежностью (как это сказано у Ленина!) должно заменить чувство национальное.

Они на многое надеялись, как оказалось очень скоро, – весьма напрасно…

На протяжении почти двух десятков лет (с момента создания товарищем Троцким Красной Армии и до окончательного истребления товарищем Сталиным ее троцкистского духа) советская военная доктрина упорно вбивала в мозги своих офицеров и солдат: будущая война будет войной классов, будущая война будет войной пролетариата, вооруженного марксизмом, с буржуазно-империалистическими хищниками, с их прогнившими «демократическими» ценностями. Наше дело – донести знамя освобождения до народных масс, дальше народные массы сами свергнут своих кровопийц. «Военная тревога» 1927 года несколько отрезвила наиболее яростных апологетов «классовой войны» – но лишь в плане несоответствия их желаний возможностям тогдашней Советской России. И гражданская война, начатая Сталиным против крестьянства Советского Союза, воспринималась ими лишь как способ накопления сил для «революционного прорыва на Запад». Они все еще бредили Мировой Революцией – забыв (или сделав вид, что забыли) про крах Западного фронта в 1920 году, который шел на Варшаву с этими же лозунгами.