Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

там заслуженной смерти. Палицын в изобразительном очерке указывает нам ряд причин, толкавших людей к выселению в пограничные места. В голодное время многие господа распустили свою «челядь», дворовых людей, чтобы не кормить их, и эти люди нигде не находили приюта, так как не получали установленных отпускных; для них украйна была единственным местом, где они чаяли избавиться от нужды и зависимости. Грубые насилия господ над их недавно приобретенными «рабами» и крестьянами, разлучение мужей от жен, родителей от детей, оскорбления подневольных женщин заставляли терпевших искать исхода в побеге на украйну. Наконец, опалы от царя Бориса на бояр вели к конфискации боярских имуществ и к освобождению их дворни с «заповедью» никому тех слуг к себе не принимать. И их, как прочих угнетенных и гонимых, голодных и бесприютных, принимала та же украйна, те же «Польские и Северские городы».

Итак, к давнему населению украинных мест, к большому количеству осевших на рубежах «тамошних старых собравшихся воров» (так презрительно говорит о пограничных жителях старец Авраамий) прилила новая волна выходцев из государственного центра, выброшенная на юг обстоятельствами самых последних лет перед появлением Самозванца. Новые приходцы, только что перенесшие ужасы голодовки, видавшие и на себе испытавшие гнет «сильных людей» и правительственное преследование, могли только обновить на украйне чувства неудовольствия на общественный и правительственный порядок. Этим-то моментом в настроении украйны и сумел воспользоваться Самозванец или люди, руководившие его предприятием. Движение войск Самозванца было направлено именно в Московскую украйну с тем расчетом, чтобы сделать область северских и польских городов операционным базисом для наступления на Москву. Самозванец не смущался тем, что вступал на московскую территорию в самом далеком от Москвы месте литовского рубежа. Он не стремился воспользоваться обычным в ту эпоху прямым путем из Литвы на Москву от Орши через Смоленск и Вязьму, хотя на этом пути и существовал весьма благоприятный для него беспорядок, грабежи и убийства от «белой Руси» и казаков. Он понимал, очевидно, что прямой путь на Москву хорошо обставлен крепостями и потому мало доступен, а далекая от Москвы Северская украйна не только доступна, но и сулит сама поддержку его предприятию. Расчет его оказался совершенно верен, как мы увидим из нижеследующего очерка его похода[75].

Поход Самозванца к Москве представляется нам в следующем виде.

Со своим маленьким войском претендент двинулся в середине августа 1604 года от Самбора и Львова к Днепру и подошел к Киеву через Фастов и Васильков. В этих местах войско соблюдало уже военные предосторожности и шло обычным походным порядком в пяти колоннах, из которых главную составляли польские роты, а передовую и арьергардную – казаки, пришедшие «депутатами» с Дона. Вероятно, в Василькове, где стояли три дня, окончательно был решен план дальнейших действий. Было условлено, что главные силы Самозванца двинутся через Днепр под Киев, а отряды донских казаков, не поспевшие соединиться с Самозванцем на правом берегу Днепра, войдут в Московское государство восточнее, степными дорогами. В «Повести 1606 года» находим указание на такой именно план: там, между прочим, читаем, что «поиде злонравный в Российские пределы двема дороги: от Киева через Днепр реку, а иныя идоша по Крымской дороге». Таким образом, только главный отряд Самозванца начал кампанию «с одного кута украйны», вспомогательные же силы, число которых оставалось неопределенным, должны были действовать особо: сам претендент с поляками брал себе Северу, а казаки – Поле.

Из Василькова 7(17) октября Самозванец прибыл в Киев, а отсюда через несколько дней отправился в Вышегород, где была 13 (23) октября совершена переправа его войска на левый берег Днепра. Место для переправы было выбрано так, чтобы оказаться после перехода через Днепр на правом берегу Десны и этим избежать необходимости впоследствии переправляться через эту последнюю. Именно на правом берегу Десны находились московские крепости Моравск, Чернигов и Новгород-Северский, и от них шел торный путь к Москве через верховья Оки. Овладеть этими городами и большой дорогой на Карачев и Волхов или же «посольской» дорогой на Кромы, Орел и Мценск и затем выйти на Тулу или Калугу, – вот в чем, без всякого сомнения, состоял план Самозванца. Начало военных действий было для Самозванца блистательно. Еще не доходя до московского рубежа и до последней польско-литовской крепости Остра, в деревне Жукино, он получил известие, что черниговский пригород Моравск сдался ему без боя. Через какую-нибудь неделю сдался и Чернигов. В обоих городах произошли одинаковые сцены. Приближение «царя и великого князя Димитрия Ивановича» вызывало колебание в гарнизоне; воеводы со своим штабом и с высшими чинами гарнизона помышляли о сопротивлении, а толпа казаков и стрельцов – о сдаче. В Моравске без выстрела связали воевод, и крепость с 700 человек гарнизона отворила ворота и признала царя Димитрия. В Чернигове сперва часть гарнизона, человек около 300 стрельцов, под влиянием воевод начала из цитадели бой с пришедшими, но вынуждена была сдаться, когда остальные черниговцы пошли сами на крепость с войсками Самозванца; и здесь воеводы были выданы Самозванцу населением. Нам неизвестен точно состав защитников и жителей этих двух городов, но, во всяком случае, оба города принадлежали к тому типу московских городских поселений, которому в общем очерке южных городов мы усвоивали название постоянного лагеря пограничной милиции. Ближайшим образом можно характеризовать состав населения, с которым здесь имел дело Самозванец по сравнению с Новгородом-Северским, третьим городом на пути Самозванца. Сохранились точные данные о составе гарнизона в Новгороде-Северском за время осады его Самозванцем. Всего в городе по официальному списку было около 1000 детей боярских, стрельцов, пушкарей и казаков, в том числе собственно новгород-северских детей боярских 104 человека, пушкарей и затинщиков 53 человека, стрельцов 42 человека, казаков 103 человека. Таким образом, местный гарнизон немногим превышал скромную цифру 300 человек и составлял всего одну треть общего числа защитников крепости. К ним список присоединяет и тех «жилецких» людей, которые, не будучи ратными, участвовали, однако, в защите своего города из добровольного усердия. Среди них видим пушкарских, стрелецких и казацких детей, бортников дворцовых сел, монахов, попов и пономарей, но не видим ни одного посадского или торгового человека, – знак, что в Новгороде-Северском не существовало сколько-нибудь заметного посада. Слабый гарнизон города был поддержан во время осады не силами гражданского населения, как было в других городах, где посадские люди расписывались по стенам и башням крепости, а воинскими людьми ближних городов. Почти равное местному гарнизону Новгорода-Северского число крепостных защитников было в нем образовано из пришлых вспомогательных отрядов других городов: Брянска, Белёва, Кром и Трубчевска. Главная же сила новгород-северского гарнизона состояла