Шлиман. "Мечта о Трое" - Г. Штоль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это опять новый мир: спирали, волнистые линии, стилизованные листья и цветы, какие-то невиданные звери. Вот среди них какое-то существо с очень длинными ногами, лошадиным телом и головой с клювом аиста и рогами газели! Но есть здесь и очень реалистические, точно написанные с натуры газели, лошади, бараны, лебеди. Встречаются и люди — у всех них удивительно большие глаза. Но почему некоторые вазы расписаны внутри куда богаче, чем снаружи?
Еще загадка, как в Трое, но совсем иного рода. Если там это была сова, превратившаяся в Афину, то Микены находятся, видимо, под знаком коровы. Очень часто — через несколько дней их уже насчитываются сотни — попадаются разбитые фигурки коров, коровьи головы, женщины с головами коров. Но это так же легко объяснить, как и троянскую «глаукопис». Разве Гомер не называет Геру «боопис», что Фосс н другие переводчики сколь мягко, столь и неправильно передают как «нежноокая»? Нет, Гера — «волоокая»!
Разве Аргос не та страна, которая в споре богов досталась Гере, к Посейдон в отместку наслал на страну засуху? Так, пожалуй, можно ответить на один вопрос, но многие другие остаются нерешенными.
В самом же начале произошло столкновение со Стаматакисом. Может быть, он порядочный человек и небесполезный средненький ученый, но в куда большей степени он мелкий придирчивый чиновник, который смотрит на свое начальство, Археологическое общество, как на божество, а на служебную инструкцию как на непреложный закон. Для Шлимана же, напротив, Археологическое общество — забавное сборище самодовольных болванов. Их предписания существуют лишь затем, чтобы их обходить, нарушать и преступать всякий раз, когда этого требует или, кажется, что требует стоящая перед ним задача! При таком положении Стаматакис вынужден направить начальству горячий протест (он не знает, что это лишь первый в необозримо длинном их ряду): Шлиман приказал убрать землю из Львиных ворот, чтобы отрыть засыпанную дорогу! Ведь он не имеет права этого делать, ибо тем самым он совершенно меняет привычную картину!
Так с самого начала все испорчено. Обидчивый Шлиман расценивает донесение Стаматакиса как наглое, неслыханное посягательство на свои права. Можно ли, — спрашивает он себя, — убедить Стаматакиса, что тот не прав? Конечно, нельзя! Ему, Шлиману, давно известно, что с мелкими чинушами, не терпящими возражений, спорить бесполезно. Может быть, поступить по старому принципу: «на крепкий сук — острый топор»? Не стоит — это приведет только к постоянной войне! Следовательно, лучше всего вести себя так, словно Стаматакиса не существует, и во избежание ссор по возможности реже с ним встречаться.
Через две недели, когда дело заходит о более серьезных вещах, Шлиман вынужден признать, что допустил психологическую ошибку: пренебрегать священнейшим законом служебного распорядка вовсе не значит его уничтожить. Шлиман обнаружил водопровод и, чтобы раскапывать его дальше — ведь он может привести к знаменитому водоему, называемому Персеей, — хочет снести стену, относящуюся к позднему македонскому поселению. Кроме того, он потихоньку, не говоря ни слова, нанял на работу уже больше ста человек!
«Я ему строго запретил разбирать стену, но он на следующее утро в мое отсутствие все же это сделал. Потом он поручил жене наблюдать за раскопками, а сам отправился на акрополь, чтобы не разговаривать со мной. Я тут же пожаловался госпоже Шлиман, однако она не только не признала моей правоты, но и осыпала меня упреками. Муж, мол, ее — ученый, и раз эта стена относится к очень позднему времени, то ее и следовало снести. Я не должен мешать ее мужу в его работе, ибо я человек совершенно несведущий! И это она сказала мне, члену Археологического общества! Ее муж, продолжала она, легко приходит в раздражение, и, если я и впредь буду его постоянно дразнить, он прекратит работы и поставит весь мир в известность о том, что заставило его так поступить. После этого я пошел на акрополь, чтобы поговорить со Шлиманом, но он, завидя меня, удалился. Он обращается со мной, словно я варвар. Прошу меня отозвать, ибо здоровье не позволяет мне выполнять дальше мои обязанности. До девяти вечера наблюдаю я за раскопками и порчу себе кровь из-за Шлимана, а потом еще должен до двух ночи сидеть с ним и регистрировать все находки!»
Руководители Археологического общества потирают от удовольствия руки — все идет как нельзя лучше — и бросаются к министру просвещения. Тот телеграфирует префекту Аргоса: «Поезжайте немедленно в Микены и скажите Стаматакису, что он ие должен позволять сносить какие-либо стены независимо от того, к какому времени они относятся. Кроме того, чтобы обеспечить надежный надзор, запрещается производить раскопки в нескольких местах одновременно. Количество рабочих должно быть ограничено. За каждое нарушение этих предписаний несет ответственность эфор».
Префект отвечает министру телеграммой, что Стаматакису он показал приказ, а Шлиману сообщил о нем устно в очень вежливой форме. Но Стаматакис и Шлиман долго кричали друг на друга, и последний полон решимости прекратить работы, если не уберут этого эфора.
Следующий день не приносит никаких улучшений. Стаматакис в приливе мужества бегает следом за Шлиманом и кричит, приставая к нему с протестами и запретами. Но еще через день префект сообщает: «Шлиман был у меня. Мы очень любезно беседовали, и он готов еще раз помириться со Стаматакисом».
Па это есть своя причина. За это время Шлиман нашел не только нижнюю, сделанную из кости часть лиры, но и три куска костяной флейты, нашел каменную плиту и терракотовую статуэтку с орнаментом из красивых спиралей, а вдобавок — и это самое главное — нашел, раскапывая водопровод, две надгробные стелы.
Одна — из мягкого известняка, разбитая и сильно пострадавшая от времени, высотой в метр двадцать и суживающаяся кверху. На ней еще можно различить лошадь, бегущую собаку, боевую колеснику. Простой красивый узор из спиралей обрамляет изображение. Вторая стела высотой в метр восемьдесят и шириной около метра высечена из более твердого камня и почти не повреждена. Верхняя часть орнаментирована меандровым узором в виде двадцати четырех связанных между собой спиралей, в нижней части изображена сцена боя: человек на мчащейся колеснице преследует обнаженного война с мечом в руке.
Этот рельеф нечто совершенно новое, еще никогда и нигде не виданное. Не может быть, чтобы он стоял у истоков искусства. Школа эта, вероятно, существовала уже на протяжении столетий, об этом, во всяком, случае, говорит орнамент. Изображения же людей и животных, напротив, или сильно стилизованны, или только еще недавно начали создаваться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});