Кризис и Власть. Том I. Лестница в небо - Хазин Михаил Леонидович

Как видите, начав с достаточно очевидных приемов («грабить при пожаре» — чего уж проще), китайские правители постепенно развили искусство интриги до уровня многоходовых комбинаций. Отдельные стратагемы описывают еще более сложные и специализированные приемы, часто встречающиеся в современной политической жизни. Стратагема «Бить по траве, чтобы вспугнуть змею» (13) — изобретение безадресного террора, беспокоящего скрытых врагов и вынуждающего их проявить себя. «Хочешь что-нибудь поймать — сначала отпусти» (16) — изобретение «завоевания сердец» через демонстрацию уважения к побежденному противнику. Как показывает книга Зенгера, иллюстрирующая стратагемы в том числе и современными примерами политической интриги, практически все известные ныне приемы интриги были не просто изобретены, но многократно проверены на практике и записаны в Древнем Китае.

Казалось бы, при такой доступности знаний о сущности Власти и приемах борьбы в Древнем Китае не должно было существовать наивных и неумелых политиков. Однако в любом примере успешного применения стратагем есть одна выигравшая сторона и одна, а то и несколько проигравших. Книжные знания, не подкрепленные практическими навыками и личными убеждениями, мало помогают в реальной жизни. Так, типичным сценарием древнекитайского заговора было назначение правителем в наследники любимого сына вместо старшего, в связи с чем сторонники старшего сына (вокруг которого обычно и формировалась конкурирующая властная группировка) свергали действующего монарха. И как учитывали это обстоятельство сами правители?

Стоит еще раз обратить внимание, сколь легко и беззаботно чжоуские ваны (Ю-ван, Чжуан-ван, Хуэй-ван) поощряли любимых младших сыновей, регулярно тем самым наступая на одни и те же грабли. Казалось бы, уроки истории, уже всем известные, должны были учить. Но нет, не учили [Васильев, 2000, с. 64].

Все дело в том, что, помимо развитой науки о Власти, в Древнем Китае существовала намного более развитая официальная идеология (да-да, тот самый «мандат Неба», который наш уважаемый Читатель подверг уничтожающей критике), диктовавшая совершенно противоположные принципы поведения (верность долгу, верность правителю, следование правильному пути и т. д.). Правители вполне обоснованно рассчитывали на верность своих вассалов. Васильев (с. 75–76) приводит показательный пример из книги «Чуньцю Цзочжуань»: когда правитель Цзинь Ли-гун решил устранить[389] своего наиболее могущественного вассала Ци Чжи и объявил себя оскорбленным каким-то происшествием на охоте, все вассалы Ци Чжи потребовали от своего сюзерена немедленно атаковать Ли-гуна (то есть использовать уже случившееся событие как часть стратагемы). Однако Ци Чжи заявил, что предан правителю и не сойдет с пути добродетели, после чего был убит, а его группировка — уничтожена. В этом случае, как и во многих других, «мандат Неба» оказался сильнее стратагем.

Практик. Вопрос о том, кто из вассалов Ци Чжи говорил ему, будто Цзинь Ли-гун безусловно примет его извинения, и что он получил от Ли-гуна по итогам истории, остался открытым. А может, был казнен, как и все остальные. Оказанная услуга мало стоит.

Теоретик. Итак, китайский вклад в теорию Власти включает в себя два выдающихся достижения: изобретение официальной идеологии («мандата Неба»), поддерживающей власть сюзерена[390], и открытие искусства интриги («путь обмана»), выразившееся в разработке многочисленных стратагем. Свое первое законченное воплощение стратагемы обрели в книге Лю Сяна[391] «Планы сражающихся царств». В этом тексте, представляющем собой скорее учебник, нежели исторический источник о соответствующей эпохе, в центре внимания не умение сражаться, а умение составлять планы (те самые стратагемы), многоходовые интриги, призванные обманом ослабить противника или поставить его в неудобное положение. Тем самым на вопрос об источнике Власти (не прямым текстом, а через множество примеров) был дан однозначный ответ: Власть принадлежит тому, кто лучше других умеет интриговать[392].

Практик. Ну и закончу этот раздел советом практическим: есть прирожденные интриганы, которые интригуют как дышат. Но даже им нужно еще до начала интриги разобраться, а не есть ли именно такая интрига для данного конкретного сообщества вещь совершенно запрещенная? Одно дело предлагать «понюхать порошок» в богемной среде, совсем другое — в бюрократическом учреждении, дочь руководителя которого умерла от передозировки наркотиками… Я уже говорил, что «общее» и «частное» — это разные понятия и их нужно тщательно разделять!

Подрезывание и остракизм

Аристотель, «Политика» (360 г. до н. э.)

Теоретик. Вы наверняка слышали словосочетание «темные века» и даже помните, что так назывался период европейской истории с момента падения Римской империи до раннего Возрождения. Но мало кто в России (в силу особенностей получаемого образования) знает, что темными эти века назвал Франческо Петрарка в 1330 году, и сравнивал он их, конечно же, не с нашей эпохой интернета, а древнегреческой и римской античностью. Европа первого тысячелетия нашей эры (мало чем отличавшаяся от тогдашних Китая или Мезоамерики) в сравнении с собственным прошлым выглядела культурной и политической пустыней. Слишком уж высока была планка, заданная древними греками и римлянами.

Практик. Хочу заметить, что античное общество во времена Петрарки еще вполне себе существовало в виде Византии, хотя и было сильно потрепано крестоносцами. А уж за сто с небольшим лет до написанных слов, то есть до взятия Константинополя в 1204 году, оно существовало без всяких оговорок. Собственно, само появление Возрождения — это результат влияния византийской культуры, резко выросшего после массового оттока людей из Византии, страдающей под ударами осман и крестоносцев. Другое дело, что понимание этого момента противоречит базовой концепции современной западной идеологии (то есть одной из главных составляющих власти современной мировой элиты), поскольку последняя выводит свою преемственность непосредственно от древних греков, минуя православную Византию.

Теоретик. Разницу между цивилизацией Древней Греции и обычным для тех времен социальным фоном можно понять, положив рядом написанные примерно в одно и то же время «Люнь юй» Конфуция и «Политику» Аристотеля.

Китайские источники читаются сегодня, как детские сказки, в то время как текст Аристотеля после косметической правки хоть сейчас можно публиковать на любом сайте в качестве актуальной аналитики («Кто виноват в российских бедах — Америка или Обама?»). Откуда же такая разница в уровне мышления?

Благоприятный климат Средиземноморья и дешевизна перевозок (изрезанные берега, позволявшие морским судам подходить прямо к городскому рынку) обеспечивали античным городам возможность содержать значительное количество (до 30 % общей численности населения) свободных от повседневного труда граждан. В военное время эти граждане сражались с соседними полисами, а в мирное занимались чем придется, начиная с политики (требовавшей умения складно излагать свои мысли) и заканчивая философией. В результате за несколько веков было создано такое количество текстов, что знание древнегреческого до сих пор (через две тысячи лет!) служит критерием качественного гуманитарного образования.

Аристотель (384–322 гг. до н. э.), живший в эпоху наивысшего расцвета античного общества (между победой над Персией и Пелопоннесской войной), располагал богатейшим материалом для размышлений о Власти — как теоретическим, так и практическим. Во времена Аристотеля на берегах Эгейского моря существовали сотни[393] независимых городов-государств (полисов), каждый со своей формой правления и политической историей. Побывав и придворным философом у монарха Александра Македонского, и метеком[394] в демократических Афинах[395], Аристотель на личном опыте узнал преимущества и недостатки различных форм правления.