Король на площади - Наталья Колесова

…От дождей раскисли дороги, и гонцы вернулись с неутешительным известием: впереди случился оползень, придется ехать другой дорогой, но день, а то и пару дней придется задержаться здесь, в гостинице на тракте. Хозяин, ошалевший от такого наплыва гостей, да еще и наполовину из Волчьей страны, сбился с ног, пытаясь всех разместить, накормить, а прежде всего напоить. Вскоре моя охрана и охрана, предоставленная королем Силвером, поначалу взаимодействующие со скрипом, сдружились за кружкой пива — и не одной! Нет, конечно, охранники и часовые бдили, за этим оба капитана следили строго, но хотя бы перестали шугать любопытных жителей, желавших взглянуть на Волчью невесту. Такое происходило везде на пути следования свадебного поезда: даже если б по всем дорогам Риста развесили объявления, и то бы мои будущие подданные не были информированы успешнее. Я старалась не реагировать на любопытные взгляды, нахальные комментарии или приветствия разной степени искренности — ну разве что иногда отвечала улыбкой и кивком. И потому радовалась передышке, обеспеченной парой дней остановки.

Силвер прислал с охраной еще и двух придворных дам, которые должны были мне прислуживать, но те по большей части бездельничали: я честно терпела их три дня, потом объявила, что всю жизнь обслуживала себя сама, я не безрукая и пока не старуха. Обе дамы поначалу восприняли это как недоверие и даже как оскорбление, но со временем расслабились. Дама Ирма, та, что постарше, дремала в экипаже и наслаждалась привалами-остановками — в кулинарном смысле. Младшая, Селена, с не меньшим удовольствием строила глазки офицерам и охране в общем. Я же была довольна тем, что меня просто оставили в покое.

Вот и сейчас, когда я оделась потеплее и поудобнее, загрузилась этюдником, красками и кистями и заявила твердо, что намереваюсь весь день — вне зависимости, дождь, град или снег падет на мою голову — посвятить пленэру, обе дамы совершили некие ритуальные телодвижения, показывающие, что они готовы самоотверженно продираться за мной по мокрой траве по пояс, среди мокрых же колючих кустарников… брр! Я поспешно заверила, что никакой необходимости в этом нет: уж там-то их услуги мне точно не понадобятся, и мы расстались со взаимным облегчением. Пара охранников лениво двинулась за мной следом, один наш, другой ристовский. Но они хотя бы не болтали и старались не беспокоить меня попусту — например, когда им вдруг вздумается помочь мне забраться на склон или перепрыгнуть через овраг… Ну, то есть перестали после нескольких профилактических бесед, состоящих в основном из моего сдавленного рычания.

Я пересекла дорогу и углубилась в лесок. Чем дальше я уходила от домов и людей, чем меньше было слышно голосов и запахов жилья, тем большее спокойствие на меня снисходило.

Спокойствие обреченного.

Известие о том, что король Силвер намерен на мне жениться, я восприняла хладнокровно — рано или поздно, этот или другой… Я ведь не собиралась всю жизнь вдовствовать, а тут замужество должно принести еще и пользу моей стране. Да и отцу я не смогла бы привести каких-то мало-мальски внятных доводов против.

Правда, заочное сватовство — даже без обмена портретами — меня несколько удивило. Может, так и положено по ристовским обычаям? У нас, пусть даже сговор заключен родителями, молодые все равно встречаются до свадьбы. Или… королю просто плевать на мою внешность, мой характер и мои желания, его интересует лишь союз с Нордлэндом? Я слышала, что у Силвера нелегкий нрав, от своих подданных он требует полного и безоговорочного подчинения и преданности. Насколько король будет готов принять еще одну сторону моей жизни, чуть ли не большую ее часть — мое рисование? А вдруг оно будет его раздражать? А вдруг он попросту запретит заниматься им как совершенно не нужным и не подобающим королеве Риста?

Я готова мириться с непростым характером будущего мужа (достаточно натренирована жизнью со своим отцом), готова соблюдать все правила и законы, готова выполнять свой долг королевы, жены, в будущем матери, но вот расстаться с тем, что так недавно ко мне вернулось… Рисовать для меня так же естественно и необходимо, как дышать, и бросить это по чьему-то приказу, вопреки собственному желанию — это все равно что отказаться от половины прожитых лет… Заниматься рисованием украдкой, в отсутствие мужа, словно каким-то запретным удовольствием? Это противно моему характеру, привычкам, да и нечестно по отношению к будущему супругу.

Поделиться страхами мне было не с кем — мама умерла за год до сватовства, отец ничего бы не понял; благо, что он вообще смотрел на мои «художества» снисходительно, как на придурь благородной девицы до замужества. Подруг у меня нет, младшая сестрица загружена по самые уши охмурением всех молодых людей в округе, старшая замужем и далеко… А так как я обычно сдержанна в выражении своих эмоций, все считают меня очень благоразумной и хладнокровной. Впрочем, я себя таковой тоже всегда считала. И если бы не побывала во Фьянте, не познакомилась с Пьетро, не погрузилась с головой в рисование, не хлебнула свободы и южного сумасбродства… Не узнала о собственном даре…

Я осталась со своими страхами наедине, и оттого они выросли просто до невероятных размеров. Да еще при упоминании Силвера-из-Риста наши даже самые опытные и бывалые вояки закатывали глаза и произносили нечто вроде: «Ого! Этот парень…» И рассказывали очередную байку, от которой у меня, не слишком впечатлительной и участвовавшей при необходимости в пограничных стычках, волосы вставали дыбом.

Вот в таком «прекрасном» настроении я и ехала навстречу своей судьбе.

Освободившись на время от спутников и от настойчивого внимания будущих подданных, я погрузилась с головой в пейзаж. Весенний Рист был прекрасен, как прекрасно это время года в любой, самой пустынной стране мира: говорят, даже в знойном Хазрате под смягчившимся весенним солнцем распускаются невиданной красоты цветы. А Рист вовсе не был пустынным. Обильная земля, густые леса, удобные гавани — все это приносит стране богатство и одновременно радует глаз.

Пейзаж у меня получался. Вскоре я поймала себя на том, что уже привычно мурлычу песенку. Ведь жизнь и мир вокруг меня приходят в равновесие, только когда я рисую. Если мне не дают этого делать — я становлюсь нервной, несчастной. Больной.

Я положила этюд на большой плоский камень, отступила, любуясь. И все-таки я хороша! Бумаге следовало подсохнуть, прежде чем быть упакованной. Тем более что небо немного прояснялось и уже не так грозило дождем. Я вновь загрузилась этюдником, цыкнула на лениво привставших сторожей: